Неточные совпадения
Володя двинулся на сходню и вошел на корвет, разыскивая глазами вахтенного [Вахтенный
офицер — дежурный, отвечающий за все во время своей вахты. Он называется еще вахтенным начальником. Вахтенные
офицеры чередуются между собой и
стоят на вахте в море по четыре часа; их бывает 4 и 5.]
офицера.
На мостике [Мостик — возвышенная площадка, помещающаяся впереди бизань-мачты, откуда удобно наблюдать за всем. Это обыкновенное место во время вахты вахтенного
офицера. На мостике
стоит главный компас, или пелькомпас.] его не было.
Володя спустился в кают-компанию и подошел к старшему
офицеру, который сидел на почетном месте, на диване, на конце большого стола, по бокам которого на привинченных скамейках сидели все
офицеры корвета. По обеим сторонам кают-компании были каюты старшего
офицера, доктора, старшего штурмана и пяти вахтенных начальников. У стены, против стола,
стояло пианино. Висячая большая лампа светила ярким веселым светом.
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и
офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший
офицер и только что вышедший из своей каюты капитан
стояли на мостике, а остальные
офицеры выстроились на шканцах.
Вместе с другими четырьмя гардемаринами, окончившими курс, он удостоился чести исполнять должность «подвахтенного», т. е., быть непосредственным помощником вахтенного
офицера и
стоять с ним вахты (дежурства), во время которых он безотлучно должен был находиться наверху — на баке и следить за немедленным исполнением приказаний вахтенного
офицера, наблюдать за парусами на фок-мачте, за кливерами [Кливера — косые треугольные паруса, ставящиеся впереди фок-мачты, на носу судна.], за часовыми на носу, смотрящими вперед, за исправностью ночных огней, — одним словом, за всем, что находилось в его районе.
— Кроме того, вам не мешает познакомиться и с машиной корвета… Потом будете
стоять и машинные вахты… И по штурманской части надо навостриться… Ну, да не все сразу, — улыбнулся старший
офицер. — И, главное, от вас самого зависит научиться всему, что нужно для морского
офицера. Была бы только охота… И вот еще что…
Все эти решения постановлено было держать в секрете от матросов; но в тот же день по всему корвету уже распространилось известие о том, что боцманам и унтер-офицерам не велено драться, и эта новость была встречена общим сочувствием. Особенно радовались молодые матросы, которым больше других могло попадать от унтер-офицеров. Старые, послужившие, и сами могли
постоять за себя.
— Удивительно, что не спится, Андрей Николаевич, — иронически отвечал мичман. — Кажется, можно бы спать… Ветер ровный… установился… идем себе хорошо… Впереди никаких мелей нет… Будьте спокойны, Андрей Николаевич… Я не первый день на вахте
стою, — несколько обиженно прибавил вахтенный
офицер.
Убедившись, наконец, после двух-трех появлений с целью «проветриться» среди ночи, что у молодого мичмана все исправно, что паруса
стоят хорошо, что реи правильно обрасоплены [Обрасопить — повернуть реи так, чтобы паруса
стояли наивыгоднейшим образом относительно ветра.] и, главное, что ветер не свежеет, старший
офицер часу во втором решился идти спать.
Когда вслед за гребцами стал спускаться плотный лейтенант с рыжими усами, к трапу подбежал Ашанин и, обратившись к старшему
офицеру, который
стоял у борта, наблюдая за баркасом, взволнованно проговорил...
С самым невозмутимым видом
стоял он, имея в зубах маленькую глиняную трубочку, всматривался в плоские, низкие очертания берегов и по временам отрывисто и лаконично, точно лаясь, говорил вахтенному
офицеру, каким курсом надо держать.
Ровно в десять часов боцман Федотов просвистал в дудку и крикнул: «На молитву!», и скоро палуба была полна матросскими белыми рубахами. Впереди в полной парадной форме
стояли капитан,
офицеры и гардемарины. Все были тут, кроме вахтенных.
После того как оба
офицера сказали свое приветствие капитану, их пригласили в кают-компанию и предложили по бокалу шампанского. Американец, между прочим, рассказал, что их корвет
стоит здесь на станции, часто уходя в крейсерство в океан для ловли негропромышленников.
— На марса-фалах
стоять! — раздается громкий, слегка возбужденный голос вахтенного
офицера, не спускающего глаз с бегущей грозной тучи.
Когда колесница с Нептуном подъехала на шканцы и остановилась против мостика, на котором
стояли капитан и
офицеры, Нептун сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел подать список
офицеров. Когда одно из лиц свиты подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав имя, отчество и фамилию капитана, обратился к нему с вопросом...
По обе стороны палубы, от шканцев до бака,
стояла, выстроившись в две шеренги, команда; на левой стороне шканцев выстроился караул, а на правой —
офицеры, имея на правом фланге старшего
офицера, а на левом кадета Ашанина.
Пришлось только пройти прихожую, и затем русские
офицеры вошли в большую просторную и светлую комнату, одну из таких, какую можно увидать в любом богатом доме и которую мистер Вейль слишком торжественно назвал тронной залой. Посредине этой залы, на некотором возвышении впрочем,
стояли троны: большие кресла, обитые красной кожей, и у них
стояли король и королева Сандвичевых островов.
Несмотря на то, что король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все
офицеры в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда
стояла во фронте. Его величество, видимо, был доволен приемом и благодарил капитана.
Адмиральский корвет совсем близко, а «Коршун» летит прямо на его корму, где
стоит кучка
офицеров с адмиралом во главе. Все на «Коршуне» словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, «Коршун» сейчас налетит на адмирала, и будет общий позор. И капитан, спокойно ходивший по мостику, вдруг остановился и вопросительно тревожно взглянул на старшего
офицера, уже готовый крикнуть рулевым — положить руля на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал...
Глядя на «Коршун», можно было подумать, что он давно
стоит на рейде, — так скоро на нем убрались. И все на нем — и
офицеры, и матросы — чувствуя, что «Коршун» не осрамился и стал на якорь превосходно, как-то весело и удовлетворенно глядели. Даже доктор проговорил, обращаясь к Андрею Николаевичу, когда тот, четверть часа спустя, вбежал в кают-компанию, чтобы наскоро выкурить папироску...
Как только что катер подошел к борту, старший
офицер и вахтенный начальник
стояли у входа, готовые рапортовать адмиралу. Андрей Николаевич был несколько взволнован и почему-то все оправлял свой кортик. Мичман Лопатин, напротив, был в обычном своем жизнерадостном настроении.
Вообще беспорядка было много. Солдаты
стояли в бездействии под ружьем, покуривали трубочки и перекидывались остротами. Саперы наводили мост, а китайцы-кули исполняли черную работу при наводке моста.
Офицеры, видимо, волновались желанием скорее прогнать анамитов. Один из охотников — французский капитан — пробовал вброд перейти проток, но эта попытка чуть не
стоила ему жизни.
— Адмирал не позволит вас обойти… Он горой
стоит за хороших
офицеров…
Матросы так и рвались, чтобы отметить «Коршуну» за его недавнее первенство, вызвавшее адмиральский гнев. Капитан то и дело взглядывал на «Коршун» ни жив ни мертв. У старшего
офицера на лице
стояло такое напряженное выражение нетерпения и вместе с тем страдания, что, казалось, он тут же на мостике растянется от отчаяния, если «Витязь» опоздает. И он командует громко, отрывисто и властно.