— Нет, завтра капитан им торжественно объявит об этом… Офицерам велено к подъему флага
быть в мундирах… Ну, а затем торопитесь, господа, вниз… И вам, доктор, и вам, Владимир Николаевич, есть письма!
Неточные совпадения
— Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда
был здесь на «Голубчике»… Король
в шитом
мундире, черномазая и очень недурненькая королева
в модном платье, министры, — одним словом, все как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти короли ходили,
в чем мать родила! — засмеялся Андрей Николаевич.
По случаю торжественного приема он
был в шитом
мундире, с золотым аксельбантом через плечо и генеральских эполетах — форма эта несколько напоминала форму английских генералов — и, казалось Володе, несколько стеснялся этой формой, как обузой, которую надо
было нести человеку поневоле.
Общий поклон их величеств — и все офицеры, задыхавшиеся от жары
в суконных застегнутых
мундирах, кажется, не меньше любезных хозяев обрадовались окончанию представления и
в сопровождении все того же мистера Вейля довольно поспешно вышли из тронной залы
в приемную, где
были расставлены прохладительные напитки: сельтерская вода, лимонад, аршад и обыкновенный американский напиток «cherry coblar» — херес с водой и с толченым льдом.
Несмотря на то, что король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали
в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все офицеры
в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда стояла во фронте. Его величество, видимо,
был доволен приемом и благодарил капитана.
— Это никуда не годится. Я вас иначе устрою. Вы
будете жить с одним из моих officiers d’ordonnances [Адъютантов (франц.)], бароном де Неверле… У нас здесь пока гостиниц порядочных нет… Конечно, скоро
будут, но пока… A la guerre comme a la guerre… [Непереводимая пословица: «На войне, как на войне», т.е., применяйся к обстоятельствам.] За обедом мы порешим это дело с Неверле… Вы сегодня у меня обедаете… Ровно
в семь и, пожалуйста,
в сюртуке, а не
в мундире… До свидания.
Истомленный от жары и от
мундира, вернулся он
в свою комнатку и, раздевшись, бросился на постель, приказав китайцу-слуге разбудить себя
в шесть часов. Но заснуть ему пришлось не скоро: до него доносились крикливые голоса и шум катающихся шаров
в бильярдной комнате, вдобавок духота
в комнате
была нестерпимая. Вообще первые впечатления не
были благоприятны, и Володя, признаться,
в душе покорил беспокойного адмирала, который послал его
в Кохинхину.
Мужчины же служащие
были в мундирах, какой у кого оказался, и Аггей Никитич, конечно, облекся в свой отставной мундир карабинерного полка, из которого он, надобно сказать, как бы еще повырос и заметно пораздобрел.
Ровно в час самый лихой из судебных приставов возгласил: суд идет! — и вслед за этим возгласом в залу выплыли: Иван Иваныч, Петр Иваныч и Семен Иваныч, Но так как они
были в мундирах и при цепях, то назывались не Иванами Иванычами, а судьями.
Когда я бывал у нее, от меня пахло краской и скипидаром, руки мои были темны — и ей это нравилось; она хотела также, чтобы я приходил к ней не иначе, как в своем обыкновенном рабочем платье; но в гостиной это платье стесняло меня, я конфузился, точно
был в мундире, и потому, собираясь к ней, всякий раз надевал свою новую триковую пару. И это ей не нравилось.
Неточные совпадения
Я, конечно, не хочу этим выразить, что
мундир может действовать и распоряжаться независимо от содержащегося
в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем
мундире даже худосочные градоначальники — и те могут
быть на службе терпимы.
На нем
был надет лейб-кампанский
мундир; голова его
была сильно перепачкана грязью и
в нескольких местах побита. Несмотря на это, он ловко выскочил с телеги, сверкнул на толпу глазами.
На шестой день
были назначены губернские выборы. Залы большие и малые
были полны дворян
в разных
мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались
в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Левин всё еще
был в нерешительности, но Кити, видевшая, что он скучает
в Москве и советовавшая ему ехать, помимо его заказала ему дворянский
мундир, стоивший восемьдесят рублей. И эти восемьдесят рублей, заплаченные за
мундир,
были главной причиной, побудившей Левина ехать. Он поехал
в Кашин.
Но главное общество Щербацких невольно составилось из московской дамы, Марьи Евгениевны Ртищевой с дочерью, которая
была неприятна Кити потому, что заболела так же, как и она, от любви, и московского полковника, которого Кити с детства видела и знала
в мундире и эполетах и который тут, со своими маленькими глазками и с открытою шеей
в цветном галстучке,
был необыкновенно смешон и скучен тем, что нельзя
было от него отделаться.