Неточные совпадения
В один сумрачный ненастный
день, в начале октября 186* года, в гардемаринскую роту морского кадетского корпуса неожиданно вошел директор, старый, необыкновенно простой и добродушный
адмирал, которого кадеты нисколько не боялись, хотя он и любил иногда прикинуться строгим и сердито хмурил густые, нависшие и седые свои брови, журя какого-нибудь отчаянного шалуна. Но добрый взгляд маленьких выцветших глаз выдавал старика, и он никого не пугал.
— А то кто же? Конечно, я! — весело отвечал старик, видимо любуясь своим племянником, очень походившим на покойного любимого брата
адмирала. — Третьего
дня встретился с управляющим морским министерством, узнал, что «Коршун» идет в дальний вояж [Моряки старого времени называли кругосветное путешествие дальним вояжем.], и попросил… Хоть и не люблю я за родных просить, а за тебя попросил… Да… Спасибо министру, уважил просьбу. И ты, конечно, рад, Володя?
Никогда в жизни никуда не опаздывавший и не терпевший, чтобы кто-нибудь опаздывал,
адмирал тотчас же после обеда то и
дело посматривал на свою старинную золотую английскую луковицу и спрашивал...
— А зачем ему больше? Он не такая стрекоза, как ты! — шутливо заметил
адмирал, стоявший у дверей. — Койка есть, где спать, и отличное
дело… А захотел гулять, — палуба есть… Прыгай там.
Целых два
дня все время, свободное от вахт, наш молодой моряк писал письмо-монстр домой. В этом письме он описывал и бурю в Немецком море, и спасение погибавших, и лондонские свои впечатления, и горячо благодарил дядю-адмирала за то, что дядя дал ему возможность посетить этот город.
Через полчаса капитан вернулся от
адмирала и сообщил старшему офицеру, что на другой
день будет смотр и что корвет простоит в Печелийском заливе долго вследствие требования нашего посланника в Пекине.
— Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная
адмиралом… Будете ездить на фрегат… С этого
дня вы освобождаетесь от служебных занятий на корвете, скажите старшему офицеру… Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне… Я кое-что помню! — скромно прибавил капитан.
Зато теперь и тратить денег было некуда на этой скучной стоянке в Печелийском заливе. На берег некуда было и съезжать. Целые
дни проходили в разных учениях, делаемых по сигналам
адмирала.
Накануне ухода из С.-Франциско на «Коршуне» праздновали годовщину выхода из Кронштадта, и в этот
день капитан был приглашен обедать в кают-компанию. Перед самым обедом Володя получил письмо от дяди-адмирала и приказ о производстве его в гардемарины. Он тотчас же оделся в новую форму и встречен был общими поздравлениями. За обедом капитан предложил тост за нового гардемарина и просил старшего офицера назначить его начальником шестой вахты.
Но вместе с тем говорилось и о неустрашимости и отваге лихого
адмирала, о его справедливости и сердечном отношении к своим подчиненным, о его страсти к морскому
делу и о его подвигах во время Крымской войны, в Севастополе.
Адмирал в сопровождении капитана и старшего офицера спустился вниз осматривать корвет. Разумеется, все найдено в безукоризненном порядке, и
адмирал то и
дело выражал свое удовольствие и повторял...
— О, мы в несколько
дней все покончим! — хвастливо воскликнул барон Неверле, веселый и вполне уверенный, что эта экспедиция даст ему случай получить орден почетного легиона. — Мой
адмирал в этом не сомневается.
Ашанин приобрел эти вещи, заплатив за них втридорога, и через три
дня вместе с Робеном, взявши с собой маленький чемоданчик с несколькими сменами белья, перебрался на ночь на один из корветов, стоявших на рейде и назначенных для перевозки отряда. При этом же отряде отправлялся со своим штабом и
адмирал Бонар на пароходе.
Ашанин очень обрадовался и еще более обрадовался, когда недели через две ему дали знать, что русское военное судно пришло на рейд. В тот же
день он откланялся
адмиралу Бонару, простился с сожителями и, забравши свои пожитки, отправился на «Коршун».
— Так пусть сажает на салинг, если он, в самом
деле, такой башибузук, каким вы его представляете. Пусть! — порывисто говорил Ашанин, охотно готовый не только высидеть на салинге, но даже претерпеть и более серьезное наказание за свое сочувствие к анамитам. — Но только вы ошибаетесь…
адмирал не пошлет на салинг…
«Коршун» простоял в Гонконге несколько
дней, пока работала следственная комиссия, назначенная
адмиралом для расследования обстоятельств постановки клипера на каменья в порте Дуэ на Сахалине и степени виновности командира.
Затем все следственное
дело с заключением
адмирала должно было поступить на рассмотрение морского генерал-аудиториата, если бы морской министр нашел нужным предать капитана суду или просто узнать мнение высшего морского судилища того времени, членами которого были
адмиралы.
Вполне соглашаясь с заключением комиссии,
адмирал послал все
дело в Петербург вместе с донесением, в котором сообщал морскому министру о том, что командир клипера действовал как лихой моряк, и представлял его к награде за распорядительность и хладнокровное мужество, обнаруженные им в критические минуты.
— Вот все это и умеет отличать
адмирал, так как он не рутинер и не формалист и любит до страсти морское
дело.
И в данном случае, представляя к награде капитана, хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения,
адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского
дела, и поддерживая этот дух нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера…
— Вчера
адмирал спрашивал о вас. Верно, скоро потребует к себе читать ваш отчет… Здесь ему не до отчета… Он каждый
день в доке… разносит англичан, споря с ними о починке клипера…
Морская жилка жила в нем, как и в Степане Ильиче, и он всем существом почувствовал смысл всех этих «штук»
адмирала и пламенно желал, чтобы «Витязь» не ушел, точно «Витязь» в самом
деле, был неприятель, которого выпускали из рук.
Вечером Ашанин прочел только полглавы.
Адмирал объяснил, что он хочет спать и слушать хорошо не может. Зато на следующий
день он внимательно и с видимым интересом прослушал окончание.
И — странное
дело! —
адмирал совсем смягчился. Тронула ли его эта привязанность к судну и к капитану, тронуло ли его это желание юного моряка командовать вахтой вместо того, чтобы быть штабным, — желание, внезапно напомнившее
адмиралу его молодость и радость первых вахт, — понравилась ли, наконец, ему откровенная смелость отказа от предложения, вызванная его же вопросом о желании, но
дело только в том, что
адмирал проговорил уже совсем мягко...
Побывал «Коршун» и на чудном острове Таити с его милыми чернокожими обитателями и роскошной природой, заходил на два
дня в Новую Каледонию, посетил красивый, богатый и изящный Мельбурн, еще не особенно давно бывший, как и весь австралийский берег, местом ссылки, поднимался по Янтсе Киангу до Ханькоу, известной чайной фактории, и теперь шел в Гонконг, где должен был получить дальнейшие инструкции от
адмирала.
Неточные совпадения
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны:
адмирал сказал, что, в ожидании ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой
день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
«Скажите, — заметил
адмирал чиновниками, — что я вполне
разделяю их печаль».
Когда убрали наконец все,
адмирал сказал, что он желал бы сделать полномочным два вопроса по
делу, которое его привело сюда, и просит отвечать сегодня же.
На фрегате ничего особенного: баниосы ездят каждый
день выведывать о намерениях
адмирала. Сегодня были двое младших переводчиков и двое ондер-баниосов: они просили, нельзя ли нам не кататься слишком далеко, потому что им велено следить за нами, а их лодки не угоняются за нашими. «Да зачем вы следите?» — «Велено», — сказал высокий старик в синем халате. «Ведь вы нам помешать не можете». — «Велено, что делать! Мы и сами желали бы, чтоб это скорее изменилось», — прибавил он.
В первый
день Пасхи, когда мы обедали у
адмирала, вдруг с треском, звоном вылетела из полупортика рама, стекла разбились вдребезги, и кудрявый, седой вал, как сам Нептун, влетел в каюту и разлился по полу.