Неточные совпадения
Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в гимназии,
другие дети
были еще меньше.
— Наклеила новые обои, да скверно, — рассказывал он. — Не подходит кусок к куску. Вдруг в столовой над дверью совсем
другой узор, вся комната разводами да цветочками, а над дверью полосками да гвоздиками. И цвет совсем не тот. Мы
было не заметили, да Фаластов пришел, смеется. И все смеются.
Наташке и хотелось украсть сладкий пирог и потихоньку съесть его, да нельзя
было: раз — что Варвара торчит около нее, да и только, не выжить ее ничем; а
другое — если и уйдет и без нее снимать со сковороды, так она потом посчитает по следам на сковороде: сколько нет, столько пирожков потребует, — никак украсть нельзя ни одного.
Она уже писала Варваре в ответ на ее просьбы в прошлом году, что не станет просить за Варварина жениха, а за мужа —
другое дело, при случае можно
будет попросить.
Вечерело. На грязном досчатом столе возвышалось много опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и
пил меньше
других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.
Ведь она для себя старается, — думал он. — Ей самой
будет лучше, когда он
будет начальником и
будет получать много денег. Значит, не он ей, а она ему должна
быть благодарна. Да и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы то ни
было другим.
Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, — может
быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею.
Другую такую ведь и на заказ бы не найти.
— Да, да, и у нас тоже, — сказал Передонов, не замечая насмешки. — Если носят
другие, так и она несла. У нас выдающаяся
была.
— Ну, если по дружбе, то я рад, я очень рад, — говорил Володин с радостным и глупым смехом, сдавая карты, — ты хороший человек, Ардаша, и я тебя очень даже люблю. А если бы не по дружбе, то это
был бы
другой разговор. А если по дружбе, то я рад. Я тебе туза сдал за это, — сказал Володин и открыл козыря.
— Хозяйки все стервы, — убежденно сказал Володин, — вот хоть моя. У нас с нею
был такой уговор, когда я комнату нанимал, что она
будет давать мне вечером три стакана молока. Хорошо, месяц,
другой так мне и подавали.
И он входил, невольно подчиняясь ее тихой ворожбе. Может
быть, ей скорее Рутиловых удалось бы достичь своей цели, — ведь Передонов одинаково далек
был от всех людей, и почему бы ему
было не связаться законным браком с Мартою? Но, видно, вязко
было то болото, куда залез Передонов, и никакими чарами не удавалось перебултыхнуть его в
другое.
— Никакой дерзости, а я только правду сказал, что вы в
других тетрадках ошибок по пяти прозевали, а у меня все подчеркнули и поставили два, а у меня лучше
было написано, чем у тех, кому вы три поставили.
Нартанович посмотрел на Передонова своими спокойными синими глазами и сказал: — В
другой раз милости просим, — то лепше ему
будет.
Хор из гимназистов
пел хорошо, и потому церковь посещалась первогильдейным купечеством, чиновниками и помещичьими семьями Простого народа бывало не много, тем более, что обедню здесь служили, сообразно с желанием директора, позже, чем в
других церквах.
«Для начала, — думал Передонов, — надо выбрать начальство попроще и там осмотреться, принюхаться, — видно
будет, как относятся к нему, что о нем говорят». Поэтому, решил Передонов, всего умнее начать с городского головы. Хотя он — купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в
других городах и даже в столице у него
есть знакомые, довольно важные.
— А вот, — объяснил Передонов, — если в округ донесут, что я в церковь не хожу или там
другое что, так вот, если приедут и спрашивать
будут.
— В
другое ведомство, — опять обратился Скучаев к Передонову. — Хотя бы в духовное, например. Если взять духовный сан, то священник из вас вышел бы серьезный, обстоятельный. Я могу посодействовать. У меня
есть преосвященные хорошие знакомые.
В столовой накрыт
был круглый стол белою с красною каемкою скатертью и на нем расставлены тарелки с жирными колбасами и
другими снедями, солеными, копчеными, маринованными и графины и бутылки разных калибров и форм со всякими водками, настойками и наливками. Все
было по вкусу для Передонова и даже некоторая неряшливость убранства
была ему мила.
У себя в деревне он
был лучше
других, а в дворянское сословие он вносит что-то грубое, нерыцарское, неблагородное.
— Она все к нам ходит, — жаловался Передонов, — и все вынюхивает. Она жадная, ей все давай. Может
быть, она хочет, чтоб я ей деньгами заплатил, чтоб она не донесла, что у меня Писарев
был. А может
быть, она хочет за меня замуж. Но я не хочу платить, и у меня
есть другая невеста, — пусть доносит, я не виноват. А только мне неприятно, что выйдет история, и это может повредить моему назначению.
Хозяин, Иван Степанович Кириллов, очень беспокоился, как бы, с одной стороны,
быть любезным, европейски-любезным, но, с
другой стороны, не уронить своего достоинства хозяина в уезде.
— Там у меня
есть протекция, — говорил Передонов, — а только вот здесь директор пакостит, да и
другие тоже. Всякую ерунду распускают. Так уж, в случае каких справок об мне, я вот вас предупреждаю, что это все вздор обо мне говорят. Вы этим господам не верьте.
— Нарочно они так придумали, чтобы Ардальона Борисыча подловить, — говорила Грушина, торопясь, размахивая руками и радостно волнуясь оттого, что передает такое важное известие. — Видите ли, у этой барышни
есть двоюродный брат сирота, он и учился в Рубани, так мать-то этой барышни его из гимназии взяла, а по его бумагам барышня сюда и поступила. И вы заметьте, они его поместили на квартире, где
других гимназистов нет, он там один, так что все шито-крыто, думали, останется.
Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников,
была вдова казначея. Муж оставил ей пенсию и небольшой дом, в котором ей
было так просторно, что она могла отделить еще и две-три комнаты для жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно и кончали гимназию. На
других же ученических квартирах значительная часть
была таких, которые кочуют из одного учебного заведения в
другое, да так и выходят недоучками.
— Как хотите, — сказал Передонов, — а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы. Может
быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят девчонкой, — может
быть, совсем за
другое. Может
быть, не его учат, а он
других развращает.
Согласился, а потом раздумье взяло. А ну как поймают? Неловко, все же чиновник. Он решил переложить это дело на
других. Затратив четвертак на подкуп двух подростков-сорванцов, он обещал им еще по пятиалтынному, если они устроят это, — и в одну темную ночь дело
было сделано.
— Все вновь принятые — на перечет, — сухо сказал он. — Притом же принятые в первый класс, очевидно, не
были еще исключены из
другой гимназии, а единственный, поступивший в пятый класс, прибыл к нам с такими рекомендациями, которые исключают возможность нелестных предположений.
На
другое утро уже многие пришли на уроки с мыслью, что Передонов, может
быть, и прав.
Лариса глянула на нее, подмигнула ей, и Валерии вдруг стало весело и забавно. Лариса поднялась, пошевелила плечами, — и в миг все четыре сестры закружились в неистовом радении, внезапно объятые шальною пошавою, горланя за Дарьею глупые слова новых да новых частушек, одна
другой нелепее и бойчее. Сестры
были молоды, красивы, голоса их звучали звонко и дико — ведьмы на Лысой горе позавидовали бы этому хороводу.
Потом приснилась Людмиле великолепная палата с низкими, грузными сводами, — и толпились в ней нагие, сильные, прекрасные отроки, — а краше всех
был Саша. Она сидела высоко, и нагие отроки перед нею поочередно бичевали
друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, — она хохотала, как иногда хохочут во сне, когда вдруг усиленно забьется сердце, — смеются долго, неудержимо, смехом сомозабвения и смерти…
— Мне очень странно, Надежда Васильевна, что вы так поступаете, — сказал Володин. — Я к вам со всем расположением и, можно сказать, пламенно, а вы, между прочим, из-за братца. Если вы теперь из-за братца,
другая изволит из-за сестрицы, третья — из-за племянника, а там и еще из-за кого-нибудь из родственников, и все так не
будут выходить замуж, — этак и род людской совсем прекратится.
— Что ж такое, — возразил Володин, — конечно, жених. Я и
другую найду. Пусть она не думает, что об ней плакать
будут.
На
другой день с утра Саше весело
было думать, что его пригласили.
Людмила щипнула Сашину щеку. Саша улыбнулся. Щека покраснела пятном. Это
было красиво. Людмила щипнула и за
другую щеку. Саша не сопротивлялся. Он только взял ее руку, поцеловал и сказал...
— Я всегда, — отвечал он, — я в бога верую, не так, как
другие. Может
быть, я один в гимназии такой. За то меня и преследуют. Директор — безбожник.
«Это — нехороший город, — думал Передонов, — и люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать в
другой город, где все учителя
будут кланяться низенько, а все школьники
будут бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете».
— Это вот вы, Ардальон Борисыч, всякие волшебные слова знаете и произносите, а я никогда не изволил магией заниматься. Я вам ни водки, ни чего
другого не согласен наговаривать, а это, может
быть, вы от меня моих невест отколдовываете.
Сегодня это вы пришли, завтра
другой придет, послезавтра — третий, а я каждый день своих сыновей драть
буду?
И разные
другие нелепые слухи ходили по городу о здешней гимназии: говорили о переодетой гимназистом барышне, потом имя Пыльникова стали понемногу соединять с Людмилиным. Товарищи начали дразнить Сашу любовью к Людмиле. Сперва он легко относился к этим шуточкам, потом начал по временам вспыхивать и заступаться за Людмилу, уверяя, что ничего такого не
было и нет.
Между ними одна
была странная и непохожая на
других.
Ей приятнее
было бы выдать Марту за Передонова или за кого
другого, а Мурина взять себе.
Одного жениха упустили, теперь я для вас, как для малого ребенка,
другого должна приманивать, а вы опять
будете фыркать и этого отпугаете.
Дома ждала Передонова важная новость. Еще в передней можно
было догадаться, что случилось необычное, — в горницах слышалась возня, испуганные восклицания. Пеpедонов подумал: не все готово к обеду; увидели — он идет, испугались, торопятся. Ему стало приятно, — как его боятся! Но оказалось, что произошло
другое. Варвара выбежала в прихожую и закричала...
Преполовенские уже видели, что после второго письма Передонов твердо решил жениться на Варваре. Они и сами поверили письму. Стали говорить, что всегда
были за Варвару. Ссориться с Передоновым им не
было расчета: выгодно с ним играть в карты. А Геня, делать нечего, пусть подождет, —
другого жениха придется поискать.
—
Другие из скупости покупают тонкие обручальные кольца, серебряные вызолоченные, а я так не хочу, а чтоб
были настоящие золотые. И я даже хочу вместо обручальных колец заказать обручальные браслеты, — это и дороже, и важнее.
Он тупо разглядывал пиковую даму, потом повернул ее
другою стороною, — третья, может
быть, спряталась за рубашкою.
Грушина хихикала. Ее веселила таинственность этого венчания и подстрекала жажда устроить какое-нибудь позорище, да так, чтобы самой не
быть замешанною. Она под рукою шепнула вчера вечером некоторым из своих
друзей о часе и месте венчания. Сегодня рано утром она зазвала к себе младшего слесаренка, дала ему пятачок и подговорила к вечеру ждать за городом проезда новобрачных и накидать в их повозку сору да бумажек. Слесаренок радостно согласился и дал клятвенное обещание не выдавать. Грушина напомнила ему...
— Если у вас изволят шарики воровать, а вы изволите в это время
быть в
другом месте, а шарики брошены, то вам надо
было загодя
другие шарики завести, чтобы нам
было чем играть. Мы шли, хотели поиграть, а если шариков нету, то как же мы можем играть?
Городские дамы начали отдавать Варваре визиты. Некоторые с радостным любопытством поспешили уже на второй, на третий день посмотреть, какова-то Варвара дома.
Другие промедлили неделю и больше. А иные и вовсе не пришли, — не
была, например, Вершина.
Прошла неделя. Хрипачей еще не
было. Варвара начала злиться и ругаться. Передонова же повергло это ожидание в нарочито-угнетенное состояние. Глаза у Передонова стали совсем бессмысленными, словно они потухали, и казалось иногда, что это — глаза мертвого человека. Нелепые страхи мучили его. Без всякой видимой причины он начинал вдруг бояться тех или
других предметов. С чего-то пришла ему в голову и томила несколько дней мысль, что его зарежут; он боялся всего острого и припрятал ножи да вилки.