Она вдруг вскочила со стула в каком-то неудержимом порыве и, вся
стремясь ко мне, но все еще робея и не смея сойти с места, протянула ко мне руки…
С нее взорами скользил я по необозримой равнине вод, спокойных и гладких, словно стекло, то любовался, как волны, сначала едва приметные, рябели, вздымались чешуей или перекатывались, подобно нити жемчужного ожерелья; как они, встревоженные, кипели от ярости, потом, в виде стаи морских чудовищ, гнались друг за другом, отрясая белые космы свои, и, наконец, росли выше и выше, наподобие великанов,
стремились ко мне со стоном и ревом, ширялись в блестящих ризах своих.
Неточные совпадения
Андрей Макарович, — начал мямлить молодой человек, подходя
ко мне с необыкновенно развязным видом и захватив мою руку, которую я не в состоянии был отнять, — во всем виноват мой Степан; он так глупо тогда доложил, что я принял вас за другого — это в Москве, — пояснил он сестре, — потом я
стремился к вам изо всей силы, чтоб разыскать и разъяснить, но заболел, вот спросите ее…
Великие завоеватели, Тимуры и Чингис-ханы, пролетели как вихрь по земле,
стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую великую потребность человечества
ко всемирному и всеобщему единению.
«Может, ты сидишь теперь, — пишет она, — в кабинете, не пишешь, не читаешь, а задумчиво куришь сигару, и взор углублен в неопределенную даль, и нет ответа на приветствие взошедшего. Где же твои думы? Куда
стремится взор? Не давай ответа — пусть придут
ко мне».
И так изобретенное на заключение истины и просвещения в теснейшие пределы, изобретенное недоверяющею властию
ко своему могуществу, изобретенное на продолжение невежества и мрака, ныне во дни наук и любомудрия, когда разум отряс несродные ему пути суеверия, когда истина блистает столично паче и паче, когда источник учения протекает до дальнейших отраслей общества, когда старания правительств
стремятся на истребление заблуждений и на отверстие беспреткновенных путей рассудку к истине, — постыдное монашеское изобретение трепещущей власти принято ныне повсеместно, укоренено и благою приемлется преградою блуждению.
По натуре он был более поэт, рыболов, садовод и охотник; вообще мирный помещик, равнодушный
ко всем приманкам почести и тщеславия, но служил весь свой век, был прокурором в столице, потом губернатором в провинции, потом сенатором в несравненной Москве, и на всяком месте он
стремился быть человеком и был им, насколько позволяли обстоятельства.