Неточные совпадения
Я об том хочу сказать, что
с каждым
годом этот сквер все больше и больше разрастается.
— Теперь пойдем дальше. Прошло
с лишком тридцать
лет с тех пор, как я вышел из школы, и все это время,
с очень небольшими перерывами, я живу полным хозяйством. Если б я все эти полтины собирал — сколько бы у меня теперь денег-то было?
Через несколько дней, часу в двенадцатом утра, мы отправились в Фонарный переулок, и так как дом Зондермана был нам знаком
с юных
лет, то отыскать квартиру Балалайкина не составило никакого труда. Признаюсь, сердце мое сильно дрогнуло, когда мы подошли к двери, на которой была прибита дощечка
с надписью: Balalaikine, avocat. Увы! в былое время тут жила Дарья Семеновна Кубарева (в просторечии Кубариха)
с шестью молоденькими и прехорошенькими воспитанницами, которые называли ее мамашей.
— Мылом отдает, а, впрочем, мы
с Немировичем ели. Немирович, Латкин и я. Там, батюшка,
летом семьдесят три градуса морозу бывает, а зимой — это что ж! Так тут и тюленине будешь рад. Я однажды там нос отморозил; высморкался — смотрю, ан нос в руке!
Сначала бежала Мальхен
с шарманщиком, предварительно похитив все мои сбережения, а через
год после этого умерла моя дочь.
Так как бы вы думали!
года с четыре после этого молодой-то человек по судам колотился, все чистоту свою доказывал.
— Ежели протекцию имеете — ничего.
С протекцией, я вам доложу, в 1836
году, один молодой человек в женскую купальню вплыл — и тут сошло
с рук! Только извиняться на другой день к дамам ездил.
Только всего промеж нас и было. Осмотрела она меня — кажется, довольна осталась; и я ее осмотрел: вижу, хоть и в
летах особа, однако важных изъянов нет. Глаз у ней правый вытек — педагогический случай
с одним"гостем"вышел — так ведь для меня не глаза нужны! Пришел я домой и думаю: не чаял, не гадал, а какой, можно сказать, оборот!
Верхний этаж, о семи окнах на улицу, занимала сама хозяйка, в нижнем помещался странствующий полководец, Полкан Самсоныч Редедя,
года полтора тому назад возвратившийся из земли зулусов, где он командовал войсками короля Сетивайо против англичан, а теперь, в свободное от междоусобий время, служивший по найму метрдотелем у Фаинушки, которая
с великими усилиями переманила его от купца Полякова.
В эти два
года он изнежил себя до того, что курил сигары не иначе как
с золотыми концами, и при этом, вместо иностранных, давал им собственного изобретения названия, патриотические и военные.
— Я-то? Я, mon cher, сел в шарабан и в Озерки поехал. Только ехал-ехал — что за чудеса! — в Мустамяки приехал! Делать нечего, выкупался в озере, съел порцию ухи, купил у начальника станции табакерку
с музыкой — вон она, в прошлом
году мне ее клиент преподнес — и назад! Приезжаю домой — глядь, апелляционный срок пропустил… Сейчас — в палату."Что, говорят, испугался? Ну, уж бог
с тобой, мы для тебя задним числом…"
Одно из светил нашего юридического мира, беспроигрышный адвокат Балалайкин вступил в брак
с сироткой — воспитанницей известного банкира Парамонова, Фаиной Егоровной Стегнушкиной, которая, впрочем, уже несколько
лет самостоятельно производит оптовую торговлю на Калашниковской пристани.
— Производство разведок поручается опытным статистикам (непременное условие, чтоб не меньше двух раз под судом был… ха-ха!), которые устраивают их, согласуясь
с обстоятельствами. Например,
лето нынче стоит жаркое, и, следовательно, много купальщиков. Сейчас наш статистик — бултых в воду! — и начинает нырять.
После всех пришел дальний родственник (в роде внучатного племянника) и объявил, что он все
лето ходил
с бабами в лес по ягоды и этим способом успел проследить два важные потрясения. За это он, сверх жалованья, получил сдельно 99 р. 3 к., да черники продал в Рамбове на 3 руб. 87 коп. Да, сверх того, общество поощрения художеств обещало устроить в его пользу подписку.
Вопрос этот настолько озадачил нас, что мы смотрели на Очищенного, вытаращив глаза. Но Глумов уже что-то схватил на
лету. Он один глаз зажмурил, а другим вглядывался: это всегда
с ним бывало, когда он соображал или вычислял.
Опять бросились к календарю, и опять ничего не нашли. Но приблизительно вывели, что
с 1870
года по 1879-й средний ежегодный прирост населения простирался до 1500000 душ. Но сколько ежегодно было родившихся и сколько умерших? Это взялся определить уже сам Очищенный при пособии кокоревского глазомера.
Но, вопреки его пророчествам, она и сейчас стоит целехонька, хотя, видимо,
с каждым
годом изнывает, приобретая все более и более опальный характер.
— Собор-с, — повторил Разноцветов, а через секунду припомнил: — Вот еще старичок ста семи
лет у нас проживает, так, может, на него посмотреть захотите…
— В прошлом
годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате, — сейчас и на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек, никак,
с тридцать, попортили.
— И паспорты. Что такое паспорты? Паспорты всегда и у всех в исправности! Вот намеднись. Тоже по базару человек ходит. Есть паспорт? — есть! Смотрим:
с иголочки! — Ну,
с богом. А спустя неделю оказывается, что этого самого человека уж три
года ищут. А он, между прочим, у нас по базару ходил, и мы его у себя, как и путного, прописали. Да.
Последним подписался академик Михаил Погодин (июль 1862
года), и
с тех пор уже никто к старичку не заглядывал.
Это был человек
лет тридцати пяти, худой, бледный,
с большими задумчивыми глазами и длинными волосами, которые прямыми прядями спускались к шее.
В этой надежде приехал он в свое место и начал вредить. Вредит
год, вредит другой. Народное продовольствие — прекратил, народное здравие — упразднил, письмена — сжег и пепел по ветру развеял. На третий
год стал себя проверять — что за чудо! — надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он
с первого абцуга обывателей, так
с тех пор они распахня рот и ходят…
Но через
год, через два маятное движение угомонилось и тракт запустел, а вместе
с тем запустела и чистая горница в доме Кузьмы.
Говорят также, будто она кругом в долгу — пастуху задолжала! за пастушину два
года не платит! —
с ужасом восклицают соседние помещицы, которые, в ожидании сумы, на обухе рожь молотят, — но она не платит, не платит, и вдруг как-то обернется да всем и заплатит.
Но
с начала шестидесятых
годов, вместе
с наступлением эпохи реформ, начинаются между пискарями волнения.
В течение всего прошлого
года не было поймано ни одного пискаря, а в нынешнем
году,
с вскрытием реки, повторилось то же явление.
Адвокаты Шестаков и Перьев (увлекаясь легкомысленным желанием уязвить прокурора и в то же время запасаясь кассационным поводом).
С своей стороны, мы думаем, что язык пискарей более известен обвинителю, нежели нам; ибо он целые два
года жил в реке, разыскивая корни и нити по этому делу.
Лет пятнадцать тому назад здесь рос отличнейший сосновый лес, но еврей-арендатор начисто его вырубил, а со временем надеялся выкорчевать и пни,
с тем чтобы, кроме мхов, ничего уж тут не осталось.
— А как же, папенька-с… Изволите помнить, в сорок третьем
году в Притыкине… Так это я-с! — отозвался Терпенкин
с невозмутимою душевною ясностью.
А имение его между тем
с каждым
годом все больше и больше приходило в упадок.
Очевидно, молодой человек (ему было в описываемую эпоху
с небольшим сорок
лет) преуспел.
Но выжимать сок из крестьян Ошмянскому удалось только в течение первых двух
лет, потому что после этого на селе пришли в совершенный разум свои собственные евреи, в лице Астафьича, Финагеича и Прохорыча, которые тем легче отбили у наглого пришельца сосательную практику, что умели действовать и калякать
с мужичком по душе и по-божецки.
Дьякон взял
с него недорого: два
с полтиной за всю выучку и, сверх того, по полуштофу пенного в день, ибо, по преклонности
лет, более вместить уж не мог.
Я лично знал человека, который
с отличием окончил курс наук, и потом двадцать лучших
лет жизни слонялся по архивам, преодолевал всякие препятствия, выслушивал от архивариусов колкости — и, в конце концов, издал сочинение под названием"Род купцов Голубятниковых".
— Нельзя. По крайней мере, я не уйду, да и тебя не пущу. Помилуй, ведь это все равно, что десять
лет школьные тетрадки зубрить, да вдруг перед самым выпускным экзаменом бежать! Нельзя это. Я хочу по всем предметам пять
с крестом получить: и двоеженство устрою, и подлог совершу, и жида окрещу. И тогда уверенными стопами пойду в квартал и скажу: господа будочники! Надеюсь, что теперь даже прозорливейший из вас никаких политических неблагонадежностей за мной не увидит!