Неточные совпадения
— Натурально, все всполошились. Принес, все бросились
смотреть: действительно, сидит Гоголь, и на самом кончике носа у него бородавка. Начался спор: в
какую эпоху жизни портрет снят? Положили: справиться, нет ли указаний в бумагах покойного академика Погодина. Потом стали к хозяину приставать: сколько за портрет заплатил? Тот говорит: угадайте! Потом, в виде литии, прочли «полный и достоверный список сочинений Григория Данилевского» — и разошлись.
Мы в недоумении
смотрели друг на друга. Что такое еще ожидает нас?
какое еще новое «удовольствие» от нас потребуется? Не дальше
как минуту назад мы были веселы и беспечны — и вдруг какая-то новая загадка спустилась на наше существование и угрожала ему катастрофою…
— Ну, как-нибудь устроимся; лучше землю грызть, нежели… Помнишь, Кшепшицюльский намеднись рассказывал,
как его за бильярдом в трактире потчевали? Так-то! Впрочем, утро вечера мудренее, а покуда посмотри-ка в «распределении занятий», где нам сегодня увеселяться предстоит?
Но в то время
смотрели на это строже, и от танцевальных учителей требовали такой же нравственной безупречности,
какой ныне требуют только от содержателей кабаков.
И вот сижу я однажды в"Эльдорадо", в сторонке, пью пиво, а между прочим и материал для предбудущего нумера газеты сбираю —
смотрю, присаживается она ко мне. Так и так, говорит, гласную кассу ссуд открыть желаю — одобрите вы меня? — Коли капитал, говорю, имеете, так с богом! — Капитал, говорит, я имею, только вот у мировых придется разговор вести, а я,
как женщина, ничего чередом рассказать не могу! — Так для этого вам, сударыня, необходимо мужчину иметь! — Да, говорит, мужчину!
— Вот оно самое и есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости, и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять, в еду ударились, папироски стали набивать, а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку —
смотрим, польза вышла. В короткое время так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше! а?
как ты об этом полагаешь?
— А вот это жениху — тебе! Ты
посмотри, бисер-то
какой… голубенькой! Сама невеста вязала… бутончик! Ну, друзья! теперь я в вашем распоряжении! делайте со мной, что хотите!
— Друзья, да что ж мы! — воскликнул он, простирая к нам руки, — да вы… ну что ж такое! Что на него, на невежу,
смотреть! из вас кто-нибудь… раз-два-три… Господи благослови! Ягодка-то ведь
какая… видели?
— Ты
посмотри на нее, бабочка-то
какая! А ты еще разговариваешь… чудак! Ишь ведь она… ах!………………..
— И я говорю, что глупо, да ведь разве я это от себя выдумал? Мне наплевать — только и всего. Ну, да довольно об этом. Так вы об украшении шкуры не думаете? Бескорыстие, значит, в предмете имеете? Прекрасно. И бескорыстие — полезная штука. Потому что из-под бескорыстия-то,
смотрите,
какие иногда перспективы выскакивают!.. Так по рукам, что ли?
Это было сказано так мило,
как будто она приглашала меня перейти из кабинета в гостиную. Очень даже возможно, что она именно так и
смотрела на свою миссию, потому что, когда я высказал ей это предположение, она нимало не удивилась и сказала...
Исключение составлял молодой дьякон с белесым лицом, белесыми волосами и белесыми же глазами, в выцветшем шалоновом подряснике, он шатал взад я вперед по палубе, и по временам прислонялся к борту (преимущественно в нашем соседстве) и
смотрел вдаль, пошевеливая намокшими плечами и
как бы подсчитывая встречавшиеся на путл церкви.
Сами хозяева, по-видимому,
смотрели на свой"дом"
как на место для ночлегов и перенесли свою деятельность в небольшую пристройку, вмещавшую в, себе лавочку, из которой продавался всякий бросовый товар на потребу крестьянскому люду.
Однако ж дело кое-как устроилось. Поймали разом двух куриц, выпросили у протопопа кастрюлю и, вместо плиты, под навесом на кирпичиках сварили суп. Мало того: хозяин добыл где-то связку окаменелых баранок и крохотный засушенный лимон к чаю. Мы опасались, что вся Корчева сойдется
смотреть,
как имущие классы суп из курицы едят, и, чего доброго, произойдет еще революция; однако бог миловал. Поевши, все ободрились и почувствовали прилив любознательности.
Он качал головой и
смотрел на нас — впрочем, не столько укоризненно, сколько жалеючи.
Как будто говорил:
какие большие выросли, а самых простых вещей не знаете! Мы сидели и ждали.
— И паспорты. Что такое паспорты? Паспорты всегда и у всех в исправности! Вот намеднись. Тоже по базару человек ходит. Есть паспорт? — есть!
Смотрим: с иголочки! — Ну, с богом. А спустя неделю оказывается, что этого самого человека уж три года ищут. А он, между прочим, у нас по базару ходил, и мы его у себя,
как и путного, прописали. Да.
— У мещанина Презентова маховое колесо
посмотреть можно… в роде
как perpetuum mobile [Пусть читатель ничему не удивляется в этой удивительной истории. Я и сам отлично понимаю, что никаких писем в Корчеве не могло быть получено, но что же делать, если так вышло. Ведь, собственно говоря, и в Корчеве никто из нас не был, однако выходит, что были. (Прим. М. E. Салтыкова-Щедрина.)], — подсказал секретарь. — Сам выдумал.
Но он уж и сам сознавал свою ошибку. Сконфуженно
смотрел он на Фаинушку,
как бы размышляя: за что я легкомысленно загубил такое молодое, прелестное существо? Но милая эта особа не только не выказывала ни малейшего уныния, но, напротив, с беззаветною бодростью глядела в глаза опасности.
Разумеется, Глумов только того и ждал. По его инициативе мы взяли друг друга за руки и троекратно прокричали: рады стараться, Ваше пре-вос-хо-ди-тель-ствоо!
Смотрим, ан и гороховое пальто тут же с нами руками сцепилось! И только что мы хотели ухватиться за него,
как его уж и след простыл.
У него, куда он ни обернется — везде"свой брат", которому он будет жаловаться и руки показывать:
смотрите, запястья-то
как натерли!
Всю остальную дорогу мы шли уже с связанными руками, так
как население, по мере приближения к городу, становилось гуще, и урядник, ввиду народного возбуждения, не смел уже допустить никаких послаблений. Везде на нас стекались
смотреть; везде при нашем появлении кричали: сицилистов ведут! а в одной деревне даже хотели нас судить народным судом, то есть утопить в пруде…
У меня было в Кашинском уезде несколько кузин, и я, будучи ребенком, жадно слушал их рассказы о том,
какая в Кашине бесподобная икра,
какие беседки [Печенье из теста, сдобного или кислого,
смотря по вкусу.
Иван Иваныч. Не знаете?.. ну, так я и знал! Потревожили вас только… А впрочем, это не я, а вот он… (Указывает на Шестакова.) Других перебивать любит, а сам… Много за вами блох, господин Шестаков! ах,
как много! (К головастикам.) Вы свободны, господа! (
Смотрит на прокурора.) Кажется, я могу… отпустить?
А я
смотрю ей в глаза, словно околдованная, и все думаю: прыгну да прыгну! —
как только бог спас!
Иван Иваныч (на все согласен). Что ж, приостановить так приостановить. Покуда были подсудимые, и мы суждение имели, а нет подсудимых — и нам суждение иметь не о ком. Коли некого судить, стало быть, и… (Просыпается.) Что, бишь, я говорю? (
Смотрит на часы и приятно изумляется.) Четвертый час в исходе! время-то
как пролетело! Семен Иваныч! Петр Иваныч! милости просим!
Любили ли князя мужички — неизвестно; но так
как недовольства никто никогда не заявлял, то этого было достаточно"Несколько чинно и
как будто скучновато
смотрела сельская улица, однако ж князь не препятствовал крестьянской веселости и даже по праздникам лично ходил на село
смотреть,
как девки хороводы водят.
Пользуясь этою передышкой, я сел на дальнюю лавку и задремал. Сначала видел во сне"долину Кашемира", потом — "розу Гюллистана", потом — "груди твои,
как два белых козленка", потом — приехал будто бы я в Весьегонск и не знаю, куда оттуда бежать, в Устюжну или в Череповец… И вдруг меня кольнуло. Открываю глаза,
смотрю… Стыд!! Не бичующий и даже не укоряющий, а только
как бы недоумевающий. Но одного этого"недоумения"было достаточно, чтоб мне сделалось невыносимо жутко.
С наступлением поста Очищенный восклицал:"А теперь, mesdames, надо приниматься за грибки!" — и рассказывал, с
каким самоотвержением очаровательная княжна Зизи Прокофьева кушает маринованные рыжички, а почтенные родители
смотрят на нее и приговаривают: мы должны сие кушанье любить, ибо оно напоминает нам, что мы в сей жизни путники…
Нас охватил испуг. Какое-то тупое чувство безвыходности, почти доходившее до остолбенения. По-видимому, мы только собирались с мыслями и даже не задавали себе вопроса: что ж дальше? Мы не гнали из квартиры Очищенного, и когда он настаивал, чтоб его статью отправили в типографию, то безмолвно
смотрели ему в глаза. Наконец пришел из типографии метранпаж и стал понуждать нас, но, не получив удовлетворения, должен был уйти восвояси.
— Давно бы вы у меня отдышались! — крикнул он не своим голосом, сделавши это открытие, —
посмотрел бы я,
как бы вы у меня…