Неточные совпадения
Разумеется, я удивился.
С тех
самых пор, как я
себя помню, я только и делаю, что гожу.
Прежде всего мы решили, что я
с вечера же переберусь к Глумову, что мы вместе ляжем спать и вместе же завтра проснемся, чтобы начать «годить». И не расстанемся до тех пор, покуда вакант
сам собой, так сказать, измором не изноет.
А ты так умей
собой овладеть, что, ежели сказано тебе «погоди!», так ты годи везде, на всяком месте, да от всего сердца, да со всею готовностью — вот как! даже когда один
с самим собой находишься — и тогда годи!
— Нет, рюмку водки и кусок черного хлеба
с солью — больше ничего! Признаться, я и
сам теперь на
себя пеняю, что раньше посмотреть на ваше житье-бытье не собрался… Ну, да думал: пускай исправляются — над нами не каплет! Чистенько у вас тут, хорошо!
И он так мило покачал головой, что нам
самим сделалось весело, какие мы, в
самом деле, хитрые! В гости не ходим, к
себе никого не принимаем, а между тем… поди-ка, попробуй зазеваться
с этакими головорезами.
Да, это он! — говорил я
сам себе, — но кто он? Тот был тщедушный, мизерный, на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах, какой это был фрак! зеленый,
с потертыми локтями,
с светлыми пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после умершего от геморроя титулярного советника! А этот — вон он какой! Сыт, одет, обут — чего еще нужно! И все-таки это — он, несомненно, он, несмотря на то, что смотрит как только сейчас отчеканенный медный пятак!
Но на меня этот голос подействовал потрясающим образом. Я уже не вспоминал больше, я вспомнил. Да, это — он! твердил я
себе, он, тот
самый, во фраке
с умершего титулярного советника! Чтобы проверить мои чувства, я взглянул на Глумова и без труда убедился, что он взволнован не меньше моего.
Нет, истинно благонамеренный человек глазами хлопает — это
само по
себе, а вместе
с тем и некоторые деятельные черты проявляет…
Балалайкин раза три или четыре прошелся по комнате. Цифра застала его врасплох, и он, очевидно, боролся
с самим собою и рассчитывал.
— Могу-с. Знал я одного отставного ротмистра, который, от рожденья,
самое среднее состояние имел, а между тем каждонедельно банкеты задавал и, между прочим, даже одного румынского полководца у
себя за столом принимал. А отчего? — оттого, сударь, что
с клубными поварами был знаком! В клубе-то по субботам обед, ну, остатки, то да се, ночью все это к ротмистру сволокут, а назавтра у него полководец пищу принимает.
— Охотники найдутся-с. Уж ежели кто в
себе эту силу чувствует, тот зевать не будет.
Сам придет и
сам себя объявит…
— И паспорты. Что такое паспорты? Паспорты всегда и у всех в исправности! Вот намеднись. Тоже по базару человек ходит. Есть паспорт? — есть! Смотрим:
с иголочки! — Ну,
с богом. А спустя неделю оказывается, что этого
самого человека уж три года ищут. А он, между прочим, у нас по базару ходил, и мы его у
себя, как и путного, прописали. Да.
К тому же и хозяин постоялого двора предупредил нас, что в это утро должно слушаться в суде замечательное политическое дело, развязки которого вся кашинская интеллигенция ожидала
с нетерпением [
Само собою разумеется, что следующее за сим описание окружного суда не имеет ничего общего
с реальным кашинским окружным судом, а заключает в
себе лишь типические черты, свойственные третьеразрядным судам, из которых некоторые уже благосклонно закрыты, а другие ожидают своей очереди.
— У нас ноне и уголовщина — и та мимо суда прошла. Разве который уж вор
с амбицией, так тот суда запросит, а прочиих всех воров у нас
сами промежду
себя решат. Прибьют, либо искалечат — поди жалуйся! Прокуроры-то наши глаза проглядели, у окошка ждамши, не приведут ли кого, — не ведут, да и шабаш!
Самый наш суд бедный. Все равно как у попов приходы бывают; у одного тысяча душ в приходе, да все купцы да богатей, а у другого и ста душ нет, да и у тех на десять душ одна корова. У чего тут кормиться попу?
Опасаясь, что вкусная и питательная уха, которою они привыкли подкреплять свои силы, в непродолжительном времени отойдет в область предания, они настойчиво указывали подлежащей власти на угрожающую опасность, но так как в то время все вообще правительство было заодно
с пискарями, то понятно, что и местная полицейская власть не сочла
себя вправе употребить энергические усилия, дабы пресечь зло в
самом его зародыше.
Главное, он потерял веру в дворянство, которое, по его мнению, вело
себя самым легкомысленным образом: сначала фрондировало, потом смирилось и, наконец, теперь судится
с хамами у мировых посредников… эмиссаров Пугачева!
А мы между тем все еще сбирались
с мыслями. Мы даже не говорили друг
с другом, словно боялись, что объяснение ускорит какой-то момент, который мы чувствовали потребность отдалить. И тут мы лавировали и лукавили, и тут надеялись, что Стыд пройдет как-нибудь
сам собою, измором…
Неточные совпадения
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня
сам государственный совет боится. Да что в
самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я
сам себя знаю,
сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но
с почтением поддерживается чиновниками.)
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в
самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» —
с большим,
с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у
себя. Хотите, прочту?
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет. Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит
себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре
с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но не любит много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
Питался больше рыбою; // Сидит на речке
с удочкой // Да
сам себя то по носу, // То по лбу — бац да бац!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю
сам ушел по грудь //
С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про
себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!