Неточные совпадения
Но план наш уж был составлен заранее. Мы обязывались провести
время хотя бесполезно, но в то же
время, по возможности, серьезно. Мы понимали, что всякая примесь легкомыслия должна произвести игривость ума и что только серьезное переливание из пустого в порожнее может вполне укрепить человека на такой серьезный подвиг, как непременное намерение „годить“. Поэтому хотя и не без насильства над
самими собой, но мы оторвали глаза от соблазнительного зрелища и направили стопы по направлению к адмиралтейству.
Позднее тот же дедушка Крылов написал другую басню „Три мужика“, в которой образно доказал другую истину, что во
время еды не следует вести иных разговоров, кроме тех, которые, так сказать, вытекают из
самого процесса еды.
Глумов сказал правду: нужно только в первое
время на себя поналечь, а остальное придет
само собою.
Момент был критический, и, признаюсь, я сробел. Я столько
времени вращался исключительно в сфере съестных припасов, что
самое понятие о душе сделалось совершенно для меня чуждым. Я начал мысленно перебирать: душа… бессмертие… что, бишь, такое было? — но, увы! ничего припомнить не мог, кроме одного: да, было что-то… где-то там… К счастию, Глумов кой-что еще помнил и потому поспешил ко мне на выручку.
— Послушай! кто же, однако ж, мог это знать! ведь в то
время казалось, что это и есть то
самое, что созидает, укрепляет и утверждает! И вдруг — какой, с божьею помощью, переворот!
Хотя Иван Тимофеич говорил в прошедшем
времени, но сердце во мне так и упало. Вот оно, то ужасное квартальное всеведение, которое всю жизнь парализировало все мои действия! А я-то, ничего не подозревая, жил да поживал,
сам в гости не ходил, к себе гостей не принимал — а чему подвергался! Немножко, чуточку — и шабаш! Представление об этой опасности до того взбудоражило меня, что даже сон наяву привиделся: идут, берут… пожалуйте!
К сожалению, я не могу сказать, что не понял его вопроса. Нет, я не только понял, но даже в висках у меня застучало. Но в то же
время я ощущал, что на мне лежит какой-то гнет, который сковывает мои чувства, мешает им перейти в негодование и даже
самым обидным образом подчиняет их инстинктам самосохранения.
Очевидно, что Балалайкин импонировал этою комнатою, хотел поразить ею воображение клиента и в то же
время намекнуть, что всякое оскорбление действием будет неуклонно преследуемо на точном основании тех
самых законов, которые стоят вот в этом шкафу.
Чувство собственного достоинства несомненно было господствующею чертою его лица, но в то же
время представлялось столь же несомненным, что где-то, на этом
самом лице, повешена подробная такса (видимая, впрочем, только мысленному оку), объясняющая цифру вознаграждения за каждое наносимое увечье, начиная от
самого тяжкого и кончил легкою оплеухой.
Я не буду говорить о том, которое из этих двух сказаний более лестно для моего самолюбия: и то и другое не помешали мне сделаться вольнонаемным редактором"Красы Демидрона". Да и не затем я повел речь о предках, чтобы хвастаться перед вами, — у каждого из вас
самих, наверное, сзади, по крайней мере, по Редеде сидит, а только затем, чтобы наглядно показать, к каким полезным и в то же
время неожиданным результатам могут приводить достоверные исследования о родопроисхождении Гадюков.
В то
время взгляд на классицизм был особенный: всякий, кто обнаруживал вкус к женскому полу и притом знал, что Венера инде называется Афродитою, тем
самым уже приобретал право на наименование классика.
Это было
самое счастливое
время моей жизни, потому что у Мальхен оказалось накопленных сто рублей, да, кроме того, Дарья Семеновна подарила ей две серебряные ложки. Нашлись и другие добрые люди: некоторые из гостей — а в этом числе и вы, господин Глумов! — сложились и купили мне готовую пару платья. Мы не роскошествовали, но жили в таком согласии, что через месяц после свадьбы у нас родилась дочь.
Но этим мои злоключения не ограничились. Вскоре после того на меня обратила внимание Матрена Ивановна. Я знал ее очень давно — она в свое
время была соперницей Дарьи Семеновны по педагогической части — знал за женщину почтенную, удалившуюся от дел с хорошим капиталом и с твердым намерением открыть гласную кассу ссуд. И вдруг, эта
самая женщина начинает заговаривать… скажите, кто же своему благополучию не рад!
— Вот оно
самое и есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости, и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять, в еду ударились, папироски стали набивать, а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку — смотрим, польза вышла. В короткое
время так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше! а? как ты об этом полагаешь?
— А насчет отечественных исторических образцов могу возразить следующее: большая часть имевшихся по сему предмету документов, в бывшие в разное
время пожары, сгорела, а то, что осталось, содержит лишь указания краткие и недостаточные, как, например: одним — выщипывали бороды по волоску, другим ноздри рвали. Судите поэтому
сами, какова у нас в древности благопристойность была!
— То-то, что по нашему месту не мыслить надобно, а почаще вспоминать, что выше лба уши не растут! — возразил Очищенный, — тогда и жизнь своим чередом пойдет, и даже
сами не заметите, как
время постепенно пролетит!
— А ежели он отказывается, так и пригрозить ему можно. Вообще, эта система
самая настоящая: сперва снизойти, а потом помаленьку меры принимать. Точно так же, доложу вам, и насчет издаваемых в разное
время правил и руководств. Всегда надо так дело вести: чтобы спервоначалу к вольному обращению направлять, а потом постепенно от оного отступать………………….
Верхний этаж, о семи окнах на улицу, занимала
сама хозяйка, в нижнем помещался странствующий полководец, Полкан Самсоныч Редедя, года полтора тому назад возвратившийся из земли зулусов, где он командовал войсками короля Сетивайо против англичан, а теперь, в свободное от междоусобий
время, служивший по найму метрдотелем у Фаинушки, которая с великими усилиями переманила его от купца Полякова.
Что теперь
время дачное, и поле для наблюдений
самое удобное, потому что на дачах живут нараспашку и оставляют окна и двери балконов открытыми.
— Это он
самый и есть. А вот и другой пример: приспело
время для фруктов — сейчас наш статистик лоток на голову, и пошел статистику собирать.
К чести своей, однако ж, я должен сказать, что устоял. Одно
время чуть было у меня не сползло с языка нечто вроде обещания подумать и посмотреть, но на этот раз, слава богу, Выжлятников
сам сплошал. Снялся с кресла и оставил меня, обещавши в непродолжительном
времени зайти опять и возобновить разговор.
Был уж одиннадцатый час утра, когда мы вышли для осмотра Корчевы. И с первого же шага нас ожидал сюрприз: кроме нас, и еще путешественник в Корчеве сыскался. Щеголь в гороховом пальто [Гороховое пальто — род мундира, который, по слухам, одно
время был присвоен собирателям статистики. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)], в цилиндре — ходит по площади и тросточкой помахивает. Всматриваюсь: словно как на вчерашнего дьякона похож… он, он
самый и есть!
Начали мы предлагать старичку вопросы, но оказалось, что он только одно помнит: сначала родился, а потом жил. Даже об. Аракчееве утратил всякое представление, хотя, по словам большухи, последний пригрозил ему записать без выслуги в Апшеронский полк рядовым, ежели не прекратит тунеядства. И непременно выполнил бы свою угрозу, если б
сам, в скором
времени, не подпал опале.
Дальнейшая очередь была за мной. Но только что я приступил к чтению"Исторической догадки": Кто были родители камаринского мужика? — как послышался стук в наружную дверь. Сначала стучали легко, потом сильнее и сильнее, так что я, переполошенный, отворил окно, чтоб узнать, в чем дело. Но в ту
самую минуту, как я оперся на подоконник, кто-то снаружи вцепился в мои руки и сжал их как в клещах. И в то же
время, едва не сбив меня с ног, в окно вскочил мужчина в кепи и при шашке.
В другой губернии нам непременно, от
времени до
времени,"накладывали"бы, а в Тверской губернии
самой потребности в"накладывании"никто не ощущал.
Вознамерившись подкузьмить Ивана Тимофеича, с тем чтобы потом
самому сесть на его место, он тайно послал в московский Охотный ряд корреспонденцию, в которой доказывал, что ядовитые свойства проектированного в квартале «Устава» происходят-де оттого, что во
время его составления господин начальник квартала находился-де под влиянием вожаков революционной партии, свившей-де гнездо на Литейной.
— Позвольте вас, господин, спросить. Теперича вот эта
самая рыба, которая сейчас в Волге плавает: ожидает она или не ожидает, что со
временем к нам в уху попадет?
Одни из них — вдовы, другие хотя имеют мужей, но маленьких и почти всегда недоумков (чаще всего родители Анны Ивановны прельщаются их относительным матерьяльным довольством); изредка попадаются и девицы, но почти исключительно у матерей, которые
сами были в свое
время Аннами Ивановнами.
Опасаясь, что вкусная и питательная уха, которою они привыкли подкреплять свои силы, в непродолжительном
времени отойдет в область предания, они настойчиво указывали подлежащей власти на угрожающую опасность, но так как в то
время все вообще правительство было заодно с пискарями, то понятно, что и местная полицейская власть не сочла себя вправе употребить энергические усилия, дабы пресечь зло в
самом его зародыше.
Статский советник Дыба уж закашлял и будет всю зиму закатывать, а сосед его, статский советник Удав, всю зиму будет удивляться, как это Дыбу не разорвет, а
сам в то же
время станет благим матом кричать: ах, батюшки, геморрой!!
— Непременно все. И я уверен, что и Иван Тимофеев, и Прудентов, и Балалайкин — все непременно соберутся в Кашине. Вот увидишь. Что такое
сама по себе смерть жида? Это один из эпизодов известных веяний — и больше ничего. Не этот факт важен, а то, что
времена назрели. Остается пропеть заключительный куплет и раскланяться.
Мысль о солидарности между литературой и читающей публикой не пользуется у нас кредитом. Как-то чересчур охотно предоставляют у нас писателю играть роль вьючного животного, обязанного нести бремя всевозможных ответственностей. Но сдается, что недалеко
время, когда для читателя
само собой выяснится, что добрая половина этого бремени должна пасть и на него.
Мы даже прямо сознались, что, будучи воспитаны в казенных учебных заведениях, мы охотно поддавались обольщениям разума, но в то же
время самым убедительным образом доказали, что обольщения эти были своевременно нами поняты и вполне искуплены последующим нашим поведением.
Гонорара определенного он нам не назначил, но от
времени до
времени"отваливал", причем всякий раз говорил:"напоминать мне незачем, я
сам вашу нужду знаю". В общем результате, мы были сыты. И чем больше мы были сыты, тем больше ярились.
И ежели не будет принято в этом смысле энергических мер, и притом в
самом неотложном
времени, то последствия этой нерешительности прежде всего отразятся на нашей промышленности.
Что было дальше? к какому мы пришли выходу? — пусть догадываются
сами читатели. Говорят, что Стыд очищает людей, — и я охотно этому верю. Но когда мне говорят, что действие Стыда захватывает далеко, что Стыд воспитывает и побеждает, — я оглядываюсь кругом, припоминаю те изолированные призывы Стыда, которые от
времени до
времени прорывались среди масс Бесстыжества, а затем все-таки канули в вечность… и уклоняюсь от ответа.