Неточные совпадения
Обыкновенно мы в это время только что словесную канитель затягивали и часов до двух ночи переходили от одного современного вопроса к
другому, с одной стороны
ничего не предрешая, а с
другой стороны не отказывая себе и в достодолжном, в пределах разумной умеренности, рассмотрении.
— Ну, да, я. Но как все это было юно! незрело! Какое мне дело до того, кто муку производит, как производит и пр.! Я ем калачи — и больше
ничего! мне кажется, теперь — хоть озолоти меня, я в
другой раз этакой глупости не скажу!
— Задумались… ха-ха! Ну,
ничего! Я ведь,
друзья, тоже не сразу… выглядываю наперед! Иногда хоть и замечаю, что человек исправляется, а коли в нем еще мало-мальски есть — ну, я и тово… попридержусь! Приласкать приласкаю, а до короткости не дойду. А вот коли по времени уверюсь, что в человеке уж совсем
ничего не осталось, — ну, и я навстречу иду. Будьте здоровы,
друзья!
— Да ведь от вас
ничего такого и не потребуется, мой
друг, — успокоивал он меня. — Съездите в церковь (у портного Руча вам для этого случая «пару» из тонкого сукна закажут), пройдете три раза вокруг налоя, потом у кухмистера Завитаева поздравление примете — и дело с концом. Вы — в одну сторону, она — в
другую! Мило! благородно!
— Ежели протекцию имеете —
ничего. С протекцией, я вам доложу, в 1836 году, один молодой человек в женскую купальню вплыл — и тут сошло с рук! Только извиняться на
другой день к дамам ездил.
Придя домой, мы нашли Очищенного уже возвратившимся из бани. Он прохаживался в довольно близком расстоянии от шкапа, в котором хранился графин с водкой, но, к чести нашего
друга, мы должны были сознаться, что в отсутствие наше
ничего в квартире у нас не пропало.
— Удачи мне не было — вот почему. Это ведь, сударь, тоже как кому. Иной, кажется, и не слишком умен, а только взглянет на лицо начальничье, сейчас истинную потребность видит;
другой же и долго глядит, а
ничего различить не может. Я тоже однажды"понравиться"хотел, ан заместо того совсем для меня
другой оборот вышел.
— Но ведь вся наша жизнь, мой
друг, такова! — постарался я возразить, — неужто ж, по-твоему, из всей нашей жизни
ничего путного сделать нельзя?
Я взглянул на моего
друга и, к великому огорчению, заметил в нем большую перемену. Он, который еще так недавно принимал живое участие в наших благонамеренных прениях, в настоящую минуту казался утомленным, почти раздраженным. Мало того: он угрюмо ходил взад и вперед по комнате, что, по моему наблюдению, означало, что его начинает мутить от разговоров. Но Очищенный
ничего этого не замечал и продолжал...
— Итак, определение найдено. Теперь необходимо только таким образом этот вход обставить, чтобы никто
ничего ненатурального в нем не мог найти. И знаете ли, об чем я мечтаю? нельзя ли нам,
друзья, так наше дело устроить, чтобы обывателю даже приятно было? Чтобы он, так сказать, всем сердцем? чтобы для него это посещение…
—
Ничего не надо, не обременяйте себя,
друзья! Коли есть что в доме — прикажите подать, мы не откажемся. А что касается до рассказчиков, так не трудитесь и посылать. Сегодня у нашего подчаска жена именинница, так по этому случаю к ним в квартиру все рассказчики на померанцевый настой слетелись.
— Почему же-с? Ежели о предметах, достойных внимания, и притом знаючи наперед, что
ничего из этого не выйдет, — отчего же не побеседовать? Беседа беседе тоже розь,
друзья! Иная беседа такая бывает, что от нее никакого вреда, кроме как воняет. Какой же, значит, от этого вред? Купцы, например, даже превосходно в этом смысле разговаривают.
Один потому, что получил уфимскую землю и потом ее возвратил;
другой — потому, что не получил уфимской земли и потому
ничего не мог возвратить.
И, наконец, ежели и за всеми предосторожностями без опакощения обойтись нельзя — он утешит, сказав:
ничего! в
другой раз мы в подворотню шмыгнем!
Таким образом все недоумения были устранены, и
ничто уже не мешало нам приступить к дальнейшей разработке. Три главные вопроса представлялись: 1) что удобнее в подобном предприятии: компания ли на акциях или товарищество на вере? 2) сколько в том и
другом случае следует выпустить акций или паев? и 3) какую номинальную цену назначить для тех или
других?
На
другой день, только что встали — смотрим, два письма: одно от Перекусихина 1-го к меняле,
другое от Балалайкина к Глумову [Пусть читатель
ничему не удивляется в этой удивительной истории.
Действительно, из-за крапивы, росшей на месте старого флигеля, показался
другой урядник, тоже в кепи и при шашке. Не успели они сделать
друг другу под козырек, как с разных сторон к ним подошло еще десять урядников. Один из них поймал по дороге пригульного поросенка,
другой — вынул из-под курицы только что снесенное яйцо; остальные не принесли
ничего и были печальны.
— Зачем так! Коли кто пьет — тот особливо по вольной цене заплати. Водка-то, коли без акциза — чего она стоит? — грош стоит! А тут опять — конкуренция. В ту пору и заводчики и кабатчики — все
друг дружку побивать будут. Ведь она почесть задаром пойдет, водка-то! выпил стакан, выпил два — в мошне-то и незаметно, убавилось или нет. А казне между тем легость. Ни надзоров, ни дивидендов, ни судов —
ничего не нужно. Бери денежки, загребай!
— Уж и то,
ничего не видя, сколько от Максим Липатыча здешнему городу благодеяниев вышло! — как эхо отозвался
другой приказчик. — У Максима Исповедника кто новую колокольню взбодрил? К Федору Стратилату кто новый колокол пожертвовал? Звон-то один… А сколько паникадилов, свещей, лампад, ежели счесть!
К тому же и хозяин постоялого двора предупредил нас, что в это утро должно слушаться в суде замечательное политическое дело, развязки которого вся кашинская интеллигенция ожидала с нетерпением [Само собою разумеется, что следующее за сим описание окружного суда не имеет
ничего общего с реальным кашинским окружным судом, а заключает в себе лишь типические черты, свойственные третьеразрядным судам, из которых некоторые уже благосклонно закрыты, а
другие ожидают своей очереди.
Ночью Глумову было сонное видение: стоит будто бы перед ним Стыд. К счастию, в самый момент его появления Глумов перевернулся на
другой бок, так что не успел даже рассмотреть, каков он из себя. Помнит только, что приходил Стыд, — и больше
ничего. Сообщив мне об этом утром, он задумался.
Статьи о том, что, с одной стороны, всего у нас довольно, а с
другой —
ничего у нас нет, — тоже мы писали.
— Само собой. Но этот, который останется на бобах, зане ему потрясать
ничего не дано, этот, любезный
друг, не скажет. Земля, огонь, воздух, вода — многое значат на жизненном пире, да голоса не имеют. Так-то, голубчик.
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения,
ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.