Неточные совпадения
— И это
знаю. Да
не об том мы думать должны. Подвиг мы на себя приняли — ну, и должны этот подвиг выполнить. Кончай-ка кофей, да идем гулять! Вспомни, какую нам палестину выходить предстоит!
— А ты
не знаешь, чем этот буфет славится?
„Но великий человек
не приобщался нашим слабостям! Он
не знал, что мы плоть и кровь! Он был велик и силен, а мы родились и слабы и худы, нам нужны были общие уставы человеческие!“ [Речь профессора Московского университета Морошкина: „Об уложении и его дальнейшем развитии“. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)]
Всего замечательнее, что мы
не только
не знали имени и фамилии его, но и никакой надобности
не видели
узнавать. Глумов совершенно случайно прозвал его Кшепшицюльским, и, к удивлению, он сразу начал откликаться на этот зов. Даже познакомились мы с ним как-то необычно. Шел я однажды по двору нашего дома и услышал, как он расспрашивает у дворника: «скоро ли в 4-м нумере (это — моя квартира) руволюция буде». Сейчас же взял его я за шиворот и привел к себе...
— Никакой я души
не видал, — говорил он, — а чего
не видал, того
не знаю!
— А я хоть и
не видал, но
знаю, — упорствовал Прудентов, —
не в том штука, чтобы видючи
знать — это всякий может, — а в том, чтобы и невидимое за видимое твердо содержать! Вы, господа, каких об этом предмете мнений придерживаетесь? — очень ловко обратился он к нам.
Никаких я двух систем образования
не знаю, &
знаю только одну.
— Право, иной раз думаешь-думаешь: ну, чего? И то переберешь, и другое припомнишь — все у нас есть! Ну, вы — умные люди! сами теперь по себе
знаете! Жили вы прежде… что говорить, нехорошо жили! буйно! Одно слово — мерзко жили! Ну, и вам, разумеется,
не потакали, потому что кто же за нехорошую жизнь похвалит! А теперь вот исправились, живете смирно, мило, благородно, — спрошу вас, потревожил ли вас кто-нибудь? А? что? так ли я говорю?
— А я все-таки вас перехитрил! — похвалился Иван Тимофеич, — и
не то что каждый ваш шаг, а каждое слово, каждую мысль — все
знал! И
знаете ли вы, что если б еще немножко… еще бы вот чуточку… Шабаш!
— Об чем,
не знаете? — полюбопытствовал я.
— Позвольте… что касается до брака… право, в этом отношении я даже
не знаю, могу ли назвать себя вполне ответственным лицом…
2) Что Балалайкин сохраняет свой брак в большой тайне. Никто в семье
не знает, что он адвокат, получающий значительный доход от поздравительных стихов, сочиняемых клубным швейцарам. И жена, и старая бабушка убеждены, что он служит в артели посыльных.
Рояль этот, как я
узнал после, был подарен Балалайкину одним
не — состоятельным должником в благодарность за содействие к сокрытию имущества, и Балалайкин, в свободное от лжесвидетельств время, подбирал на нем музыку куплетов, сочиняемых им для театра Егарева.
— Хорошо-с; но ведь она по-французски
не знает.
— Это ничего; вот и вы
не знаете, да говорите же"хорошо". Неизвестность,
знаете… она на воображение действует! У греков-язычников даже капище особенное было с надписью:"неизвестному богу"… Потребность, значит, такая в человеке есть! А впрочем, я и по-русски могу...
— Благодарю вас, господин. Маловато, но я
не притеснителен… Итак, я сластолюбив и потому имею вкус к лакомствам вообще и к девочкам в особенности. Есть у них,
знаете…
Вскочили три брата в смущении великом и
не знают, как быть.
И так меня этот сон расстроил, что уж и
не знаю, как с собой благороднее порешить: утопиться или повеситься?"Но новгородцы, видя, что у князя ихнего ум свободный, молчали, а про себя думали:
не ровен случай, и с петли сорвется, и из воды сух выйдет — как тут советовать!
— Отлично — что и говорить! Да, брат, изумительный был человек этот маститый историк: и науку и свистопляску — все понимал! А историю русскую как
знал — даже поверить трудно! Начнет, бывало, рассказывать, как Мстиславы с Ростиславами дрались, — ну, точно сам очевидцем был! И что в нем особенно дорого было: ни на чью сторону
не норовил! Мне, говорит, все одно: Мстислав ли Ростислава, или Ростислав Мстислава побил, потому что для меня что историей заниматься, что бирюльки таскать — все единственно!
Итак, подлог обнаружился, и я должен был оставить государственную службу навсегда.
Не будь этого — кто
знает, какая перспектива ожидала меня в будущем! Ломоносов был простой рыбак, а умер статским советником! Но так как судьба
не допустила меня до высших должностей, то я решился сделаться тапером. В этом звании я
узнал мою Мальхен, я
узнал вас, господа, и это одно услаждает горечь моих воспоминаний. Вот в этом самом зале, на том самом месте, где ныне стоит рояль господина Балалайкина…"
— Да, это он, — ответил Очищенный, — и он всегда так поступает. Сначала предложит себя в руководители, потом обыграет по маленькой, и под конец — предаст! Ах, господа, господа! мало вас, должно быть, учили;
не знаете вы, как осторожно следует в таких делах поступать!
Ну, в бане,
знаете, должностей-то этих
не различишь, только молодой-то человек — горячей воды, что ли, недостало — и
не воздержись!
"Быть может, я навсегда остался бы исключительно тапером, если б судьба
не готовила мне новых испытаний. Объявили волю книгопечатанию. Потребовались вольнонаемные редакторы, а между прочим и содержатель того увеселительного заведения, в котором я имел постоянные вечерние занятия, задумал основать орган для защиты интересов любострастия.
Узнавши, что я получил классическое воспитание, он, натурально, обратился ко мне. И, к сожалению, я
не только принял его предложение, но и связал себя контрактом.
Но этим мои злоключения
не ограничились. Вскоре после того на меня обратила внимание Матрена Ивановна. Я
знал ее очень давно — она в свое время была соперницей Дарьи Семеновны по педагогической части —
знал за женщину почтенную, удалившуюся от дел с хорошим капиталом и с твердым намерением открыть гласную кассу ссуд. И вдруг, эта самая женщина начинает заговаривать… скажите, кто же своему благополучию
не рад!
— Подлог, однако ж, дело нелишнее: как-никак, а без фальшивых векселей нам на нашей новой стезе
не обойтись! Но жид… Это такая мысль! такая мысль! И
знаете ли что: мы выберем жида белого, крупного, жирного; такого жида, у которого вместо требухи — все ассигнации! только одни ассигнации!
— То, да
не то. В сущности-то оно, конечно, так, да как ты прямо-то это выскажешь? Нельзя, мой друг, прямо сказать — перед иностранцами нехорошо будет — обстановочку надо придумать. Кругленько эту мысль выразить. Чтобы и ослушник
знал, что его по голове
не погладят, да и принуждения чтобы заметно
не было. Чтобы, значит, без приказов, а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.
— Позвольте вам доложить, — возразил Прудентов, — зачем нам история? Где, в каких историях мы полезных для себя указаний искать будем? Ежели теперича взять римскую или греческую историю, так у нас ключ от тогдашней благопристойности потерян, и подлинно ли была там благопристойность — ничего мы этого
не знаем. Судя же по тому, что в учебниках об тогдашних временах повествуется, так все эти греки да римляне больше безначалием, нежели благопристойностью занимались.
Знал я, сударь, одного человека, так он, покуда
не понимал — благоденствовал; а понял — удавился!
— Да ты и клубского-то повара
не знаешь ли?
— Помилуйте, даже очень близко. Вы только спросите, кого я
не знаю… всех
знаю! Мне каждый торговец, против обыкновенного покупателя, двадцать — тридцать процентов уступит — вот я вам как доложу! Пришел я сейчас в лавку, спросил фунт икры — мне фунт с четвертью отвешивают! спросил фунт миндалю — мне изюму четверку на придачу завертывают! В трактир пришел, спросил три рюмки водки — мне четвертую наливают. За три плачу, четвертая — в знак уважения!
— Слушай-ка! да ты
не служил ли в Взаимном Кредите, что коммерческие-то операции так хорошо
знаешь?
— Служить
не служил, а издали точно что присматривался. Только там,
знаете, колесо большое, а у меня — маленькое. А кабы у меня побольше колесцо…
— Итак, определение найдено. Теперь необходимо только таким образом этот вход обставить, чтобы никто ничего ненатурального в нем
не мог найти. И
знаете ли, об чем я мечтаю? нельзя ли нам, друзья, так наше дело устроить, чтобы обывателю даже приятно было? Чтобы он, так сказать, всем сердцем? чтобы для него это посещение…
— Вот, видишь, как оно легко, коли внутренняя-то благопристойность у человека в исправности! А ежели в тебе этого нет — значит, ты сам виноват. Тут, брат, ежели и
не придется тебе уснуть — на себя пеняй!
Знаете ли, что я придумал, друзья? зачем нам квартиры наши на ключи запирать? Давайте-ка без ключей… мило, благородно!
— А я-с — во время пожара на дворе в корзинке найден был. И так как пожар произошел 2-го мая, в день Афанасия Великого, то покойный частный пристав, Семен Иваныч, и назвал меня, в честь святого — Афанасием, а в свою честь — Семенычем. Обо мне даже дело в консистории было: следует ли, значит, меня крестить? однако решили:
не следует. Так что я доподлинно и
не знаю, крещеный ли я.
— Помилуйте! — жаловался он, — ничего толком рассказать
не умеют, заставляют надевать белые перчатки, скакать сломя голову… Да вы
знаете ли, что я одной клиентке в консультации должен был отказать, чтоб
не опоздать к вам… Кто мне за убытки заплатит?
А так как замечания свои он, сверх того, скрашивал рассказами из жизни достопримечательных русских людей, то закусывание получало разумно-исторический характер, и
не прошло десяти минут, как уже мы отлично
знали всю русскую историю осьмнадцатого столетия, а благодаря новым закусочным подкреплениям — надеялись
узнать, что происходило и дальше.
— Всего вдоволь. И все втуне, все равно как у нас богатства в недрах земли. И много, да приступиться
не знаем. Так и они. Осетрины
не едят, сардинок
не едят, а вот змеи, скорпионы, летучие мыши — это у них первое лакомство!
Поэтому люди, даже искренно расположенные к Редеде, когда
узнали о полученном им от Араби-паши приглашении, и те сомнительно покачивали головами,
не ожидая в будущем ни побед, ни одолений.
Зная себя, как человека слабохарактерного, я
не без основания опасался сделаться игралищем страстей со стороны всякого встречного, которому вздумалось бы предъявить на меня права.
— И прежде, и после, и теперь…
не в том дело! Я и про себя
не знаю, точно ли я благонамеренный или только так… А вы вот что:
не хотите ли"к нам"поступить?
— Цели нет-с — это главное. Гадко у нас, мерзко-с — это
знает всякий! Но надобно иметь в виду цель, а ее-то я и
не вижу-с!
— И даже мер особливых
не принимаю, потому что — цель вижу! — уверенно продолжал он. — Вижу цель и
знаю, что созидаемое мною здание — прочно! А вы цели
не видите и строите на песце!.. Нехорошо-с! нельзя-с!
— За меня, господа,
не беспокойтесь! Я одно такое средство
знаю, что самый"что называется" — и тот
не решится его употребить! А я решусь.
— Я вам это дело так обделаю, — говорил он, совершенно забыв о случившемся, — я такую одну штуку
знаю, что просто ни один, ну, самый"что называется", и тот
не решится… а я решусь!
— Вот вам, господа, и пример и поучение! Почтеннейший Иван Иваныч есть, так сказать, первообраз всех наших финансистов. Он
не засматривается по сторонам,
не хитрит,
не играет статистикой,
не знает извилистых путей, а говорит прямо: по рублику с души! Или, говоря другими словами: с голого по нитке — проворному рубашку! А дураку — шиш! Так ли я говорю?
Главное,
не знали мы, что предпринять.
— Так уж… в Ростове"слово"такое
знают — оттого и каплун тамошний в славе. А наш каплун — хошь ты его раскорми — все равно его никто есть
не станет.
Он качал головой и смотрел на нас — впрочем,
не столько укоризненно, сколько жалеючи. Как будто говорил: какие большие выросли, а самых простых вещей
не знаете! Мы сидели и ждали.
— А я об чем же говорю! Почему? как? Ежели есть причина — любопытствуйте! а коли нет причины… право, уж и
не знаю! Ведь я это
не от себя… мне что! По-моему, чем больше любопытствующих, тем лучше! Но времена нынче… и притом Вздошников!