Неточные совпадения
С этими словами Алексей Степаныч очень любезно сделал мне ручкой и исчез. Это быстрое появление и исчезновение очень больно укололи меня. Мне казалось, что в переводе на язык слов этот факт означает: я не должен
был сюда прийти, но… пришел. Во всяком случае, я хоть тем умалю значение своего поступка, что пробуду в сем месте как можно менее
времени.
— Глумов! да ведь я немножко! Ведь если мы немножко и поговорим — право, вреда особенного от этого не
будет. Только
время скорее пройдет!
— Вот какой столб
был! До неба рукой доставал — и вдруг рухнул! — воскликнул я в умилении, — я, впрочем, думаю, что провидение не без умысла от
времени до
времени такие зрелища допускает!
— Не для того я напоминаю тебе об этом, — продолжал он, — чтоб ты именно в эту минуту молчал, а для того, что если ты теперь сдерживать себя не
будешь, той в другое
время язык обуздать не сумеешь.
Я соврал действительно; но так как срок, в течение которого мне предстояло «годить», не
был определен, то надо же
было как-нибудь
время проводить! Поэтому я не только не сознался, но и продолжал стоять на своем.
Но план наш уж
был составлен заранее. Мы обязывались провести
время хотя бесполезно, но в то же
время, по возможности, серьезно. Мы понимали, что всякая примесь легкомыслия должна произвести игривость ума и что только серьезное переливание из пустого в порожнее может вполне укрепить человека на такой серьезный подвиг, как непременное намерение „годить“. Поэтому хотя и не без насильства над самими собой, но мы оторвали глаза от соблазнительного зрелища и направили стопы по направлению к адмиралтейству.
Этою истиною мы долгое
время малодушно пренебрегали, но теперь, когда теория и практика в совершенстве выяснили, что человеческий язык
есть не что иное, как орудие для выражения человеческого скверномыслия, мы должны
были сознаться, что прозорливость дедушки Крылова никогда не обманывала его.
— Теперь пойдем дальше. Прошло с лишком тридцать лет с тех пор, как я вышел из школы, и все это
время, с очень небольшими перерывами, я живу полным хозяйством. Если б я все эти полтины собирал — сколько бы у меня теперь денег-то
было?
Зашел он ко мне однажды вечером, а мы сидим и с сыщиком из соседнего квартала в табельку играем. Глаза у нас до того заплыли жиром, что мы и не замечаем, как сыщик к нам в карты заглядывает. То
есть, пожалуй, и замечаем, но в рожу его треснуть — лень, а увещевать — напрасный труд: все равно и на будущее
время подглядывать
будет.
Момент
был критический, и, признаюсь, я сробел. Я столько
времени вращался исключительно в сфере съестных припасов, что самое понятие о душе сделалось совершенно для меня чуждым. Я начал мысленно перебирать: душа… бессмертие… что, бишь, такое
было? — но, увы! ничего припомнить не мог, кроме одного: да,
было что-то… где-то там… К счастию, Глумов кой-что еще помнил и потому поспешил ко мне на выручку.
— Послушай! кто же, однако ж, мог это знать! ведь в то
время казалось, что это и
есть то самое, что созидает, укрепляет и утверждает! И вдруг — какой, с божьею помощью, переворот!
— Задумались… ха-ха! Ну, ничего! Я ведь, друзья, тоже не сразу… выглядываю наперед! Иногда хоть и замечаю, что человек исправляется, а коли в нем еще мало-мальски
есть — ну, я и тово… попридержусь! Приласкать приласкаю, а до короткости не дойду. А вот коли по
времени уверюсь, что в человеке уж совсем ничего не осталось, — ну, и я навстречу иду.
Будьте здоровы, друзья!
— И это — не резон, потому что век больным
быть нельзя. Не поверят, доктора освидетельствовать пришлют — хуже
будет. Нет, я вот что думаю: за границу на
время надо удрать. Выкупные-то свидетельства у тебя еще
есть?
— У меня
есть свободного
времени… да, именно три минуты я могу уделить. Конкурс открывается в три часа, теперь без пяти минут три, две минуты нужно на проезд… да, именно три минуты я имею впереди. Ну-с, так в чем же дело?
— Нет, ты прежде скажи, а потом и я разговаривать
буду. Потому что ежели это дело затеял, например, хозяин твоей мелочной лавочки, так напрасно мы
будем и
время попустому тратить. Я за сотенную марать себя не намерен!
Очевидно, что Балалайкин импонировал этою комнатою, хотел поразить ею воображение клиента и в то же
время намекнуть, что всякое оскорбление действием
будет неуклонно преследуемо на точном основании тех самых законов, которые стоят вот в этом шкафу.
Рояль этот, как я узнал после,
был подарен Балалайкину одним не — состоятельным должником в благодарность за содействие к сокрытию имущества, и Балалайкин, в свободное от лжесвидетельств
время, подбирал на нем музыку куплетов, сочиняемых им для театра Егарева.
Чувство собственного достоинства несомненно
было господствующею чертою его лица, но в то же
время представлялось столь же несомненным, что где-то, на этом самом лице, повешена подробная такса (видимая, впрочем, только мысленному оку), объясняющая цифру вознаграждения за каждое наносимое увечье, начиная от самого тяжкого и кончил легкою оплеухой.
К сожалению, наша газета, не
будучи изъята из ведомства общей цензуры, в то же
время, по специальности, находится в ведении комитета ассенизации столичного города С.-Петербурга.
Он произнес эту вступительную речь с таким волнением, что под конец голос его пресекся. Грустно понурив голову, высматривал он одним глазком, не чешутся ли у кого из присутствующих руки, дабы немедленно предъявить иск о вознаграждении по таксе. Но мы хотя и сознавали, что теперь самое
время для"нанесения", однако так
были взволнованы рассказом о свойственных вольнонаемному редактору бедствиях, что отложили выполнение этого подвига до более благоприятного
времени.
— Но, вероятно, и такса ваша в то
время была соразмерно дешевле?
О, это
было хорошее, светлое, счастливое
время, несмотря на то, что я тогда носил фрак, перешитый из вицмундира, оставшегося после титулярного советника Поприщина!
— Такова воля провидения, которое невидимо утучняет меня, дабы хотя отчасти вознаградить за претерпеваемые страдания. Ибо, спрашиваю я вас по совести, какое может
быть страдание горше этого: жить в постоянном соприкосновении с гласною кассою ссуд и в то же
время получать не более двадцати пяти рублей в месяц, уплачивая из них же около двадцати на свое иждивение?
— Да, господа, много-таки я в своей жизни перипетий испытал! — начал он вновь. — В Березов сослан
был, пробовал картошку там акклиматизировать — не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например, восход солнца на берегах Ледовитого океана — это что же такое! Представьте себе, в одно и то же
время и восходит, и заходит — где это увидите? Оттого там никто и не спит. Зимой спят, а летом тюленей ловят!
Мы перешли в кабинет Балалайкина, и хотя он умолял нас прежде всего просмотреть приобретенную им в Париже коллекцию фотографических картинок, но мы переломили себя и отложили это благонамеренное занятие до более благоприятного
времени. Усевшись кругом стола, покуривая удивительнейшие"non plus ultra"[Высшего качества.] и имея перед собой рюмки с душистым ликером des iles [С островов.], мы
были совершенно готовы к восприятию исповеди вольнонаемного редактора газеты «Краса Демидрона».
Сначала удельный период — князья жгут; потом татарский период — татары жгут; потом московский период — жгут, в реке топят и в синодики записывают; потом самозванщина — жгут, кресты целуют, бороды друг у дружки по волоску выщипывают; потом лейб-кампанский период — жгут, бьют кнутом, отрезывают языки, раздают мужиков и
пьют венгерское; потом наказ наместникам"како в благопотребное
время на законы наступать надлежит"; потом учреждение губернских правлений"како таковым благопотребным на закон наступаниям приличное в законах же оправдание находить", а, наконец, и появление прокуроров"како без надобности в сети уловлять".
Я не
буду говорить о том, которое из этих двух сказаний более лестно для моего самолюбия: и то и другое не помешали мне сделаться вольнонаемным редактором"Красы Демидрона". Да и не затем я повел речь о предках, чтобы хвастаться перед вами, — у каждого из вас самих, наверное, сзади, по крайней мере, по Редеде сидит, а только затем, чтобы наглядно показать, к каким полезным и в то же
время неожиданным результатам могут приводить достоверные исследования о родопроисхождении Гадюков.
В то
время взгляд на классицизм
был особенный: всякий, кто обнаруживал вкус к женскому полу и притом знал, что Венера инде называется Афродитою, тем самым уже приобретал право на наименование классика.
Все же прочее, более серьезное, как-то:"о tempora, о mores!","sapienti sat","caveant consules"[«О
времена, о нравы!», «мудрому достаточно», «пусть консулы
будут на страже».] и т. д., которыми так часто ныне украшаются столбцы «Красы Демидрона», — все это я почерпал уже впоследствии из «Московских ведомостей».
Но тридцать душ, даже и в то
время, представляли собой только обеспеченный хлеб и квас, а я
был настолько избалован классическим воспитанием, что уж не мог управлять своими страстями.
Впрочем, это последнее распоряжение оказалось уж лишним, потому что во
время этих передряг имение мое
было продано с аукциона за долги.
Это
было самое счастливое
время моей жизни, потому что у Мальхен оказалось накопленных сто рублей, да, кроме того, Дарья Семеновна подарила ей две серебряные ложки. Нашлись и другие добрые люди: некоторые из гостей — а в этом числе и вы, господин Глумов! — сложились и купили мне готовую пару платья. Мы не роскошествовали, но жили в таком согласии, что через месяц после свадьбы у нас родилась дочь.
Во-первых, у Мальхен опять оказалось накопленных сто рублей; во-вторых, репутация моя как тапера установилась уже настолько прочно, что из всех домов Фонарного переулка посыпались на меня приглашения. И в то же
время я
был почтен от квартала секретным поручением по части внутренней политики.
Но этим мои злоключения не ограничились. Вскоре после того на меня обратила внимание Матрена Ивановна. Я знал ее очень давно — она в свое
время была соперницей Дарьи Семеновны по педагогической части — знал за женщину почтенную, удалившуюся от дел с хорошим капиталом и с твердым намерением открыть гласную кассу ссуд. И вдруг, эта самая женщина начинает заговаривать… скажите, кто же своему благополучию не рад!
— Позвольте вам доложить, — резонно рассудил он, — в чем же тут грех состоит? Радоваться — ведь это, кажется, не воспрещено? И ежели бы, например, в то
время, когда я,
будучи тапером, занимался внутренней политикой…
— То-то вот и
есть, что в то
время умеючи радовались: порадуются благородным манером — и перестанут! А ведь мы как радуемся! и день и ночь! и день и ночь! и дома и в гостях, и в трактирах, и словесно и печатно! только и слов: слава богу! дожили! Ну, и нагнали своими радостями страху на весь квартал!
— Вот оно самое и
есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости, и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять, в еду ударились, папироски стали набивать, а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку — смотрим, польза вышла. В короткое
время так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше! а? как ты об этом полагаешь?
— То
была цена, а теперь — другая. В то
время охотников мало
было, а теперь ими хоть пруд пруди. И все охотники холостые, беспрепятственные. Только нам непременно хочется, чтоб двоеженство
было. На роман похожее.
— Нам нужно, чтоб он, яко обыватель, во всякое
время всю свою обстановку предоставил, а он вместо того:"Не может это
быть!"
— Позвольте вам доложить, — возразил Прудентов, — зачем нам история? Где, в каких историях мы полезных для себя указаний искать
будем? Ежели теперича взять римскую или греческую историю, так у нас ключ от тогдашней благопристойности потерян, и подлинно ли
была там благопристойность — ничего мы этого не знаем. Судя же по тому, что в учебниках об тогдашних
временах повествуется, так все эти греки да римляне больше безначалием, нежели благопристойностью занимались.
— А насчет отечественных исторических образцов могу возразить следующее: большая часть имевшихся по сему предмету документов, в бывшие в разное
время пожары, сгорела, а то, что осталось, содержит лишь указания краткие и недостаточные, как, например: одним — выщипывали бороды по волоску, другим ноздри рвали. Судите поэтому сами, какова у нас в древности благопристойность
была!
А так как праздного
времени у нас
было пропасть, то мы решились посвятить его благопотребно-философическим размышлениям.
— Провизию надо покупать умеючи, — говорил он, — как во всяком деле вообще необходимо с твердыми познаниями приступать, так и тут. Знающий — выигрывает, а незнающий — проигрывает. Вот, например, ветчину, языки и вообще копченье надо в Мучном переулке приобретать; рыбу — на Мытном; живность, коли у кого
времени достаточно
есть, — на заставах у мужичков подстерегать. Многие у мужичков даже задаром отнимают, но я этого не одобряю.
Я
был в то
время малолетним, но уже и тогда положил в сердце своем нигде не служить, кроме как по полиции.
— А я-с — во
время пожара на дворе в корзинке найден
был. И так как пожар произошел 2-го мая, в день Афанасия Великого, то покойный частный пристав, Семен Иваныч, и назвал меня, в честь святого — Афанасием, а в свою честь — Семенычем. Обо мне даже дело в консистории
было: следует ли, значит, меня крестить? однако решили: не следует. Так что я доподлинно и не знаю, крещеный ли я.
В ожидании Ивана Тимофеича мы уселись за чай и принялись благопотребно сквернословить. Что лучше: снисходительность ли, но без послабления, или же строгость, сопряженная с невзиранием? — вот вопрос, который в то
время волновал все умы и который, естественно, послужил темою и для нас. Прудентов
был на стороне снисходительности и доказывал, что только та внутренняя политика преуспевает, которая умеет привлекать к себе сердца.
Парамонов тоже
был уроженцем этого села, и хотя давно перенес свою торговую деятельность в Петербург, но от
времени до
времени посещал родное место и числился главным ревнителем тамошнего"корабля".
Но, нужно сказать правду, овальность эта более приличествовала метрдотелю, нежели полководцу, потому что последний, как там ни говори, все-таки должен
быть готов во всякое
время проливать кровь.
— Прежде, вашество, письма-то на почте шпильками из конвертов вылущивали — какая это
времени трата
была! А нынче взял, над паром секундочку подержал — читай да почитывай!
— Чеканить не чеканят, а так делают.
Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо сто рублей. А министры тем
временем таким же порядком разменную монету делают. Иной раз как присядут, так в один день миллиончик и подарят.