Неточные совпадения
— Но
вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! — могут сказать мне.
Что описываемое мной похоже на ад — об этом я не спорю, но в то же время утверждаю,
что этот ад не вымышлен мной. Это «пошехонская старина» — и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно.
Или обращаются к отцу с вопросом: «А скоро ли
вы, братец, имение на приданое молодой хозяюшки купите?» Так
что даже отец, несмотря на свою вялость, по временам гневался и кричал: «Язвы
вы, язвы! как у
вас язык не отсохнет!»
Что же касается матушки, то она, натурально, возненавидела золовок и впоследствии доказала не без жестокости,
что память у нее относительно обид не короткая.
— Ты
что глаза-то вытаращил? — обращалась иногда матушка к кому-нибудь из детей, — чай, думаешь, скоро отец с матерью умрут, так мы, дескать, живо спустим,
что они хребтом, да потом, да кровью нажили! Успокойся, мерзавец! Умрем, все
вам оставим, ничего в могилу с собой не унесем!
И когда отец заметил ей: «Как же
вы, сударыня, Богу молитесь, а не понимаете,
что тут не одно, а три слова: же, за, ны… „за нас“ то есть», — то она очень развязно отвечала...
— Я и то спрашивал:
что, мол, кому и как? Смеется, каналья: «Все, говорит,
вам, Степан Васильич! Ни братцам, ни сестрицам ничего — все
вам!»
— Мне этот секрет Венька-портной открыл. «Сделайте, говорит: вот увидите,
что маменька совсем другие к
вам будут!» А
что, ежели она вдруг… «Степа, — скажет, — поди ко мне, сын мой любезный! вот тебе Бубново с деревнями…» Да деньжищ малую толику отсыплет: катайся, каналья, как сыр в масле!
—
Что ж мне докладывать — это старостино дело! Я и то ему говорила: доложи, говорю, барыне. А он:
что зря барыне докладывать! Стало быть, обеспокоить
вас поопасился.
— Ну,
что, Марья Андреевна, как сегодня у
вас Гриша? — спрашивает она, входя в класс.
—
Что ж, ежели Марья Андреевна… встань и поцелуй у нее ручку! скажи: merci, Марья Андреевна,
что вы так милостивы… вот так.
— Знаем мы,
что ты казенный человек, затем и сторожу к тебе приставили,
что казенное добро беречь велено. Ужо оденем мы тебя как следует в колодки, нарядим подводу, да и отправим в город по холодку. А оттуда тебя в полк… да скрозь строй… да розочками, да палочками… как это в песне у
вас поется?..
— Нет, ты пойми,
что ты сделал! Ведь ты, легко сказать, с царской службы бежал! С царской!
Что, ежели
вы все разбежитесь, а тут вдруг француз или турок… глядь-поглядь, а солдатушки-то у нас в бегах! С кем мы тогда навстречу лиходеям нашим пойдем?
А
что вы думаете, ведь и из людей такие же подлецы бывают!
«
Вы, говорит, полагаете,
что ваше дело правое, сударыня?» — Правое, говорю.
Я к нему: —
что же
вы, Иван Иваныч, со мной сделали?
— Не божитесь. Сама из окна видела. Видела собственными глазами, как
вы, идучи по мосту, в хайло себе ягоды пихали!
Вы думаете,
что барыня далеко, ан она — вот она! Вот
вам за это! вот
вам! Завтра целый день за пяльцами сидеть!
—
Что бы мы без нее были! — продолжает восторгаться балбес, — так, какие-то Затрапезные! «Сколько у
вас душ, господин Затрапезный?» — «Триста шестьдесят-с…» Ах, ты!
— Вот теперь
вы правильно рассуждаете, — одобряет детей Марья Андреевна, — я и маменьке про ваши добрые чувства расскажу. Ваша маменька — мученица. Папенька у
вас старый, ничего не делает, а она с утра до вечера об
вас думает, чтоб
вам лучше было, чтоб будущее ваше было обеспечено. И, может быть, скоро Бог увенчает ее старания новым успехом. Я слышала,
что продается Никитское, и маменька уже начала по этому поводу переговоры.
— Сыну,
что ли,
вы место свое передать хотите?
Затем вглядитесь пристальнее в волнующуюся перед
вами детскую среду, и
вы без труда убедитесь,
что не вседети резвятся и
что, во всяком случае, не все резвятся одинаково.
Но этого мало:
вы убедитесь,
что существует на свете целая масса детей, забытых, приниженных, оброшенных с самых пеленок.
Бедные, злополучные дети! вот
что готовит
вам в будущем слепая случайность, и вот тот удел, который общепризнанное мнение называет счастливым!
— Может, другой кто белены объелся, — спокойно ответила матушка Ольге Порфирьевне, — только я знаю,
что я здесь хозяйка, а не нахлебница. У
вас есть «Уголок», в котором
вы и можете хозяйничать. Я у
вас не гащивала и куска вашего не едала, а
вы, по моей милости, здесь круглый год сыты. Поэтому ежели желаете и впредь жить у брата, то живите смирно. А ваших слов, Марья Порфирьевна, я не забуду…
Вообще сестрицы сделались чем-то вроде живых мумий; забытые, брошенные в тесную конуру, лишенные притока свежего воздуха, они даже перестали сознавать свою беспомощность и в безмолвном отупении жили, как в гробу, в своем обязательном убежище. Но и за это жалкое убежище они цеплялись всею силою своих костенеющих рук. В нем, по крайней мере, было тепло…
Что, ежели рассердится сестрица Анна Павловна и скажет: мне и без
вас есть кого поить-кормить! куда они тогда денутся?
— А я тут при
чем?
что ты ко мне пристал? Я разве причинна,
что дом у
вас сгнил?
— А ты, сударыня,
что по сторонам смотришь… кушай! Заехала, так не накормивши не отпущу! Знаю я, как ты дома из третьёводнишних остатков соусы выкраиваешь… слышала! Я хоть и в углу сижу, а все знаю,
что на свете делается! Вот я нагряну когда-нибудь к
вам, посмотрю, как
вы там живете… богатеи!
Что? испугалась!
— Нет,
вы вот об
чем подумайте! Теперича эта история разошлась везде, по всем уголкам… Всякий мужичонко намотал ее себе на ус… Какого же ждать повиновения! — прибавляли другие.
—
Что же
вы зевали, в свое время не жаловались?
— Она-то не смыслит! да
вы ее о
чем угодно спросите, она на все ответ даст! И обед заказать, и по саду распорядиться… вот она у меня какова!
— Это еще
что! — изумилась тетенька, — ведь таким манером
вы меня в праздник без ягод оставите! Приедут гости, и потчевать нечем будет.
«Полтинник! Это чтоб я полтинник ему дала — за
что, про
что! — думалось ей, — на
вас, бродяг, не напасешься полтинников-то! Сыт, одет,
чего еще нужно!»
— Вот и я, братцы, к
вам пришел! — приветствовал он нас, — а
вы всё в клетке да в клетке, словно острожные, сидите… Эх, голубчики, плохо ваше дело!
Что носы повесили? давайте играть!
— Ничего, пускай ведьма проснется! а станет разговаривать, мы ей рот зажмем! Во
что же мы играть будем? в лошадки? Ну, быть так! Только я, братцы, по-дворянски не умею, а по-крестьянски научу
вас играть. Вот
вам веревки.
—
Что такое,
что такое! — кричала она. — Дети! по местам, сию минуту! Herr [Господин (нем.).] Федос! как
вы здесь находитесь?
—
Что Анна Павловна! Анна Павловна теперь сны веселые видит… Красавица! хотите, я для
вас колесом через всю залу пройдусь?
—
Что ж, на
вас,
что ли, целый день смотреть… есть резон!
— Ты будешь работу работать, — благосклонно сказал он Аннушке, — а сын твой, как выйдет из ученья, тоже хлеб станет добывать; вот
вы и будете вдвоем смирнехонько жить да поживать. В труде да в согласии —
чего лучше!
— Нет, да
вы представьте себе эту картину: стоит она перед ним, вытаращивши глаза, покуда он в карман завещание кладет, и думает,
что во сне ей мерещится… ах, прах побери да и совсем!
— Жалко вот,
что к приезду вашему ни фрукты, ни ягоды не поспели. Полакомиться
вам, папенька, нечем.
— Он здесь хозяин и сам,
что ему любо, выберет, а
вы уж позвольте. Знаю я,
что вы до любовинки охотник. Вот, кажется, хороший кусочек?
—
Что вы, сударыня! разве я из интереса…
— Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает,
что говорит. Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так Бог проклял его. И пошел от него хамов род. Которые люди от Сима и Иафета пошли, те в почете, а которые от Хама, те в пренебрежении. Вот ты и мотай себе на ус. Ну, а
вы как учитесь? — обращается он к нам.
Не дивитеся, друзья,
Что не раз
Между
васНа пиру веселом я
Призадумывался…
Однажды она даже осмелилась: бросилась перед дедушкой на колени и сказала: «Папенька!
что же
вы медлите, распоряжения не делаете?
— Ничего, успеет. Вот погодите, ужо я сам этим делом займусь, мигом обеим
вам женихов найду. Тебе, Надежда, покрупнее, потому
что ты сама вишь какая выросла; тебе, Александра, середненького. Ты
что ж, Анна, об дочери не хлопочешь?
— Ну, ступайте, ешьте. А
вы что ж? — обращается он к присутствующим, — полакомиться?
— Ах, какой
вы критикан, сейчас заметите! Правда,
что у нее как будто горбик, но зато личико, коса… ах, какая коса!
— Однако, попасться к
вам на язычок… А я так слышала,
что Верочка и
вы…
— Ваши гости. Да
что ж
вы так скоро? посидели бы!
— Как это у
вас языки не отсохнут! — кричит он, — с утра до вечера только и дела,
что сквернословят!
— И буду смотреть!
Вам что за дело! — огрызается сестрица.