Неточные совпадения
А «хамкам» и совсем ничего не давали (я помню,
как матушка беспокоилась во время сбора ягод, что вот-вот подлянки ее объедят); разве уж когда, что называется, ягоде обору нет, но и
тут непременно дождутся, что она от долговременного стояния на погребе начнет плесневеть.
Дети в нашей семье (впрочем,
тут я разумею, по преимуществу, матушку, которая давала тон всему семейству) разделялись на две категории: на любимых и постылых, и так
как высшее счастие жизни полагалось в еде, то и преимущества любимых над постылыми проявлялись главным образом за обедом.
— Ты знаешь ли,
как он состояние-то приобрел? — вопрошал один (или одна) и
тут же объяснял все подробности стяжания, в которых торжествующую сторону представлял человек, пользовавшийся кличкой не то «шельмы», не то «умницы», а угнетенную сторону — «простофиля» и «дурак».
И когда отец заметил ей: «
Как же вы, сударыня, Богу молитесь, а не понимаете, что
тут не одно, а три слова: же, за, ны… „за нас“ то есть», — то она очень развязно отвечала...
Анна Павловна берет лист серо-желтой бумаги и разрезывает его на четвертушки. Бумагу она жалеет и всю корреспонденцию ведет, по возможности, на лоскутках. Избегает она и почтовых расходов, предпочитая отправлять письма с оказией. И
тут,
как везде, наблюдается самая строгая экономия.
Тем не менее,
как женщина изобретательная, она нашлась и
тут. Вспомнила, что от старших детей остались книжки, тетрадки, а в том числе и прописи, и немедленно перебрала весь учебный хлам. Отыскав прописи, она сама разлиновала тетрадку и, усадив меня за стол в смежной комнате с своей спальней, указала, насколько могла,
как следует держать в руках перо.
— Что помещики! помещики-помещики, а
какой в них прок? Твоя маменька и богатая, а много ли она на попа расщедрится. За всенощную двугривенный, а не то и весь пятиалтынный. А поп между тем отягощается, часа полтора на ногах стоит. Придет усталый с работы, — целый день либо пахал, либо косил, а
тут опять полтора часа стой да пой! Нет, я от своих помещиков подальше. Первое дело, прибыток от них пустой, а во-вторых, он же тебя жеребцом или шалыганом обозвать норовит.
— Вот, смотри!
Тут все написано, в
какой класс что требуется. Так и приготовляйся.
Тетеньки окончательно примолкли. По установившемуся обычаю, они появлялись в Малиновце накануне преображеньева дня и исчезали в «Уголок» в конце апреля,
как только сливали реки и устанавливался мало-мальски сносный путь. Но и там и
тут существование их было самое жалкое.
Требовалось сравнить, все ли
тут так же прочно, солидно и просторно,
как у нас, в Малиновце;
как устроены стойла для лошадей, много ли стоит жеребцов, которых в стадо не гоняют, а держат постоянно на сухом корму; обширен ли скотный двор, похожа ли савельцевская кухарка в застольной на нашу кухарку Василису и т. д.
Действительность, представившаяся моим глазам, была поистине ужасна. Я с детства привык к грубым формам помещичьего произвола, который выражался в нашем доме в форме сквернословия, пощечин, зуботычин и т. д., привык до того, что они почти не трогали меня. Но до истязания у нас не доходило.
Тут же я увидал картину такого возмутительного свойства, что на минуту остановился
как вкопанный, не веря глазам своим.
Матушка действительно несколько изменилась в лице при одной перспективе будущего визита Анфисы Порфирьевны.
Тут только, по-видимому, она окончательно убедилась,
какую сделала ошибку, заехавши в Овсецово.
Года четыре, до самой смерти отца, водил Николай Абрамыч жену за полком; и
как ни злонравна была сама по себе Анфиса Порфирьевна, но
тут она впервые узнала, до чего может доходить настоящая человеческая свирепость. Муж ее оказался не истязателем, а палачом в полном смысле этого слова. С утра пьяный и разъяренный, он способен был убить, засечь, зарыть ее живою в могилу.
Но так
как, по тогдашнему времени,
тут встречались неодолимые препятствия (Фомушка был записан в мещане), то приходилось обеспечить дорогого сердцу человека заемными письмами.
Обыкновенно и
тут следовали той же методе,
какая существовала при разделе имений вообще.
Итак, матушка чувствовала
как бы инстинктивную потребность сдерживать себя в новокупленном гнезде более, нежели в Малиновце. Но заболотское дело настолько было ей по душе, что она смотрела
тут и веселее и бодрее.
— Говорила, что опоздаем! — пеняла матушка кучеру, но
тут же прибавила: — Ну, да к вечерне не беда если и не попадем. Поди, и монахи-то на валу гуляют, только разве кто по усердию… Напьемся на постоялом чайку, почистимся — к шести часам
как раз к всенощной поспеем!
— И
тут,
как везде, дело мастера боится. Не смешаешь, будешь один цветок пить, голова ошалеет. А от черного, от одного, вкусу настоящего нет. Терпок, — язык, десны вяжет. Словно зверобой пьешь.
Билеты для входа в Собрание давались двоякие: для членов и для гостей. Хотя последние стоили всего пять рублей ассигнациями, но матушка и
тут ухитрялась, в большинстве случаев, проходить даром. Так
как дядя был исстари членом Собрания и его пропускали в зал беспрепятственно, то он передавал свой билет матушке, а сам входил без билета. Но был однажды случай, что матушку чуть-чуть не изловили с этой проделкой, и если бы не вмешательство дяди, то вышел бы изрядный скандал.
Матримониальные цели и
тут стояли на первом плане. На сестру надевали богатый куний салоп с большой собольей пелериной, спускавшейся на плечи. Покрыт был салоп,
как сейчас помню, бледно-лиловым атласом.
А вот и Голубовицкие, и Гурины, и Соловкины — все! Даже мсьё Обрящин
тут — est-ce possible? [возможно ли это? (фр.)] Так что едва произнесено последнее слово «отпуста»,
как уж по всей церкви раздаются восклицания...
— Вперед не загадываю-с. Но, вероятно, если женюсь и выйду в отставку… Лошадей, сударыня, недолго завести, а вот жену подыскать — это потруднее будет. Иная девица, посмотреть на нее, и ловкая, а
как поразберешь хорошенько, и
тут и там — везде с изъянцем.
Как это он прополз… змей подлый! — мерещится ей. Да она и сама хороша! с утра не догадалась распорядиться, чтобы не принимали… Господи! Да что такое случилось? Бывало и в старину, что девушки влюблялись, но все-таки… А
тут в одни сутки точно варом дылду сварило! Все было тихо, благородно, и вдруг…
Так ведь вот
какой закоренелый, даже и
тут не очнулся.
— Цыц, язва долгоязычная! — крикнула она. — Смотрите,
какая многострадальная выискалась. Да не ты ли, подлая, завсегда проповедуешь: от господ, мол, всякую рану следует с благодарностью принять! — а
тут, на-тко, обрадовалась! За что же ты венцы-то небесные будешь получать, ежели господин не смеет,
как ему надобно, тебя повернуть? задаром? Вот возьму выдам тебя замуж за Ваську-дурака, да и продам с акциона! получай венцы небесные!
А
тут, на грех, сгорел господский дом и все пожитки,
какие в нем были, и золото и серебро — словом, все пропало.
Собственно говоря,
тут и победы не было, а просто надоело барыне возиться с бестолковой рабой, которая упала ей
как снег на голову.
Словом сказать, смесь искреннего жаления об умирающем слуге с не менее искренним жалением о господине, которого эта смерть застигала врасплох, в полной силе проявилась
тут,
как проявлялась вообще во всей крепостной практике. Это было не лицемерие, не предательство, а естественное двоегласие, в котором два течения шли рядом, не производя никакого переполоха в человеческом сознании.
— Что
тут придумаешь!
Как против воли Божьей пойдешь!
— А вы, голубчики, все молотите да молотите! — крикнула она на молотильщиков и
тут же, обратясь к Архипу, грубо распорядилась: — Покуда ненастье на дворе, пусть мужики на себя работают. Нечего баловать. А
как только выйдет вёдреный день — всех людей поголовно на барщину гнать.
Приедет в мундире, в белых перчатках — картина! —
как тут отказать!
Рассказал я
тут,
как нас начальство обидело,
как я в Словущенском открытый стол держал, поил-кормил и
как меня за это отблагодарили.
— Недурно и
тут. Русских везде много, а с тех пор
как узнали, что бывший предводитель в гарсонах здесь служит, так нарочно смотреть ездить начали. Даже англичане любопытствуют.
Пришлось обращаться за помощью к соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности,
как я уж сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе,
как Милочкой. Надо было думать об женихах, и
тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
Марья Маревна учила толково, но
тут между детьми сказалась значительная разница. Тогда
как Мишанка быстро переходил от азбуки к складам, от складов к изречениям и с каким-то упоением выкрикивал самые неудобопроизносимые сочетания букв, Мисанка то и дело тормозил успешный ход учебы своей тупостью. Некоторых букв он совсем не понимал, так что приходилось подниматься на хитрость, чтобы заставить его усвоить их. В особенности его смущали буквы Э, Q и V.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была —
как только до убийства не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и не замечают друг друга.
Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли, не он ли? — никто не хочет первый дорогу дать. Ну, и пошло
тут у них, и пошло…
— Еще бы! целый час папенька около рукомойника валандался!
тут хоть
какая угодно погода испортится! — негодует брат Степан.