Неточные совпадения
Отец был, по тогдашнему
времени, порядочно образован; мать — круглая невежда; отец вовсе не имел практического смысла и любил разводить на бобах, мать, напротив
того, необыкновенно цепко хваталась за деловую сторону жизни, никогда вслух не загадывала, а действовала молча и наверняка; наконец, отец женился уже почти стариком и притом никогда не обладал хорошим здоровьем, тогда как мать долгое
время сохраняла свежесть, силу и красоту.
Затем, приступая к пересказу моего прошлого, я считаю нелишним предупредить читателя, что в настоящем труде он не найдет сплошного изложения всехсобытий моего жития, а только ряд эпизодов, имеющих между собою связь, но в
то же
время представляющих и отдельное целое.
Главным образом я предпринял мой труд для
того, чтоб восстановить характеристические черты так называемого доброго старого
времени, память о котором, благодаря резкой черте, проведенной упразднением крепостного права, все больше и больше сглаживается.
Текучей воды было мало. Только одна река Перла, да и
та неважная, и еще две речонки: Юла и Вопля. [Само собой разумеется, названия эти вымышленные.] Последние еле-еле брели среди топких болот, по местам образуя стоячие бочаги, а по местам и совсем пропадая под густой пеленой водяной заросли. Там и сям виднелись небольшие озерки, в которых водилась немудреная рыбешка, но к которым в летнее
время невозможно было ни подъехать, ни подойти.
Утроба человеческая ограниченна, а жадное воображение приписывает ей размеры несокрушимые, и в
то же
время рисует в будущем грозные перспективы.
Но и тут главное отличие заключалось в
том, что одни жили «в свое удовольствие»,
то есть слаще ели, буйнее пили и проводили
время в безусловной праздности; другие, напротив, сжимались, ели с осторожностью, усчитывали себя, ухичивали, скопидомствовали.
А именно: все
время, покуда она жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в
той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Иногда, сверх
того, отпускали к ней на полгода или на год в безвозмездное услужение дворовую девку, которую она, впрочем, обязана была, в течение этого
времени, кормить, поить, обувать и одевать на собственный счет.
И вот как раз в такое
время, когда в нашем доме за Ульяной Ивановной окончательно утвердилась кличка «подлянки», матушка (она уж лет пять не рожала), сверх ожидания, сделалась в девятый раз тяжела, и так как годы ее были уже серьезные,
то она задумала ехать родить в Москву.
Я еще помню месячину; но так как этот способ продовольствия считался менее выгодным,
то с течением
времени он был в нашем доме окончательно упразднен, и все дворовые были поверстаны в застольную.
— Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! — могут сказать мне. Что описываемое мной похоже на ад — об этом я не спорю, но в
то же
время утверждаю, что этот ад не вымышлен мной. Это «пошехонская старина» — и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно.
Ни в характерах, ни в воспитании, ни в привычках супругов не было ничего общего, и так как матушка была из Москвы привезена в деревню, в совершенно чуждую ей семью,
то в первое
время после женитьбы положение ее было до крайности беспомощное и приниженное.
Или обращаются к отцу с вопросом: «А скоро ли вы, братец, имение на приданое молодой хозяюшки купите?» Так что даже отец, несмотря на свою вялость, по
временам гневался и кричал: «Язвы вы, язвы! как у вас язык не отсохнет!» Что же касается матушки,
то она, натурально, возненавидела золовок и впоследствии доказала не без жестокости, что память у нее относительно обид не короткая.
Мы ничего не понимали в них, но видели, что сила на стороне матушки и что в
то же
время она чем-то кровно обидела отца.
Но ежели несправедливые и суровые наказания ожесточали детские сердца,
то поступки и разговоры, которых дети были свидетелями, развращали их. К сожалению, старшие даже на короткое
время не считали нужным сдерживаться перед нами и без малейшего стеснения выворачивали
ту интимную подкладку, которая давала ключ к уразумению целого жизненного строя.
Что касается до нас,
то мы знакомились с природою случайно и урывками — только во
время переездов на долгих в Москву или из одного имения в другое. Остальное
время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется, в целом доме не было. Раза два-три в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей в лес по грибы или в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
Хотя
время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о
том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай от жары и духоты.
Все это очень кстати случилось как раз во
время великого поста, и хотя великопостные дни, в смысле крепостной страды и заведенных порядков, ничем не отличались в нашем доме от обыкновенных дней, кроме
того, что господа кушали «грибное», но все-таки как будто становилось посмирнее.
Я не говорю ни о
той восторженности, которая переполнила мое сердце, ни о
тех совсем новых образах, которые вереницами проходили перед моим умственным взором, — все это было в порядке вещей, но в
то же
время играло второстепенную роль.
При помощи этих новых правил, сфера «воспитания» постепенно расширится, доведет до надлежащей мягкости восковое детское сердце и в
то же
время не дозволит червю сомнения заползти в тайники детской души.
Повторяю: так долгое
время думал я, вслед за общепризнанным мнением о привилегиях детского возраста. Но чем больше я углублялся в детский вопрос, чем чаще припоминалось мне мое личное прошлое и прошлое моей семьи,
тем больше раскрывалась передо мною фальшь моих воззрений.
И вот, чтобы получить Сережино содействие, с обеих сторон употребляется давление. Со стороны папаши оно заключается в
том, что он от
времени до
времени награждает Сережу тычками и говорит...
Потом пьют чай сами господа (а в
том числе и тетеньки, которым в другие дни посылают чай «на верх»), и в это же
время детей наделяют деньгами: матушка каждому дает по гривеннику, тетеньки — по светленькому пятачку.
Матушка уже начинала мечтать. В ее молодой голове толпились хозяйственные планы, которые должны были установить экономическое положение Малиновца на прочном основании. К
тому же у нее в это
время уже было двое детей, и надо было подумать об них. Разумеется, в основе ее планов лежала
та же рутина, как и в прочих соседних хозяйствах, но ничего другого и перенять было неоткуда. Она желала добиться хоть одного: чтобы в хозяйстве существовал вес, счет и мера.
Переезжая на лето к себе, она чувствовала себя свободною и как бы спешила вознаградить себя за
те стеснения, которые преследовали ее во
время зимы.
Через короткое
время, однако ж, решимость оставляла матушку, и разговор возобновлялся на противоположную
тему.
Они составляли как бы круговую поруку и в
то же
время были единственным общедоступным предметом собеседований, которому и в гостях, и у семейного очага с одинаковой страстью посвящали свои досуги и кавалеры и дамы, в особенности же последние.
И в
то же
время сзади меня раздался старческий голос...
А остервенившийся старик в
то же
время кричал...
Пользуясь бесконтрольностью помещичьей власти, чтоб «тигосить» крестьян, Абрам Семеныч в
то же
время был до омерзительности мелочен и блудлив.
С
тех пор в Щучьей-Заводи началась настоящая каторга. Все
время дворовых, весь день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
Наскоро велел он запрячь бричку и покатил в город, чтоб отрекомендоваться властям, просить о вводе во владение и в
то же
время понюхать, чем пахнет вчерашняя кровавая расправа.
С женою он совсем примирился, так как понял, что она не менее злонравна, нежели он, но в
то же
время гораздо умнее его и умеет хоронить концы.
Он взглянул на нее с недоумением, но в
то же
время инстинктивно дрогнул.
Но так как, по тогдашнему
времени, тут встречались неодолимые препятствия (Фомушка был записан в мещане),
то приходилось обеспечить дорогого сердцу человека заемными письмами.
Так что когда мы в первое
время, в свободные часы, гуляли по улицам Заболотья, — надо же было познакомиться с купленным имением, —
то за нами обыкновенно следовала толпа мальчишек и кричала: «Затрапезные! затрапезные!» — делая таким образом из родовитой дворянской фамилии каламбур.
Целый день прошел в удовольствиях. Сперва чай пили, потом кофе, потом завтракали, обедали, после обеда десерт подавали, потом простоквашу с молодою сметаной, потом опять пили чай, наконец ужинали. В особенности мне понравилась за обедом «няня», которую я два раза накладывал на тарелку. И у нас, в Малиновце, по
временам готовили это кушанье, но оно было куда не так вкусно. Ели исправно, губы у всех были масленые, даже глаза искрились. А тетушка между
тем все понуждала и понуждала...
Может быть, благодаря этому инстинктивному отвращению отца, предположению о
том, чтобы Федос от
времени до
времени приходил обедать наверх, не суждено было осуществиться. Но к вечернему чаю его изредка приглашали. Он приходил в
том же виде, как и в первое свое появление в Малиновце, только рубашку надевал чистую. Обращался он исключительно к матушке.
— Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско такое есть; как завладели спервоначалу землей, так и теперь она считается ихняя. Границ нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом ни окинешь — все башкирам принадлежит. В последнее, впрочем,
время и помещики, которые поумнее, заглядывать в
ту сторону стали. Сколько уж участков к ним отошло; поселят крестьян, да хозяйство и разводят.
Но по мере
того, как
время приближалось к всенощной, аллея наполнялась нищими и калеками, которые усаживались по обеим сторонам с тарелками и чашками в руках и тоскливо голосили.
Вечером, после привала, сделанного в Братовщине, часу в восьмом, Москва была уже рукой подать. Верстах в трех полосатые верстовые столбы сменились высеченными из дикого камня пирамидами, и навстречу понесся
тот специфический запах, которым в старое
время отличались ближайшие окрестности Москвы.
Два раза (об этом дальше) матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но, проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву, хотя в это
время года одиночество его усугублялось
тем, что все родные разъезжались по деревням, и его посещал только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье), да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и один из всех окружающих знал в точности, сколько хранится у него капитала в ломбарде.
Кроме
того, во
время учебного семестра, покуда родные еще не съезжались из деревень, дедушка по очереди брал в праздничные дни одного из внуков, но последние охотнее сидели с Настасьей, нежели с ним, так что присутствие их нимало не нарушало его всегдашнего одиночества.
В начале шестого подают чай, и ежели
время вёдреное,
то дедушка пьет его на балконе. Гостиная выходит на запад, и старик любит понежиться на солнышке. Но в сад он, сколько мне помнится, ни разу не сходил и даже в экипаже не прогуливался. Вообще сидел сиднем, как и в Москве.
Когда матушка на короткое
время приезжала в Москву,
то останавливалась на постоялом дворе у Сухаревой, и тогда Стрелков только и делал, что приходил к ней или уходил от нее.
Возвратясь домой, некоторое
время прикидываются умиротворенными, но за чаем, который по праздникам пьют после обедни, опять начинают судачить. Отец, как ни придавлен домашней дисциплиной, но и
тот наконец не выдерживает.
Она понимает, что Стриженый ей не пара, но в
то же
время в голове ее мелькает мысль, что это первый «серьезный» жених, на которого она могла бы более или менее верно рассчитывать.
В зале бьют часы. Матушка прислушивается и насчитывает пять. В
то же
время за стеной слышится осторожный шорох. Это Василий Порфирыч проснулся и собирается к заутрене.
Разговор принимает довольно мирный характер. Затрогиваются по очереди все светские
темы: вечера, театры, предстоящие катанья под Новинским, потом катанья, театры, вечера… Но матушка чувствует, что долго сдерживаться ей будет трудно, и потому частенько вмешивает в общую беседу жалобы на нездоровье. Клещевинов убеждается, что
время откланяться.
Итак, Москва не удалась.
Тем не менее сестрица все-таки нашла себе «судьбу», но уже в провинции. Вспомнила матушка про тетеньку-сластену (см. гл. XI), списалась с нею и поехала погостить с сестрицей. В это
время в Р. прислали нового городничего; затеялось сватовство, и дело, при содействии тетеньки, мигом устроилось.