Неточные совпадения
Нынче всякий
так называемый «господин» отлично понимает, что гневается ли он или
нет, результат все один и тот же: «наплевать!»; но при крепостном праве выражение это было обильно и содержанием, и практическими последствиями.
— Ну
нет, и Заболотье недурно, — резонно возражал ему любимчик Гриша, — а притом папенькино желанье
такое, чтоб Малиновец в целом составе перешел к старшему в роде Затрапезных. Надо же уважить старика.
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет,
так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он есть, ни то его
нет — а ну, как есть?!» Да о домовом достоверно знали, что он живет на чердаке.
— И куда
такая пропасть выходит говядины? Покупаешь-покупаешь, а как ни спросишь — все
нет да
нет… Делать нечего, курицу зарежь… Или лучше вот что: щец с солониной свари, а курица-то пускай походит… Да за говядиной в Мялово сегодня же пошлите, чтобы пуда два… Ты смотри у меня, старый хрыч. Говядинка-то нынче кусается… четыре рублика (ассигнациями) за пуд… Поберегай, не швыряй зря. Ну, горячее готово; на холодное что?
Очередь доходит до жаркого. Перед барыней лежит на блюде баранья нога, до
такой степени исскобленная, что даже намека на мякоть
нет.
—
Нет,
нет,
нет, будет с меня! А ежели и попортится,
так я порченое местечко вырежу… Хорошие-то и на варенье пригодятся.
Сереже становится горько. Потребность творить суд и расправу
так широко развилась в обществе, что начинает подтачивать и его существование. Помилуйте! какой же он офицер! и здоровье у него далеко не офицерское, да и совсем он не
так храбр, чтобы лететь навстречу смерти ради стяжания лавров.
Нет, надо как-нибудь это дело поправить! И вот он больше и больше избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, — и не думай уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели и сказала что,
так спроста!..
Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего и на уме
нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу, и не думай! А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Какова халда! За одним столом с холопом обедать меня усадила! Да еще что!.. Вот, говорит, кабы и тебе
такого же Фомушку…
Нет уж, Анфиса Порфирьевна, покорно прошу извинить! калачом меня к себе вперед не заманите…
Нет, он не в силах начать
такую жизнь!
— Шалишь! знаю я вашу братью! Почувствуешь, что документ в руках — «покорно благодарю!» не скажешь, стречка дашь!
Нет уж, пускай
так! береженого и Бог бережет. Чего бояться! Чай, не вдруг умру!
Он сам, по-видимому, сознавал, что конец недалеко,
так что однажды, когда Анфиса Порфирьевна, отдав обычную дань (она все еще трусила, чтобы дело не всплыло наружу) чиновникам, укорила его: «Смерти на тебя, постылого,
нет», — он смиренно отвечал...
«Вот оно! И все добрые
так говорят! все ко мне льнут! Может, и графские мужички по секрету загадывают: „Ах, хорошо, кабы Анна Павловна нас купила! все бы у нас пошло тогда по-хорошему!“ Ну,
нет, дружки, погодите! Дайте Анне Павловне прежде с силами собраться! Вот ежели соберется она с силами…»
— Слушайся меня, сударыня, пока жив! — говорил он ей, — умру,
так и захотелось бы с Герасимом посоветоваться — ан, его
нет!
Нет уж, голубчик, поезжай: коли папенька с маменькой ждут,
так и разговаривать нечего.
—
Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско
такое есть; как завладели спервоначалу землей,
так и теперь она считается ихняя. Границ
нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом ни окинешь — все башкирам принадлежит. В последнее, впрочем, время и помещики, которые поумнее, заглядывать в ту сторону стали. Сколько уж участков к ним отошло; поселят крестьян, да хозяйство и разводят.
Да вы, поди, и не знаете, какой
такой мужик есть…
так, думаете, скотина! ан
нет, братцы, он не скотина! помните это: человек он!
— И свидетели были, и все-таки завещания
нет! Было завещание, да покойный брат сам его уничтожил, вот тебе и сказ! — пояснил «братец».
— Или опять: войди ты в лес — прохладно; выдь из лесу в поле — пот с тебя градом льет. Нужды
нет, что в поле ветром тебя обдувает, а все-таки жарко.
— Как бы я не дала! Мне в ту пору пятнадцать лет только что минуло, и я не понимала, что и за бумага
такая. А не дала бы я бумаги, он бы сказал: «Ну, и
нет тебе ничего! сиди в девках!» И то обещал шестьдесят тысяч, а дал тридцать. Пытал меня Василий Порфирыч с золовушками за это тиранить.
В комнатах натоплено, форточек в окнах
нет, да и ставни закрыты,
так что никакого намека на вентиляцию не существует.
И дети его точно
так же будут копить — в этом
нет никакого сомнения,
так что старик Любягин может умереть спокойно.
— Хорошо еще, что у нас малых детей
нет, а то бы спасенья от них не было! — говорила матушка. — Намеднись я у Забровских была, там их штук шесть мал мала меньше собралось — мученье!
так между ног и шныряют! кто в трубу трубит, кто в дуду дудит, кто на пищалке пищит!
— Пускай ездит. Признаться сказать, не нравится мне твой Обрящин.
Так, фордыбака. Ни наследственного, ни приобретенного, ничего у него
нет. Ну, да для счета и он сойдет.
— Мы, приезжие, и все
так живем. И рады бы попросторнее квартирку найти, да
нет их. Но Верочка Соловкина — это очарование!
— Особенной роскоши
нет, напротив, все очень просто… Но эта простота!.. В том-то весь и секрет настоящих вельмож, что с первого взгляда видно, что люди каждый день
такой «простотой» пользуются!
—
Нет, отроду
такой фамилии не слыхивала. Из сдаточных, должно быть.
— Двадцать лет тетёхе, а она все в девках сидит! — ропщет она. — В эти года я уж троих ребят принесла! Что ж, будет, что ли, у тебя жених? или ты только
так: шалды-балды, и
нет ничего! — приступает она к свахе.
— Какие у меня оброки! Недоимки одни. Вон их целая книга исписана, пожалуй, считай!
нет уж, я
так как-нибудь…
У другой
нет красоты,
так дарованье какое-нибудь есть, а у ней…
—
Нет, не будет, не будет, не будет. Вы думаете, что ежели я ваша дочь,
так и можно меня в хлеву держать?!
— Да, у него помещение хорошее. Вот мы
так и рады бы, да негде. Совсем в Москве хороших квартир
нет.
—
Нет, не говорите! это большое, большое счастье иметь
такую прелестную дочь! Вот на мою Феничку не заглядятся — я могу быть спокойна в этом отношении!
— А разве черт ее за рога тянул за крепостного выходить!
Нет,
нет,
нет! По-моему, ежели за крепостного замуж пошла,
так должна понимать, что и сама крепостною сделалась. И хоть бы раз она догадалась! хоть бы раз пришла: позвольте, мол, барыня, мне господскую работу поработать! У меня тоже ведь разум есть; понимаю, какую ей можно работу дать, а какую нельзя. Молотить бы не заставила!
— А это, стало быть, бламанжей самого последнего фасона. Кеси-киселя (вероятно, qu’est-ce que c’est que cela [Что это
такое (фр.).]) — милости просим откушать!
Нет, девушки, раз меня один барин бламанжем из дехтю угостил — вот
так штука была! Чуть было нутро у меня не склеилось, да царской водки полштоф в меня влили — только тем и спасли!
—
Так точно-с. При полковом лазарете фершалом состою. Только не долго мне уж служить. Ни одного суставчика во мне живого
нет; умирать пора.
Конечно, постоянно иметь перед глазами «олуха» было своего рода божеским наказанием; но
так как все кругом
так жили, все
такими же олухами были окружены, то приходилось мириться с этим фактом. Все одно: хоть ты ему говори, хоть
нет, — ни слова, ни даже наказания, ничто не подействует, и олух, сам того не понимая, поставит-таки на своем. Хорошо, хоть вина не пьет — и за то спасибо.
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить,
так вот что ты сделай: сходи ужо к нему, да и поговори с ним ладком. Каковы у него старики, хорошо ли живут, простят ли тебя,
нет ли в доме снох, зятевей. Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
— Не в чем мне тебя прощать: нечестная ты — вот и все. Пропасти на вас, девок,
нет: бегаете высуня язык да любовников ищете… Как я тебя с
таким горбом к старикам своим привезу!
— Тяжко мне, мочи
нет, тяжко! — продолжала она, — как я к твоим старикам
такая явлюсь!
А кроме того, и хворь в нем какая-то загадочная таилась,
так что он нет-нет да и сляжет.
Но не о
таких торжественных моментах я здесь говорю, а именно о тех буднях, когда для усиленного чувства
нет повода.
— С Богом. А на бумагу
так и отвечай: никакого, мол, духу у нас в уезде
нет и не бывало. Живем тихо, французу не подражаем… А насчет долга не опасайся: деньги твои у меня словно в ломбарте лежат. Ступай.
— Да
так вот; третьего дня были деньги, а теперь их
нет… ау!
Должность станового тогда была еще внове; но уж с самого начала никто на этот новый институт упований не возлагал.
Такое уж было неуповательное время, что как, бывало, ни переименовывают — все проку
нет. Были дворянские заседатели — их куроцапами звали; вместо них становых приставов завели — тоже куроцапами зовут. Ничего не поделаешь.
— И это соврал. Не мог ты читать, потому что этогонет. А чего
нет,
так и в «Ведомостях» того не может быть.
Нет, прямо так-таки в суд и полезут.
«
Нет, говорю, Александра Гавриловна, ежели ты хочешь настоящую парижскую еду узнать,
так надо по ресторанам походить».
— Ах,
нет… да откуда же, впрочем, вам знать? — он прошлой весной скончался. Год тому назад мы здесь в Hфtel d’Angleterre служили, а с осени он заболел.
Так на зиму в Ниццу и не попали. Кой-как месяца с четыре здесь пробились, а в марте я его в Гейдельберг, в тамошнюю клинику свезла. Там он и помер.