Неточные совпадения
— Не смеешь! Если б ты попросил прощения, я, может быть,
простила бы, а теперь… без чаю!
— Ну, уж
прости Христа ради! Как-нибудь обойдемся… На завтра какое распоряжение сделаешь?
— Ах, да ведь я и лба-то сегодня не перекрестила… ах, грех какой! Ну, на этот раз Бог
простит! Сашка! подтычь одеяло-то… плотнее… вот так!
— Мамаша!
простите ли вы меня? — умоляет он, падая на колени.
— Где отцовы деньги? — допрашивал Улиту Савельцев, — сказывай!
прощу!
— Ну, тоже со всячинкой. Нет, не к рукам мне твое именье. Куплю ли, нет ли — в другом месте. Однако
прощай, старик! завтра чуть свет вставать надо.
«Зиму как-нибудь потеснимся; в Москве и Бог
простит», — утешали себя наезжие, забывая, что и в деревне, на полном просторе, большинство не умело устроиться.
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить, так вот что ты сделай: сходи ужо к нему, да и поговори с ним ладком. Каковы у него старики, хорошо ли живут,
простят ли тебя, нет ли в доме снох, зятевей. Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
— Не в чем мне тебя
прощать: нечестная ты — вот и все. Пропасти на вас, девок, нет: бегаете высуня язык да любовников ищете… Как я тебя с таким горбом к старикам своим привезу!
— Стало быть, ты меня не
простишь?
— Сказал: не в чем мне тебя
прощать. Горький я!..
— Грех, Сатирушка, так говорить: ну, да уж ради долготерпения твоего, Бог тебя
простит. Что же ты с собою делать будешь?
Попивал он, правда, но только по большим праздникам, когда и Бог
простит.
— Ну, Федотушка, покуда
прощай! никто как Бог! — говорила матушка, подходя к Федоту, — а я за тебя в воскресенье твоему ангелу свечку поставлю! Еще так-то с тобой поживем, что любо!
Это такой,
прости господи, рохля, что из-под носу у него утащат — он и не увидит.
И беда «хаму», который опрометью не прибегал на присвоенный ему свист: Федор Васильич все готов был
простить, кроме этого преступления.
— Нечего, видно, с вами делать, Федор Васильич, — говорит он, — а я было думал…
Простите, что побеспокоил напрасно.
— Ну, счастливо. Дорого не давай — ей деньги нужны.
Прощай! Да и ты, Корнеич, домой ступай. У меня для тебя обеда не припасено, а вот когда я с него деньги получу — синенькую тебе подарю. Ермолаич! уж и ты расшибись! выброси ему синенькую на бедность.
— Провожать я тебя не выйду — это уж, брат, ау! А ежели со службы тебя выгонят — синенькую на бедность пожертвую.
Прощай.
— А теперь, господа, возвратитесь в свои уезды, — сказал губернатор в заключение, — и подготовьте ваших достойных собратий.
Прощайте, господа! Бог да благословит ваши начинания!
— Ну, и слава Богу.
Прощай, душа моя, я в деревню спешу, а ты, как отдоят коров, ляг в постельку, понежься.
—
Простите, сударыня, сам птице в корыто вылил.
— Прощайте-с! — вдруг молвил он в самый разгар матримониальных мечтаний Калерии Степановны.
— Ну,
прости! — говорил он, становясь на колени перед «святыней», — я глупец, ничего не понимающий в делах жизни! Постараюсь встряхнуться, вот увидишь!
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка!
Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
—
Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь миру в ноги, — оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тоё мою дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите честь честью к стрельцам в слободу!
Увы, Татьяна увядает; // Бледнеет, гаснет и молчит! // Ничто ее не занимает, // Ее души не шевелит. // Качая важно головою, // Соседи шепчут меж собою: // Пора, пора бы замуж ей!.. // Но полно. Надо мне скорей // Развеселить воображенье // Картиной счастливой любви. // Невольно, милые мои, // Меня стесняет сожаленье; //
Простите мне: я так люблю // Татьяну милую мою!