Неточные совпадения
Родился я, судя по рассказам, самым обыкновенным пошехонским образом. В то время барыни наши (по-нынешнему, представительницы правящих классов) не ездили, в предвидении родов, ни в столицы, ни даже в губернские города, а довольствовались местными, подручными средствами.
При помощи
этих средств увидели свет все мои братья и сестры; не составил исключения и я.
Матушка не любила производить свои денежные операции
при свидетелях, но любимчики составляли в
этом случае исключение.
Нынче всякий так называемый «господин» отлично понимает, что гневается ли он или нет, результат все один и тот же: «наплевать!»; но
при крепостном праве выражение
это было обильно и содержанием, и практическими последствиями.
Но когда она вспомнила, что
при таком обороте дела ей придется платить за меня в течение девяти лет по шестисот рублей ассигнациями в год, то испугалась. Высчитавши, что платежи
эти составят, в общей сложности, круглую сумму в пять тысяч четыреста рублей, она гневно щелкнула счетами и даже с негодованием отодвинула их от себя.
При содействии
этих новых элементов я приобрел более или менее твердое основание для оценки как собственных действий, так и явлений и поступков, совершавшихся в окружавшей меня среде.
При помощи
этих новых правил, сфера «воспитания» постепенно расширится, доведет до надлежащей мягкости восковое детское сердце и в то же время не дозволит червю сомнения заползти в тайники детской души.
Они смекают, что настоять на своем они не могут иначе, как
при содействии самого Сережи; и знают, как добиться
этого содействия.
Цель их пребывания на балконе двоякая. Во-первых, их распустили сегодня раньше обыкновенного, потому что завтра, 6 августа, главный престольный праздник в нашей церкви и накануне будут служить в доме особенно торжественную всенощную. В шесть часов из церкви,
при колокольном звоне, понесут в дом местные образа, и хотя до
этой минуты еще далеко, но детские сердца нетерпеливы, и детям уже кажется, что около церкви происходит какое-то приготовительное движение.
Теперь,
при одном воспоминании о том, что проскакивало в
этот знаменательный день в мой желудок, мне становится не по себе.
Сверх ожидания, отец принял
это решение без особенных возражений. Его соблазняло, что
при заболотской церкви состоят три попа и два дьякона, что там каждый день служат обедню, а в праздничные дни даже две, раннюю и позднюю, из которых последнюю — соборне.
Рассказы
эти передавались без малейших прикрас и утаек, во всеуслышание,
при детях, и, разумеется, сильно действовали на детское воображение. Я, например, от роду не видавши тетеньки, представлял себе ее чем-то вроде скелета (такую женщину я на картинке в книжке видел), в серо-пепельном хитоне, с простертыми вперед руками, концы которых были вооружены острыми когтями вместо пальцев, с зияющими впадинами вместо глаз и с вьющимися на голове змеями вместо волос.
По
этому случаю матушка несколько дней выжила в Овсецове, присутствуя
при следствии и угобжая приказных.
В особенности поражали испорченные зубы («от чаев, да от сахаров, да от трубочек!» — говорили старики), так что
это нередко даже служило препятствием
при отправлении рекрутской повинности.
Надо сказать, что она, тотчас после приезда Федоса, написала к белебеевскому предводителю дворянства письмо, в котором спрашивала, действительно ли им был выдан вид Федосу Половникову; но прошло уже более полутора месяцев, а ответа получено не было. Молчание
это служило источником великих тревог, которые
при всяком случае возобновлялись.
Сверх того, она была уверена, что если будет лично присутствовать
при экзамене (а
это допускалось), то и я не посмеюотвечать худо…
Одним словом,
при самом поверхностном взгляде на
этого человека невольно западало в голову, что
это воистину стальная душа, ко всему безучастная.
Она входит, слегка подпрыгивая, как будто ничего не знает. Как будто и освещение, и благоухание монашек, все
это каждый день так бывает. Понятно, что из груди ее вылетает крик изумления
при виде нового лица.
— Заползет в дом
эта язва — ничем ты ее не вытравишь! — говаривала про него матушка, бледнея
при мысли, что язва
эта, чего доброго, начнет точить жизнь ее любимицы.
Триста душ —
этого только-только достаточно было, чтоб не прослыть бесприданницей даже в том среднем кругу, в котором мы вращались; ему же,
при его расточительных инстинктах, достало бы
этого куша только на один глоток.
А эпитет
этот, в переложении на русские нравы, обнимал и оправдывал целый цикл всякого рода зазорностей: и шулерство, и фальшивые заемные письма, и нетрудные победы над женскими сердцами, чересчур неразборчиво воспламенявшимися
при слове «любовь».
Итак, Москва не удалась. Тем не менее сестрица все-таки нашла себе «судьбу», но уже в провинции. Вспомнила матушка про тетеньку-сластену (см. гл. XI), списалась с нею и поехала погостить с сестрицей. В
это время в Р. прислали нового городничего; затеялось сватовство, и дело,
при содействии тетеньки, мигом устроилось.
Правда, что
это гостеприимство обходилось не особенно дорого и материал для него доставляли почти исключительно собственные продукты (даже чай подавался только
при гостях); тем не менее гости наезжали в
этот дом, часто веселились и уезжали довольные.
Но что всего важнее,
при таких ничтожных средствах,
этот помещик дал детям воспитание не хуже других (в доме его всегда была гувернантка) и впоследствии пристроил их всех очень недурно.
Главный контингент
этого рода управляющих составляли люди до мозга костей развращенные и выслужившиеся
при помощи разных зазорных услуг.
Этим же инстинктом она руководилась и
при назначении сельских начальников.
Аннушка всегда принимала участие в
этих интимных беседах, «точно ровня», хотя, яко раба, присутствовала
при них стоя.
Едва ли они даже не сходились во взглядах на условия,
при которых возможно совместное существование господ и рабов (обе одинаково признавали слепое повиновение главным фактором
этих условий), но первая была идеалистка и смягчала свои взгляды на рабство утешениями «от Писания», а вторая, как истая саддукеянка, смотрела на рабство как на фаталистическое ярмо, которое
при самом рождении придавило шею, да так и приросло к ней.
При первом же взгляде на новую рабу матушка убедилась, что Павел был прав. Действительно,
это было слабое и малокровное существо, деликатное сложение которого совсем не мирилось с представлением о крепостной каторге.
Матушка широко раскрыла глаза от удивления. В
этом нескладном потоке шутовских слов она поняла только одно: что перед нею стоит человек, которого
при первом же случае надлежит под красную шапку упечь и дальнейшие объяснения с которым могут повлечь лишь к еще более неожиданным репримандам.
Отец не без удовольствия прислушивался к
этому пению, но матушка
при первых же звуках нетерпеливо восклицала: «Ну, завыл… песельник!» К Пасхе он выпросил у тетеньки несколько крашеных яиц, вырезал по скорлупе перочинным ножом «Христос Воскресе» и роздал домочадцам.
— Льет да поливает! — ропщет она, — который уж день
эта канитель идет, а все конца-краю тучам не видать. Намолотили с три пропасти, а вороха невеяные стоят. [В то время ни молотилок, ни веялок не было; веяли с лопаты на открытом гумне,
при благоприятном ветре.] Кабы Федот — он что-нибудь да придумал бы.
Давно уж,
при каждой встрече, по каждому случаю
эта сутолока идет, и не вспомнишь, когда она началась.
Все споры и недоразумения разрешались
при посредстве
этого фактора, так что если б его не существовало, то еще бог знает, не пришлось ли бы пожалеть об нем.
Не снимая халата, Федор Васильич бродил с утра до вечера по опустелым комнатам и весь мир обвинял в неблагодарности. В особенности негодовал он на Ермолаева, который с неутомимым бессердечием его преследовал, и обещал себе,
при первой же встрече, избить ему морду до крови («права-то у нас еще не отняли!» — утешал он себя); но Ермолаев
этого не желал и от встреч уклонялся.
Нехорошо драться, нехорошо мужиков и баб на барской работе без отдыха изнурять, да ведь Бурмакин и не делает
этого; стало быть, можно и
при крепостном праве по-хорошему обойтись.
К счастью, бабушкин выбор был хорош, и староста, действительно, оказался честным человеком. Так что
при молодом барине хозяйство пошло тем же порядком, как и
при старухе бабушке. Доходов получалось с имения немного, но для одинокого человека, который особенных требований не предъявлял, вполне достаточно. Валентин Осипыч нашел даже возможным отделять частичку из
этих доходов, чтобы зимой погостить месяц или два в Москве и отдохнуть от назойливой сутолоки родного захолустья.
Разумеется,
это было возможно только
при целой системе таких оправданий и примирений, откуда было недалеко и до совершенной путаницы понятий.
Вдова начала громко жаловаться на судьбу. Все у них
при покойном муже было: и чай, и ром, и вино, и закуски… А лошади какие были, особливо тройка одна!
Эту тройку покойный муж целых два года подбирал и наконец в именины подарил ей… Она сама, бывало, и правит ею. Соберутся соседи, заложат тележку, сядет человека четыре кавалеров, кто прямо, кто сбоку, и поедут кататься. Шибко-шибко. Кавалеры, бывало, трусят, кричат: «Тише, Калерия Степановна, тише!» — а она нарочно все шибче да шибче…
По обыкновению, Бурмакин забыл об исходной точке и ударился в сторону.
При таких условиях Милочка могла говорить что угодно, оставаясь неприкосновенною в своей невменяемости. Все ей заранее прощалось ради «святой простоты», которой она была олицетворением, и ежели порою молодому человеку приводилось испытывать некоторую неловкость, выслушивая ее наивные признания, то неловкость
эта почти моментально утопала в превыспренностях, которыми полна была его душа.
Призвали наконец и доктора, который своим появлением только напугал больную.
Это был один из тех неумелых и неразвитых захолустных врачей, которые из всех затруднений выходили с честью
при помощи формулы: в известных случаях наша наука бессильна.
Эту формулу высказал он и теперь: высказал самоуверенно, безапелляционно и, приняв из рук Степаниды Михайловны (на
этот раз трезвой) красную ассигнацию, уехал обратно в город.
Когда-то изба была покрыта тесом, но от времени тес сопрел, и новую крышу сделали уж соломенную, так что и с
этой стороны жилье перестало отличаться от обыкновенной крестьянской избы. Даже палисадника не существовало; только сбоку был разведен небольшой огород, в котором росли лишь самые необходимые в хозяйстве овощи.
При такой бедности и в то дешевое время существовать было трудно.
Иногда с покрова выпадал снег и начинались серьезные морозы. И хотя в большинстве случаев
эти признаки зимы оказывались непрочными, но
при наступлении их сердца наши били усиленную тревогу. Мы с любопытством следили из окон, как на пруде, под надзором ключницы, дворовые женщины замакивали в воде и замораживали ощипанную птицу, и заранее предвкушали то удовольствие, которое она доставит нам в вареном и жареном виде в праздничные дни.