Неточные совпадения
Так, например, я помню, в Преображеньев день (наш престольный праздник),
по поводу
слов тропаря...
Недели с три каждый день я, не разгибая спины, мучился часа
по два сряду, покуда наконец не достиг кой-каких результатов. Перо вертелось уже не так сильно; рука почти не ерзала
по столу; клякс становилось меньше; ряд палок уже не представлял собой расшатавшейся изгороди, а шел довольно ровно.
Словом сказать, я уже начал мечтать о копировании палок с закругленными концами.
Когда я в первый раз познакомился с Евангелием, это чтение пробудило во мне тревожное чувство. Мне было не
по себе. Прежде всего меня поразили не столько новые мысли, сколько новые
слова, которых я никогда ни от кого не слыхал. И только повторительное, все более и более страстное чтение объяснило мне действительный смысл этих новых
слов и сняло темную завесу с того мира, который скрывался за ними.
— Может, другой кто белены объелся, — спокойно ответила матушка Ольге Порфирьевне, — только я знаю, что я здесь хозяйка, а не нахлебница. У вас есть «Уголок», в котором вы и можете хозяйничать. Я у вас не гащивала и куска вашего не едала, а вы,
по моей милости, здесь круглый год сыты. Поэтому ежели желаете и впредь жить у брата, то живите смирно. А ваших
слов, Марья Порфирьевна, я не забуду…
— Нехорошо у них; даже мне, рабе, страмно показалось. Ходит этот Фомка
по двору, скверными
словами ругается, кричит… А что, сударыня, слышала я, будто он ихний сын?
Года четыре, до самой смерти отца, водил Николай Абрамыч жену за полком; и как ни злонравна была сама
по себе Анфиса Порфирьевна, но тут она впервые узнала, до чего может доходить настоящая человеческая свирепость. Муж ее оказался не истязателем, а палачом в полном смысле этого
слова. С утра пьяный и разъяренный, он способен был убить, засечь, зарыть ее живою в могилу.
Ходит, бывало, сердечный друг,
по городу, деревяжкой постукивает, и всякому-то он ласковое
слово скажет.
На другой день, с осьми часов, мы отправились к обедне в ближайшую городскую церковь и, разумеется, приехали к «часам».
По возвращении домой началось именинное торжество, на котором присутствовали именитейшие лица города. Погода была отличная, и именинный обед состоялся в саду. Все сошло, как
по маслу; пили и ели вдоволь, а теленок, о котором меня заранее предупреждала тетенька, оказался в полном смысле
слова изумительным.
Тем не менее и она имела на старика громадное влияние; так как последний, по-видимому, красоты не понимал, а ценил только женщину в тесном смысле
слова.
Слово «миллион» повергает матушку в еще большую задумчивость. Она долгое время молча смотрит в окно и барабанит рукой
по столу, но в голове у нее, очевидно, царит одно
слово: «Миллион!»
А вот и Голубовицкие, и Гурины, и Соловкины — все! Даже мсьё Обрящин тут — est-ce possible? [возможно ли это? (фр.)] Так что едва произнесено последнее
слово «отпуста», как уж
по всей церкви раздаются восклицания...
— Ах ты, долгоязычная язва! Только у тебя и
слов на языке, что про господ судачить! Просто выскочила из-под земли ведьма (матушке, вероятно, икалось в эту минуту) и повернула по-своему. А она: «господа забылись»!
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле
по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на
словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Однажды, однако, матушка едва не приняла серьезного решения относительно Аннушки. Был какой-то большой праздник, но так как услуга
по дому и в праздник нужна, да, сверх того, матушка в этот день чем-то особенно встревожена была, то, натурально, сенные девушки не гуляли.
По обыкновению, Аннушка произнесла за обедом приличное случаю
слово, но, как я уже заметил, вступивши однажды на практическую почву, она уже не могла удержаться на высоте теоретических воззрений и незаметно впала в противоречие сама с собою.
Отец не сидел безвыходно в кабинете, но бродил
по дому, толковал со старостой, с ключницей, с поваром,
словом сказать, распоряжался; тетеньки-сестрицы сходили к вечернему чаю вниз и часов до десяти беседовали с отцом; дети резвились и бегали
по зале; в девичьей затевались песни, сначала робко, потом громче и громче; даже у ключницы Акулины лай стихал в груди.
Павел, с своей стороны, не настаивал на этих сближениях и исподволь свел ее только с Аннушкой (см. предыдущую главу), так как последняя,
по его мнению, могла силою убежденного
слова утишить горе добровольной рабы и примирить ее с выпавшим ей на долю жребием.
Бледная улыбка скользнула на мгновение на губах Конона:
слова матушки «без тебя как без рук», по-видимому, польстили ему. Но через секунду лицо его опять затянулось словно паутиной, и с языка слетел обычный загадочный ответ...
В одежде соблюдал опрятность, ходил медленно, чуть слышно ступая
по полу в туфлях, говорил тихо, тоненьким тенором, и праздных
слов никогда не употреблял.
Благо еще, что ко взысканию не подают, а только документы из года в год переписывают. Но что, ежели вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А
по нынешним временам только этого и жди. Никто и не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так за это двери его дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он жил, и другим давал жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие; одно не позабудется — жестокое
слово: «Плати!»
«Осени себя крестным знамением, русский народ!» — раздалось в церквах, и вслед за этими
словами по всей России пронесся вздох облегчения.
Словом сказать, постепенно подкрадывается лето, а вместе с ним и бесконечный ряд дней, в течение которых Арсению Потапычу,
по примеру прошлого года, придется разрешать мучительную загадку, свершит он или не свершит, сведет ли концы с концами или не сведет.
Это были не просто танцовщик и танцовщица, а пластические разъяснители «нового
слова», заставлявшие
по произволению радоваться или скорбеть.
Эти
слова были добрым предзнаменованием, тем более, что, произнося их, Клобутицын так жадно взглянул на Марью Андреевну, что у той
по всему телу краска разлилась. Он вышел на минуту, чтоб распорядиться.
Подавая ей руку, я обещал, что эта рука поведет ее
по пути жизни, и, как честный человек, должен сдержать свое
слово.
Кое-как, однако ж, с помощью друзей, дело сладилось, и Бурмакин, ни
слова не говоря жене, раздобылся небольшою суммою, которая,
по расчетам его, была достаточна на удовлетворение самых необходимых издержек.
— Бабочка молодая, — говорили кругом, — а муж какой-то шалый да ротозей. Смотрит
по верхам, а что под носом делается, не видит. Чем бы первое время после свадьбы посидеть дома да в кругу близких повеселить молодую жену, а он в Москву ее повез, со студентами стал сводить. Городят студенты промеж себя чепуху, а она сидит, глазами хлопает. Домой воротился, и дома опять чепуху понес. «Святая» да «чистая» — только и
слов, а ей на эти
слова плюнуть да растереть. Ну, натурально, молодка взбеленилась.
Пила она не постоянно, а запоем. Каждые два месяца дней на десять она впадала в настоящее бешенство, и в течение этого времени дом ее наполнялся чисто адским гвалтом. Утративши всякое сознание, она бегала
по комнатам, выкрикивала бессмысленные
слова, хохотала, плакала, ничего не ела, не спала напролет ночей.
И хозяйством и домоводством полновластно распоряжалась жена, а муж
по целым дням уныло бродил
по единственной свободной горнице, бормоча бессвязные
слова и завидливо прислушиваясь, не доносится ли с слепушкинской усадьбы гвалта, свидетельствующего о начале запоя.
По окончании всенощной все подходят к хозяевам с поздравлениями, а дети
по очереди целуют у старой полковницы ручку. Старушка очень приветлива, всякому найдет доброе
слово сказать, всякого спросит: «Хорошо ли, душенька, учишься? слушаешься ли папеньку с маменькой?» — и, получив утвердительный ответ, потреплет
по щеке и перекрестит.
По крайней мере, мне помнится, что когда я, будучи десяти лет, поступил в московский дворянский институт, где всякое срамное
слово уже произносилось с надлежащим смаком, то ровно ничего не понимал, хотя самые
слова мне были давно известны.
Я, впрочем, не помню, чтобы встречались хорошие голоса, но хуже всего было то, что и певцы и певицы пели до крайности вычурно; глотали и коверкали
слова, картавили, закатывали глаза и вообще старались дать понять, что, в случае чего, недостатка
по части страстности опасаться нет основания.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились
по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев.
Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.