Неточные совпадения
Текучей воды
было мало. Только одна река Перла, да и та неважная, и еще две речонки: Юла и Вопля. [Само собой разумеется, названия эти вымышленные.]
Последние еле-еле брели среди топких болот, по местам образуя стоячие бочаги, а по местам и совсем пропадая под густой пеленой водяной заросли. Там и сям виднелись небольшие озерки, в которых водилась немудреная рыбешка, но к которым в летнее время невозможно
было ни подъехать, ни подойти.
Таким образом, к отцу мы, дети,
были совершенно равнодушны, как и все вообще домочадцы, за исключением,
быть может, старых слуг, помнивших еще холостые отцовские годы; матушку, напротив, боялись как огня, потому что она являлась
последнею карательною инстанцией и притом не смягчала, а, наоборот, всегда усиливала меру наказания.
Процедура выслеживанья
была омерзительна до
последней степени.
Вторую группу составляли два брата и три сестры-погодки, и хотя старшему брату, Степану,
было уже четырнадцать лет в то время, когда сестре Софье минуло только девять, но и первый и
последняя учились у одних и тех же гувернанток.
Поэтому двух часов, в продолжение которых, по условию, батюшка должен
был «просидеть» со мною,
было даже чересчур много, так что
последний час обыкновенно посвящался разговорам.
Таким образом прошел целый год, в продолжение которого я всех поражал своими успехами. Но не
были ли эти успехи только кажущимися — это еще вопрос. Настоящего руководителя у меня не
было, системы в усвоении знаний — тоже. В этом
последнем отношении, как я сейчас упомянул, вместо всякой системы, у меня
была программа для поступления в пансион. Матушка дала мне ее, сказав...
И вера его
будет жить до тех пор, пока в глазах не иссякнет источник слез и не замрет в груди
последний вздох.
Последнее случается, впрочем, довольно редко, потому что и гувернантка в такой большой праздник признаёт для себя обязательным
быть снисходительной.
Эти поездки могли бы, в хозяйственном смысле, считаться полезными, потому что хоть в это время можно
было бы управиться с работами, но своеобычные старухи и заочно не угомонялись, беспрерывно требуя присылки подвод с провизией, так что, не
будучи в собственном смысле слова жестокими, они до такой степени в короткое время изнурили крестьян, что
последние считались самыми бедными в целом уезде.
И вот однажды — это
было летом — матушка собралась в Заболотье и меня взяла с собой. Это
был наш первый (впрочем, и
последний) визит к Савельцевым. Я помню, любопытство так сильно волновало меня, что мне буквально не сиделось на месте. Воображение работало, рисуя заранее уже созданный образ фурии, грозно выступающей нам навстречу. Матушка тоже беспрестанно колебалась и переговаривалась с горничной Агашей.
Они составляли как бы круговую поруку и в то же время
были единственным общедоступным предметом собеседований, которому и в гостях, и у семейного очага с одинаковой страстью посвящали свои досуги и кавалеры и дамы, в особенности же
последние.
Все тут, от председателя до
последнего писца,
ели и
пили, требуя, кто чего хотел, а после обеда написали протокол, в котором значилось, что раба божия Иулита умерла от апоплексии, хотя же и
была перед тем наказана на теле, но слегка, отечески.
Там, несмотря на то, что
последняя губернская инстанция решила ограничиться внушением Савельцеву
быть впредь в поступках своих осмотрительнее, взглянули на дело иначе.
— Вот тебе на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так я, мой друг, давно уж все забыла. Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны…
Был ты виноват передо мною, крепко виноват — это точно; но в
последнее время, слава Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты меня, ни я тебя… Не я ли тебе Овсецово заложить позволила… а? забыл? И вперед так
будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и
будет исполнено. Ну-ка, ну-ка, думай скорее!
Однажды
был такой случай, что, выйдя из деревни, причетники и дьякон, давно подозревавшие попа в утайках, прямо потребовали, чтоб
последний выворотил карманы.
Работала она в спальне, которая
была устроена совершенно так же, как и в Малиновце. Около осьми часов утра в спальню подавался чай, и матушка принимала вотчинных начальников: бурмистра и земского, человека грамотного, служившего в конторе писарем.
Последнюю должность обыкновенно занимал один из причетников, нанимавшийся на общественный счет. Впрочем, и бурмистру жалованье уплачивалось от общества, так что на матушку никаких расходов по управлению не падало.
— Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско такое
есть; как завладели спервоначалу землей, так и теперь она считается ихняя. Границ нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом ни окинешь — все башкирам принадлежит. В
последнее, впрочем, время и помещики, которые поумнее, заглядывать в ту сторону стали. Сколько уж участков к ним отошло; поселят крестьян, да хозяйство и разводят.
Поездки эти я подразделяю на летние и зимние, потому что и те и другие оставили во мне различные впечатления. Первые
были приятны;
последние ничего, кроме скуки и утомления, не представляли.
До слуха моего долетали слова Евангелия: «Иго бо мое благо, и бремя мое легко
есть…» Обыкновенно молебен служили для десяти — двенадцати богомольцев разом, и
последние, целуя крест, клали гробовому иеромонаху в руку, сколько кто мог.
За Григорием Павлычем следовали две сестры: матушка и тетенька Арина Павловна Федуляева, в то время уже вдова, обремененная большим семейством.
Последняя ничем не
была замечательна, кроме того, что раболепнее других смотрела в глаза отцу, как будто каждую минуту ждала, что вот-вот он отопрет денежный ящик и скажет: «Бери, сколько хочешь!»
В числе
последних только две-три «чистых» комнаты
были довольно просторны; остальные можно
было, в полном смысле слова, назвать клетушками.
Наконец вдруг, словно по манию волшебства, все утихло. Уехали. Девушки в
последний раз стрелой пробежали из лакейской по коридору и словно в воду канули. Отец выходит в зал и одиноко
пьет чай.
Бьет десять. Старик допивает
последнюю чашку и начинает чувствовать, что глаза у него тяжелеют. Пора и на боковую. Завтра у Власия главный престольный праздник, надо к заутрене
поспеть.
Билеты для входа в Собрание давались двоякие: для членов и для гостей. Хотя
последние стоили всего пять рублей ассигнациями, но матушка и тут ухитрялась, в большинстве случаев, проходить даром. Так как дядя
был исстари членом Собрания и его пропускали в зал беспрепятственно, то он передавал свой билет матушке, а сам входил без билета. Но
был однажды случай, что матушку чуть-чуть не изловили с этой проделкой, и если бы не вмешательство дяди, то вышел бы изрядный скандал.
Говорили, что он соперничал в этом отношении с митрополитом Филаретом, что
последний завидовал ему и даже принуждал постричься, так как он
был вдов.
[Здесь: веселый вечер (фр.).] но так как попасть в княжеские палаты для дворян средней руки
было трудно, то
последние заранее узнавали, не
будет ли таких же folles journйes у знакомых.
Зато сестру одевали как куколку и приготовляли богатое приданое. Старались делать
последнее так, чтоб все знали, что в таком-то доме
есть богатая невеста. Кроме того, матушка во всеуслышанье объявляла, что за дочерью триста незаложенных душ и надежды в будущем.
Семен Гаврилович Головастиков
был тоже вдовец и вдобавок не имел одной руки, но сестрица уже не обращала вниманья на то, целый ли
будет у нее муж или с изъяном. К тому же у нее
был налицо пример тетеньки; у
последней был муж колченогий.
Собственно говоря, Аннушка
была не наша, а принадлежала одной из тетенек-сестриц. Но так как
последние большую часть года жили в Малиновце и она всегда их сопровождала, то в нашей семье все смотрели на нее как на «свою».
Вообще много горя приняла Аннушка от ключницы, хотя нельзя сказать, чтоб
последняя была зла по природе или питала предвзятую вражду к долгоязычной каракатице.
— То-то вот и
есть, — заключала спор
последняя, — и без того не сладко на каторге жить, а ты еще словно дятел долбишь: повинуйтесь да повинуйтесь!
Иногда в ее голове мелькала мысль, не оставить ли Маврушу в покое, как это уж и
было допущено на первых порах по водворении
последней в господской усадьбе; но она зашла уж так далеко в своих угрозах, что отступить
было неудобно.
— А это, стало
быть, бламанжей самого
последнего фасона. Кеси-киселя (вероятно, qu’est-ce que c’est que cela [Что это такое (фр.).]) — милости просим откушать! Нет, девушки, раз меня один барин бламанжем из дехтю угостил — вот так штука
была! Чуть
было нутро у меня не склеилось, да царской водки полштоф в меня влили — только тем и спасли!
Не
ел ни мясного, ни даже овощей, потому что
последние употреблялись в застольной исключительно в соленом и квашеном виде.
Матушка на минуту задумалась. Не то, чтобы просьба больного удивила ее, а все-таки… «Стало
быть, он так-таки и пропадет!» — мелькало у нее в голове. Однако колебания ее
были непродолжительны. Стоило взглянуть на Сатира, чтобы сразу убедиться, что высказанное им желание —
последнее.
Существовать, то
есть пить, потому что вино, как лекарство, давало его организму те элементы, которых
последнему недоставало.
Сверх того, барышни
были большие любительницы стихов, и не
было дома (с барышнями), в котором не существовало бы объемистого рукописного сборника или альбома, наполненных произведениями отечественной поэзии, начиная от оды «Бог» и кончая нелепым стихотворением: «На
последнем я листочке».
Из
последних наибольшее впечатление производил «Евгений Онегин», по причине легкости стиха, но истинный смысл поэмы едва ли
был кому доступен.
— Смотри у меня, ребята! чтоб все до
последнего зерна
было цело! — и уйдет домой, уверенный, что умолот
будет весь налицо.
Жизнь того времени представляла собой запертую храмину, ключ от которой
был отдан в бесконтрольное заведывание табели о рангах, и
последняя настолько ревниво оберегала ее от сторонних вторжений, что самое понятие о «реальном» как бы исчезло из общественного сознания.
Она появлялась всюду, где можно
было встретить военных людей; и сама заговаривала с ними, и дочерей заставляла
быть любезными: словом сказать, из
последнего билась, чтобы товар лицом показать.
— «Ничего»! — разве можно так говорить! Это чудно, дивно, божественно! Никогда Мочалов не
был так в ударе, как сегодня! Иногда он бывает неровен, но нынче… От первого до
последнего слова все
было в нем божественно! К сожалению, он, кажется, запивать начал.
Но, во всяком случае, за пределы захолустной мурьи он не выходил, во-первых, потому, что у него не
было достаточной подготовки для оценки явлений высшего порядка, а во-вторых, и потому, что круг этих
последних был так прочно замкнут, что не только в захолустья, но и повыше ничего оттуда не проникало.
Насколько
последний был недостоверен и проказлив, настолько же первый отличался достоверностью и серьезностью не только помыслов, но и телодвижений.
Кстати скажу здесь: вообще в мое время дети
были очень невоздержны на язык, и лексикон срамных слов самого
последнего разбора
был достаточно между ними распространен.