Неточные совпадения
Текучей воды было мало.
Только одна река Перла, да и та неважная, и еще две речонки: Юла и Вопля. [Само собой разумеется, названия эти вымышленные.] Последние еле-еле брели среди топких болот, по местам образуя стоячие бочаги, а по местам и совсем пропадая под густой пеленой водяной заросли. Там и сям виднелись небольшие озерки, в которых водилась немудреная рыбешка, но к которым в летнее время невозможно было ни подъехать, ни подойти.
Только одна усадьба сохранилась в моей памяти как исключение из общего правила.
И допускалось в этом смысле
только одно ограничение: как бы не застукать совсем!
— Малиновец-то ведь золотое дно, даром что в нем
только триста шестьдесят
одна душа! — претендовал брат Степан, самый постылый из всех, — в прошлом году
одного хлеба на десять тысяч продали, да пустоша в кортому отдавали, да масло, да яйца, да тальки. Лесу-то сколько, лесу! Там онадаст или не даст, а тут свое, законное.Нельзя из родового законной части не выделить. Вон Заболотье — и велика Федора, да дура — что в нем!
Что касается до нас, то мы знакомились с природою случайно и урывками —
только во время переездов на долгих в Москву или из
одного имения в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется, в целом доме не было. Раза два-три в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей в лес по грибы или в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
Только мне
одной — пшик вместо награды!
Вторую группу составляли два брата и три сестры-погодки, и хотя старшему брату, Степану, было уже четырнадцать лет в то время, когда сестре Софье минуло
только девять, но и первый и последняя учились у
одних и тех же гувернанток.
Матушка видела мою ретивость и радовалась. В голове ее зрела коварная мысль, что я и без посторонней помощи, руководствуясь
только программой, сумею приготовить себя, года в два, к
одному из средних классов пансиона. И мысль, что я одиниз всех детей почти ничего не буду стоить подготовкою, даже сделала ее нежною.
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения — ведь это отрава человеческого существования. Благодаря им человек впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать не
только свои собственные действия, но и поступки других. И горе, глубокое, неизбывное горе западает в его душу; за горем следует ропот, а отсюда
только один шаг до озлобления…
— Ну, теперь пойдут сряду три дня дебоширствовать! того и гляди, деревню сожгут! И зачем
только эти праздники сделаны! Ты смотри у меня! чтоб во дворе было спокойно! по очереди «гулять» отпускай: сперва
одну очередь, потом другую, а наконец и остальных. Будет с них и по
одному дню… налопаются винища! Да девки чтоб отнюдь пьяные не возвращались!
С утра до вечера они сидели
одни в своем заключении. У Ольги Порфирьевны хоть занятие было. Она умела вышивать шелками и делала из разноцветной фольги нечто вроде окладов к образам. Но Марья Порфирьевна ничего не умела и занималась
только тем, что бегала взад и вперед по длинной комнате, производя искусственный ветер и намеренно мешая сестре работать.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С
одного краю, в некотором отдалении от дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был в стаде, а дворовые на барщине.
Только вдали, за службами, бежал по направлению к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно, послали на сенокос за прислугой.
— Что ему, псу несытому, делается! ест да пьет, ест да пьет!
Только что он мне
одними взятками стоит… ах, распостылый! Весь земский суд, по его милости, на свой счет содержу… смерти на него нет! Умер бы — и дело бы с концом!
— А это мой Фомушка! — рекомендовала его тетенька, —
только он
один и помогает мне. Не знаю, как бы я и справилась без него с здешней вольницей!
Матушка действительно несколько изменилась в лице при
одной перспективе будущего визита Анфисы Порфирьевны. Тут
только, по-видимому, она окончательно убедилась, какую сделала ошибку, заехавши в Овсецово.
— Ну, ну… не пугайся! небось, не приеду! Куда мне, оглашенной, к большим барам ездить… проживу и
одна! — шутила тетенька, видя матушкино смущение, — живем мы здесь с Фомушкой в уголку, тихохонько, смирнехонько, никого нам не надобно! Гостей не зовем и сами в гости не ездим… некуда! А коли ненароком вспомнят добрые люди, милости просим! Вот
только жеманниц смерть не люблю, прошу извинить.
С
одной стороны, она сознавала зыбкость своих надежд; с другой, воображение так живо рисовало картины пыток и истязаний, которые она обещала себе осуществить над мужем, как
только случай развяжет ей руки, что она забывала ужасную действительность и всем существом своим переносилась в вожделенное будущее.
Во всяком случае, как
только осмотрелась матушка в Заболотье, так тотчас же начала дело о размежевании, которое и вел однажды уже упомянутый Петр Дормидонтыч Могильцев. Но увы! — скажу здесь в скобках — ни она, ни наследники ее не увидели окончания этого дела, и
только крестьянская реформа положила конец земельной сумятице, соединив крестьян в
одну волость с общим управлением и дав им возможность устроиться между собою по собственному разумению.
— Вот, сударыня, кабы вы остальные части купили, дело-то пошло бы у нас по-хорошему. И площадь в настоящий вид бы пришла, и гостиный двор настоящий бы выстроили! А то какой в наших лавчонках торг…
только маета
одна!
Именно
только повторение
одного и того же дня и требовалось.
Ехал я на своих, целых два дня с половиной,
один, без прислуги,
только в сопровождении кучера Алемпия.
Дом был одноэтажный, с мезонином,
один из тех форменных домов, которые сплошь и рядом встречались в помещичьих усадьбах; разница заключалась
только в том, что помещичьи дома были большею частью некрашеные, почернелые от старости и недостатка ремонта, а тут даже снаружи все глядело светло и чисто, точно сейчас ремонтированное.
Чай был вкусный, сдобные булки — удивительно вкусные, сливки — еще того вкуснее. Я убирал за обе щеки, а тетенька, смотря на меня, тихо радовалась. Затем пришла очередь и для клубники; тетенька разделила набранное на две части: мне и Сашеньке, а себе взяла
только одну ягодку.
Вот
только Акуля с Родивоном — из мужской прислуги он
один в доме и есть, а прочие всё девушки — всё что-то про себя мурлыкают.
Замечательно, что среди общих симпатий, которые стяжал к себе Половников,
один отец относился к нему не
только равнодушно, но почти гадливо. Случайно встречаясь с ним, Федос обыкновенно подходил к нему «к ручке», но отец проворно прятал руки за спину и холодно произносил: «Ну, будь здоров! проходи, проходи!» Заочно он называл его не иначе как «кобылятником», уверял, что он поганый, потому что сырое кобылье мясо жрет, и нетерпеливо спрашивал матушку...
Батюшка с тетеньками-сестрицами каждый день ездили в церковь, готовясь к причастию.
Только сенные девушки продолжали работать, так что Федос не выдержал и сказал
одной из них...
Как
только мы добрались до горницы, так сейчас же началась поверка персиков. Оказалось, что нижний ряд уж настолько побит, что пустил сок. Матушка пожертвовала
один персик мне, а остальные разложила на доске и покрыла полотенцем от мух.
Два раза (об этом дальше) матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но, проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву, хотя в это время года одиночество его усугублялось тем, что все родные разъезжались по деревням, и его посещал
только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье), да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и
один из всех окружающих знал в точности, сколько хранится у него капитала в ломбарде.
— Мала птичка, да ноготок востер. У меня до француза в Москве целая усадьба на Полянке была, и дом каменный, и сад, и заведения всякие, ягоды, фрукты, все свое.
Только птичьего молока не было. А воротился из Юрьева, смотрю —
одни закопченные стены стоят. Так, ни за нюх табаку спалили. Вот он, пакостник, что наделал!
— У нас, на селе,
одна женщина есть, тоже все на тоску жалуется. А в церкви, как
только «иже херувимы» или причастный стих запоют, сейчас выкликать начнет. Что с ней ни делали: и попа отчитывать призывали, и староста сколько раз стегал — она все свое. И представьте, как начнет выкликать, живот у нее вот как раздует. Гора горой.
— И куда они запропастились! — роптала матушка. — Вот говорили: в Москве женихи! женихи в Москве! а на поверку выходит пшик —
только и всего. Целую прорву деньжищ зря разбросали, лошадей, ездивши по магазинам, измучили, и хоть бы те
один!
Только рост у нее был хороший, и она гордилась этим, но матушка справедливо ей замечала: «На
одном росте, матушка, недалеко уедешь».
Начинается фантастическое бесстыжее хвастовство, в котором есть
только одно смягчающее обстоятельство: невозможность определить, преднамеренно ли лгут собеседники или каким-то волшебным процессом сами убеждаются в действительности того, о чем говорят.
— Есть, да не под кадрель вам. Даже полковник
один есть,
только вдовый, шестеро детей, да и зашибает.
— Ах, мать моя, да ведь и все помещики на
один манер. Это
только Василий Порфирыч твой…
Триста душ — этого только-только достаточно было, чтоб не прослыть бесприданницей даже в том среднем кругу, в котором мы вращались; ему же, при его расточительных инстинктах, достало бы этого куша
только на
один глоток.
Во всяком случае, она настояла на
одном: ни для кого не допускала отступлений от заведенных порядков и
только старалась избегать личных сношений с грубиянами.
Глаза ее, покрытые старческою влагой, едва выглядывали из-под толстых, как бы опухших век (
один глаз даже почти совсем закрылся, так что на его месте видно было
только мигающее веко); большой нос, точно цитадель, господствовал над мясистыми щеками, которых не пробороздила еще ни
одна морщина; подбородок был украшен приличествующим зобом.
Только один раз согласие было нарушено, и Аннушка вполне сознательно позволила себе быть строптивою.
Пошел от него такой дух тяжкий, что не
только домочадцы и друзья, но и слуги все разбежались; остался он
один как перст со своими сокровищами.
— А правда ли, тетенька, что у Троицы такой схимник живет, который всего
только одну просвирку в день кушает? — любопытствует которая-нибудь из слушательниц.
Матушка широко раскрыла глаза от удивления. В этом нескладном потоке шутовских слов она поняла
только одно: что перед нею стоит человек, которого при первом же случае надлежит под красную шапку упечь и дальнейшие объяснения с которым могут повлечь лишь к еще более неожиданным репримандам.
— Вряд ли он и косу в руку взять умеет, — предупреждал Федот, — грех
только с ним
один.
— А это, стало быть, бламанжей самого последнего фасона. Кеси-киселя (вероятно, qu’est-ce que c’est que cela [Что это такое (фр.).]) — милости просим откушать! Нет, девушки, раз меня
один барин бламанжем из дехтю угостил — вот так штука была! Чуть было нутро у меня не склеилось, да царской водки полштоф в меня влили —
только тем и спасли!
— Извольте смотреть! — продолжал он, — прежде
только трех зубов не было, а теперь ни
одного почесть нет!
— Так точно-с. При полковом лазарете фершалом состою.
Только не долго мне уж служить. Ни
одного суставчика во мне живого нет; умирать пора.
Известно было
одно: что она не
только строга, но и изобретательна.
Все было проклято в этой среде; все ходило ощупью в мраке безнадежности и отчаянья, который окутывал ее.
Одни были развращены до мозга костей, другие придавлены до потери человеческого образа.
Только бессознательность и помогала жить в таком чаду.
Наконец все совершилось. На свете прибавилось больше не
только одним рабом, но и христианином. Батюшке заплатили двугривенный и позвали Сергеича из девичьей. Последний, с своей стороны, подносит два полотенца, из которых
одно предназначается священнику, другое — матушке.
Но вот и Федот умирает — все старики умерли — все!
только один он, старый малиновецкий владыка, ждет смерти и дождаться не может.