Неточные совпадения
— Ах, да ведь я и лба-то сегодня
не перекрестила… ах,
грех какой! Ну, на этот раз Бог простит! Сашка! подтычь одеяло-то… плотнее… вот так!
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. —
Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для дорогих гостей, так и быть — пускай за племянничка Бога молит. Ах, трудно мне с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до
греха!
— Раньше трех часов утра и думать выезжать нельзя, — сказал он, — и лошади порядком
не отдохнули, да и по дороге пошаливают. Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до
греха!
Как на
грех, в это утро у нас в доме ожидают визитов.
Не то чтобы это был назначенный приемный день, а так уже завелось, что по пятницам приезжают знакомые, за которыми числится «должок» по визитам.
— Да ведь и человечьему долготерпению предел положен.
Не святые, а тоже люди — долго ли до
греха! Иной
не вытерпит, да своим судом себе правду добыть захочет, и Бог его за это наказать должен.
Стал странник перечислять купцу
грехи его — и чего-чего тут
не было!
—
Не мути ты меня, Христа ради! дай светлого праздника без
греха дождаться! Поела и ступай с Богом наверх!
— Ну, так я и знала! То-то я вчера смотрю, словно у него дыра во рту… Вот и еще испытание Царь Небесный за
грехи посылает! Ну, что ж! Коли в зачет
не примут, так без зачета отдам!
Но уже когда она в первый раз сделалась матерью, веселость с нее как рукой сняло, а теперь, когда ее во второй раз
грех попутал, она с первой же минуты, как убедилась, что беды
не миновать, совсем упала духом.
— Эй, послушайся, Матренка! Он ведь тоже человек подневольный; ему и во сне
не снилось, что ты забеременела, а он, ни дай, ни вынеси за что, должен чужой
грех на себя взять. Может, он и сейчас сидит в застольной да плачет!
Раздумывая об участи, ожидавшей Матренку, в девичьей шепотом поминали имя Ермолая-шорника, который жил себе припеваючи, точно и
не его
грех.
Ей даже
не было досадно, когда он, проходя мимо, смеючись, на нее посматривал и нагло посвистывал, словно подманивая на новый
грех.
Нечего
греха таить,
не честолюбивый, смирный народ был, ни ввысь, ни вширь, ни по сторонам
не заглядывался.
Корнеич уходит домой, обрадованный и ободренный. Грубо выпроводил его от себя Струнников, но он
не обижается: знает, что сам виноват. Прежде он часто у патрона своего обедывал, но однажды случился с ним
грех:
не удержался, в салфетку высморкался. Разумеется, патрон рассвирепел.
Но нет, унывать
не следует. Покуда еще все идет благополучно; отчего и впредь так же
не идти. Незачем зараньше пугать себя да всякие напасти придумывать —
грех.
Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял,
не грех бы тогда было и еще прибавить десять.
— Ну как
не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
— Да — что же? — сказала она, усмехаясь, покусывая яркие губы. — Как всегда — он работает топором, но ведь я тебе говорила, что на мой взгляд — это
не грех. Ему бы архиереем быть, — замечательные сочинения писал бы против Сатаны!
Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь
грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин
грех //
Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю
не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой
грех — недоглядел!..»
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что
не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь —
грехи помещика, //
Грех Якова несчастного, //
Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба нового //
Не будет на Руси!
— А кто сплошал, и надо бы // Того тащить к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на
грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, // Так смех и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его
не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»