Неточные совпадения
— Малиновец-то ведь золотое дно, даром что в нем только триста шестьдесят одна душа! — претендовал брат Степан, самый постылый из всех, — в прошлом году одного хлеба на десять тысяч продали, да пустоша в кортому отдавали, да масло, да яйца, да тальки. Лесу-то сколько, лесу! Там онадаст или
не даст, а тут свое, законное.
Нельзя из родового законной части
не выделить. Вон Заболотье — и велика Федора, да дура — что в нем!
Словом сказать, трагедии самые несомненные совершались на каждом шагу, и никто и
не подозревал, что это трагедия, а говорили резонно, что с «подлянками» иначе поступать
нельзя.
И мы, дети, были свидетелями этих трагедий и глядели на них
не только без ужаса, но совершенно равнодушными глазами. Кажется, и мы
не прочь были думать, что с «подлянками» иначе
нельзя…
Возражения против изложенного выше, впрочем, очень возможны. Мне скажут, например, что я обличаю такие явления, на которых лежит обязательная печать фатализма.
Нельзя же, в самом деле, вооружить ведением детей, коль скоро их возраст самою природою осужден на неведение.
Нельзя возложить на них заботу об устройстве будущих их судеб, коль скоро они
не обладают необходимым для этого умственным развитием.
Жестоким его
нельзя было назвать, но он был необыкновенно изобретателен на выдумки по части отягощения крестьян (про него говорили, что он
не мучит, а тигосит).
На правом клиросе пели
не особенно стройно, так как туда забирались богатеи, которым
нельзя было отказать, но на левом пение
не оставляло желать ничего лучшего.
Тем
не менее попы часто между собой сварились и завидовали друг другу, так как приходы никак
нельзя было поделить с математическою точностью.
Разговоры подобного рода возобновлялись часто и по поводу
не одной Поздеевки, но всегда келейно, чтобы
не вынести из избы сору и
не обнаружить матушкиных замыслов. Но
нельзя было их скрыть от Могильцева, без которого никакое дело
не могло обойтись, и потому нередко противная сторона довольно подробно узнавала о планах и предположениях матушки.
—
Нельзя, голубушка, маменька строго-настрого приказала. Если
не ворочусь, как сказано, никуда вперед
не отпустит. И
не просись.
— И ведь в какое время, непутевый, пришел! — сказала она уже мягче, — две недели сряду дождик льет, все дороги затопил, за сеном в поле проехать
нельзя, а он шлепает да шлепает по грязи. И хоть бы написал, предупредил… Ну, ин скидавай полушубок-то, сиди здесь, покуда я муженьку
не отрапортую.
— Раньше трех часов утра и думать выезжать
нельзя, — сказал он, — и лошади порядком
не отдохнули, да и по дороге пошаливают. Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до греха!
Больше десяти лет сидит сиднем дедушка в своем домике, никуда
не выезжает и
не выходит. Только два раза в год ему закладывают дрожки, и он отправляется в опекунский совет за получением процентов.
Нельзя сказать, что причина этой неподвижности лежит в болезни, но он обрюзг, отвык от людей и обленился.
— Ну, ты
не прогадаешь. Ежели с умом жить, можно и на хозяйство и на сады уделить. На хозяйство часть, на сады — часточку. Без чего
нельзя, так
нельзя.
И тесть и зять относятся друг к другу
нельзя сказать, чтоб враждебно, но равнодушно; по-видимому,
не находят предмета для разговора.
— Да, без дарованья в ихнем деле
нельзя. Хошь старайся, хошь расстарайся, а коли нет дарованья — ничего
не выйдет.
—
Нельзя сказать. Немолод — да и
не перестарок, лет сорок пять,
не больше.
Это тоже
нельзя было
не принять в расчет.
Всех под красную шапку
не отдашь — есть люди нужные, без которых в доме
нельзя обойтись.
За недостатком ларей, большинство спало вповалку на полу, так что
нельзя было пройти через комнату,
не наступив на кого-нибудь.
Дальнейших последствий стычки эти
не имели. Во-первых,
не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых.
Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Но матушка рассудила иначе. Работы нашлось много: весь иконостас в малиновецкой церкви предстояло возобновить, так что и срок определить было
нельзя. Поэтому Павлу было приказано вытребовать жену к себе. Тщетно молил он отпустить его, предлагая двойной оброк и даже обязываясь поставить за себя другого живописца; тщетно уверял, что жена у него хворая, к работе непривычная, — матушка слышать ничего
не хотела.
— А разве черт ее за рога тянул за крепостного выходить! Нет, нет, нет! По-моему, ежели за крепостного замуж пошла, так должна понимать, что и сама крепостною сделалась. И хоть бы раз она догадалась! хоть бы раз пришла: позвольте, мол, барыня, мне господскую работу поработать! У меня тоже ведь разум есть; понимаю, какую ей можно работу дать, а какую
нельзя. Молотить бы
не заставила!
Впрочем, она видела, что Конон, по мере разумения, свое дело делает, и понимала, что человек этот
не что иное, как машина, которую сбивать с однажды намеченной колеи безнаказанно
нельзя, потому что она, пожалуй, и совсем перестанет действовать.
Ермолай был такой же бессознательно развращенный человек, как и большинство дворовых мужчин; стало быть, другого и ждать от него было
нельзя. В Малиновце он появлялся редко, когда его работа требовалась по дому, а большую часть года ходил по оброку в Москве. Скука деревенской жизни была до того невыносима для московского лодыря, что потребность развлечения возникала сама собой. И он отыскивал эти развлечения, где мог,
не справляясь, какие последствия может привести за собой удовлетворение его прихоти.
Глупым, в грубом значении этого слова, Струнникова назвать было
нельзя, но и умен он был лишь настолько, чтобы, как говорится, сальных свечей
не есть и стеклом
не утираться.
Тем
не менее
нельзя было отрицать, что черная кошка уж пробежала.
Всего лучше об этом
не думать, потому что без чего
нельзя, так
нельзя.
Ах, жизнь, жизнь! все равно как платье. Все цело да цело, и вдруг где-нибудь лопнет. Хорошо еще, ежели лопнет по шву — зачинить легко; а ежели по целому месту — пиши пропало! Как ни чини, ни заштопывай, а оно все дальше да дальше врозь ползет. И заплатки порядочной поставить
нельзя: нитка
не держит. Господи, да неужто уж Бог так немилостив, во второй раз такое же испытанье пошлет! Он ли
не старается! он ли
не выбивается из сил!
Сердце Пустотелова радостно бьется в груди: теперь уж никакой неожиданности опасаться
нельзя. Он зорко следит за молотьбой, но дни становятся все короче и короче, так что приходится присутствовать на гумне
не больше семи-восьми часов в сутки. И чем дальше, тем будет легче. Пора и отдохнуть.
Одним словом, доказал все так ясно, что малому ребенку
не понять
нельзя.
Старики Бурмакины жили радушно, и гости ездили к ним часто. У них были две дочери, обе на выданье; надо же было барышням развлеченье доставить. Правда, что между помещиками женихов
не оказывалось, кроме закоренелых холостяков, погрязших в гаремной жизни, но в уездном городе и по деревням расквартирован был кавалерийский полк, а между офицерами и женихов присмотреть
не в редкость бывало. Стало быть, без приемов обойтись никак
нельзя.
Там, притаившись в отведенной ему крестьянской избе, он, в обществе избранных субалтерн-офицеров, засматривался на чепраковских барышень, покуда они резвились, купаясь в Вопле, и
нельзя поручиться, чтоб барышни, в свою очередь,
не знали, что за ними следят любопытные глаза.
— Помилуй, тут вдвоем усесться
нельзя; я на первом же ухабе вылечу вон, — чуть
не плача, говорила она.
Платье заказали, но чересчур роскошное. Знакомые у Бурмакина были простые, и вечера у них тоже простые. Понадобилось другое платье, простенькое. Бурмакин и тут
не рассчитал. За другим платьем понадобилось третье, потому что
нельзя же все в одном и том же платье ездить…
К сожалению, пьяная мать оказалась права. Несомненно, что Клавденька у всех на глазах сгорала. Еще когда ей было
не больше четырнадцати лет, показались подозрительные припадки кашля, которые с каждым годом усиливались. Наследственность брала свое, и так как помощи ниоткуда ждать было
нельзя, то девушка неминуемо должна была погибнуть.
Собирались раза два-три в зиму и в Малиновце, и я должен сказать правду, что в этих случаях матушка изменяла своим экономическим соображениям и устраивала праздники на славу. Да и
нельзя было иначе. Дом был громадный, помещения для всех вдоволь, запасов — тоже. Притом же сами всюду ездили и веселились — стыдно было бы и соседям
не отплатить тем же.