Неточные совпадения
Ни одного мига
нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы
не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что
не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже
нельзя более обращаться к этим людям в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а
не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты
не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
— Да
не горячись; их просто задержали;
нельзя же… Кстати: я ведь этого Коха встречал; он ведь, оказалось, у старухи вещи просроченные скупал? а?
— Плохо. Теперь еще:
не видал ли кто-нибудь Николая в то время, когда Кох да Пестряков наверх прошли, и
нельзя ли это чем-нибудь доказать?
— Вовсе
не хочется; я так спросил. Разве
нельзя спросить? Что вы все…
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему,
не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться
нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть
не сумел,
не выдержал; по делу видно…
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные
не говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал!
Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
И, однако ж, одеваясь, он осмотрел свой костюм тщательнее обыкновенного. Другого платья у него
не было, а если б и было, он, быть может, и
не надел бы его, — «так, нарочно бы
не надел». Но во всяком случае циником и грязною неряхой
нельзя оставаться: он
не имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут к себе. Платье свое он тщательно отчистил щеткой. Белье же было на нем всегда сносное; на этот счет он был особенно чистоплотен.
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что
не только никогда теперь
не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем,
нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с места и,
не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
— Что тело долго стоит… ведь теперь жарко, дух… так что сегодня, к вечерне, на кладбище перенесут, до завтра, в часовню. Катерина Ивановна сперва
не хотела, а теперь и сама видит, что
нельзя…
— Я согласен, что, может быть, уже слишком забочусь об этакой дряни, на твои глаза; но
нельзя же считать меня за это ни эгоистом, ни жадным, и на мои глаза эти две ничтожные вещицы могут быть вовсе
не дрянь.
—
Нельзя ли как-нибудь обойти всякий вопрос о моей сестре и
не упоминать ее имени. Я даже
не понимаю, как вы смеете при мне выговаривать ее имя, если только вы действительно Свидригайлов?
— Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего
не знаете… Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная… Она справедливости ищет… Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого
не сделает. Она сама
не замечает, как это все
нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается… Как ребенок, как ребенок! Она справедливая, справедливая!
— Лжете вы все! — вскричал он, — я
не знаю ваших целей, но вы все лжете… Давеча вы
не в этом смысле говорили, и ошибиться
нельзя мне… Вы лжете!
— Да уж больше и
нельзя себя выдать, батюшка Родион Романович. Ведь вы в исступление пришли.
Не кричите, ведь я людей позову-с!
— Ну какие тут депутаты-с, батенька! Вообразится же человеку! Да этак по форме и действовать-то
нельзя, как вы говорите, дела вы, родимый,
не знаете… А форма
не уйдет-с, сами увидите!.. — бормотал Порфирий, прислушиваясь к дверям.
А Катерина Ивановна была сверх того и
не из забитых: ее можно было совсем убить обстоятельствами, но забить ее нравственно, то есть запугать и подчинить себе ее волю,
нельзя было.
Положительно и окончательно этого еще, правда,
нельзя было сказать, но действительно в последнее время, во весь последний год, ее бедная голова слишком измучилась, чтобы хоть отчасти
не повредиться.
— Да ведь я божьего промысла знать
не могу… И к чему вы спрашиваете, чего
нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому
не жить?
Впрочем, он тут же догадался, что и
не это одно его тревожит; было что-то требующее немедленного разрешения, но чего ни осмыслить, ни словами
нельзя было передать.
— Во-первых, этого никак
нельзя сказать на улице; во-вторых, вы должны выслушать и Софью Семеновну; в-третьих, я покажу вам кое-какие документы… Ну да, наконец, если вы
не согласитесь войти ко мне, то я отказываюсь от всяких разъяснений и тотчас же ухожу. При этом попрошу вас
не забывать, что весьма любопытная тайна вашего возлюбленного братца находится совершенно в моих руках.
—
Нельзя же было кричать на все комнаты о том, что мы здесь говорили. Я вовсе
не насмехаюсь; мне только говорить этим языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Наконец, я, по крайней мере, вдвое сильнее вас и, кроме того, мне бояться нечего, потому что вам и потом
нельзя жаловаться: ведь
не захотите же вы предать в самом деле вашего брата?
— А-зе здеся
нельзя, здеся
не места! — встрепенулся Ахиллес, расширяя все больше и больше зрачки.
Ты меня, Родя, очень-то и
не балуй: можно тебе — зайди,
нельзя — нечего делать, и так подожду.
«Да так ли, так ли все это? — опять-таки подумал он, сходя с лестницы, — неужели
нельзя еще остановиться и опять все переправить… и
не ходить?»
— Ну да, недавно приехал, жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить
нельзя… оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого
не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб
нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить
нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Осип. Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать
нельзя. Я, говорит, шутить
не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы
не поспорить!
нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с какой стати ему смотреть на тебя?
Послушайте, Иван Кузьмич,
нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.