Неточные совпадения
И, что еще удивительнее: об
руку с этим сплошным мучительством шло и так называемое пошехонское «раздолье»,
к которому и поныне не без тихой грусти обращают свои взоры старички.
Лицо Анны Павловны мгновенно зеленеет; губы дрожат, грудь тяжело дышит,
руки трясутся. В один прыжок она подскакивает
к Кирюшке.
К шпалерам с задней стороны приставляются лестницы, и садовник с двумя помощниками влезают наверх, где персики зрелее, чем внизу. Начинается сбор. Анна Павловна, сопровождаемая ключницей и горничной, с горшками в
руках переходит из отделения в отделение; совсем спелые фрукты кладет особо; посырее (для варенья) — особо. Работа идет медленно, зато фруктов набирается масса.
Никаким подобным преимуществом не пользуются дети. Они чужды всякого участия в личном жизнестроительстве; они слепо следуют указаниям случайной
руки и не знают, что эта
рука сделает с ними. Поведет ли она их
к торжеству или
к гибели; укрепит ли их настолько, чтобы они могли выдержать напор неизбежных сомнений, или отдаст их в жертву последним? Даже приобретая знания, нередко ценою мучительных усилий, они не отдают себе отчета в том, действительно ли это знания, а не бесполезности…
Да и один ли оброк? ежели
к такому имению да приложить
руки, так и других полезных статей немало найдется.
С тем староста и ушел. Матушка, впрочем, несколько раз порывалась велеть заложить лошадей, чтоб съездить
к сестрицам; но в конце концов махнула
рукой и успокоилась.
Через две-три минуты, однако ж, из-за угла дома вынырнула человеческая фигура в затрапезном сюртуке, остановилась, приложила
руку к глазам и на окрик наш: «Анфиса Порфирьевна дома?» — мгновенно скрылась.
Я сам стоял в нерешимости перед смутным ожиданием ответственности за непрошеное вмешательство, — до такой степени крепостная дисциплина смиряла даже в детях человеческие порывы. Однако ж сердце мое не выдержало; я тихонько подкрался
к столбу и протянул
руки, чтобы развязать веревки.
Это волновало ее до чрезвычайности. Почему-то она представляла себе, что торговая площадь, ежели приложить
к ней
руки, сделается чем-то вроде золотого дна. Попыталась было она выстроить на своей усадебной земле собственный корпус лавок, фасом на площадь, но и тут встретила отпор.
Я как сейчас его перед собой вижу. Высокий, прямой, с опрокинутой назад головой, в старой поярковой шляпе грешневиком, с клюкою в
руках, выступает он, бывало, твердой и сановитой походкой из ворот, выходивших на площадь, по направлению
к конторе, и вся его фигура сияет честностью и сразу внушает доверие. Встретившись со мной, он возьмет меня за
руку и спросит ласково...
Наконец до слуха моего доходило, что меня кличут. Матушка выходила
к обеду
к двум часам. Обед подавался из свежей провизии, но, изготовленный неумелыми
руками, очень неаппетитно. Начатый прежде разговор продолжался и за обедом, но я, конечно, участия в нем не принимал. Иногда матушка была весела, и это означало, что Могильцев ухитрился придумать какую-нибудь «штучку».
Замечательно, что среди общих симпатий, которые стяжал
к себе Половников, один отец относился
к нему не только равнодушно, но почти гадливо. Случайно встречаясь с ним, Федос обыкновенно подходил
к нему «
к ручке», но отец проворно прятал
руки за спину и холодно произносил: «Ну, будь здоров! проходи, проходи!» Заочно он называл его не иначе как «кобылятником», уверял, что он поганый, потому что сырое кобылье мясо жрет, и нетерпеливо спрашивал матушку...
Но по мере того, как время приближалось
к всенощной, аллея наполнялась нищими и калеками, которые усаживались по обеим сторонам с тарелками и чашками в
руках и тоскливо голосили.
К концу обеда дедушка слегка совеет и даже начинает дремать. Но вот пирожное съедено, стулья с шумом отодвигаются. Дедушка, выполнивши обряд послеобеденного целованья (матушка и все дети подходят
к его
руке), отправляется в свою комнату и укладывается на отдых.
Начинается с того, что родные, кроме отца и Любягина, подходят
к старику и целуют его
руку.
— То-то, что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека
руки на службе связаны. Я полагаю, что он и жениться задумал с тем, чтобы службу бросить, купить имение да оборотами заняться. Получит
к Святой генерала и раскланяется.
Между матерью и дочерью сразу пробежала черная кошка. Приехавши домой, сестрица прямо скрылась в свою комнату, наскоро разделась и, не простившись с матушкой, легла в постель, положив под подушку перчатку с правой
руки,
к которой «он» прикасался.
— Если вы это сделаете, — с трудом произносит она, задыхаясь и протягивая
руки, — вот клянусь вам… или убегу от вас, или вот этими
руками себя задушу! Проси! — обращается она
к Конону.
Не могу с точностью определить, сколько зим сряду семейство наше ездило в Москву, но, во всяком случае, поездки эти, в матримониальном смысле, не принесли пользы. Женихи, с которыми я сейчас познакомил читателя, были единственными, заслуживавшими название серьезных; хотя же, кроме них, являлись и другие претенденты на
руку сестрицы, но они принадлежали
к той мелкотравчатой жениховской массе, на которую ни одна добрая мать для своей дочери не рассчитывает.
Семен Гаврилович Головастиков был тоже вдовец и вдобавок не имел одной
руки, но сестрица уже не обращала вниманья на то, целый ли будет у нее муж или с изъяном.
К тому же у нее был налицо пример тетеньки; у последней был муж колченогий.
По воскресеньям он аккуратно ходил
к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет не по дороге, а сбоку по траве, чтобы не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит
руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
Матушка затосковала. Ей тоже шло под шестьдесят, и она чувствовала, что бразды правления готовы выскользнуть из ее слабеющих
рук. По временам она догадывалась, что ее обманывают, и сознавала себя бессильною против ухищрений неверных рабов. Но, разумеется, всего более ее смутила молва, что крепостное право уже взяло все, что могло взять, и близится
к неминуемому расчету…
Около этого же времени Сергеич и Аксинья считают полезным напомнить «крестной» об Сережке. Его одевают в чистую рубашку, дают в
руки завязанную в платок тарелку с пшеничной лепешкой и посылают
к барыне.
Однако и молебен не поднял недужного с одра. Федот, видимо, приближался
к роковой развязке, а дождь продолжал лить как из ведра. Матушка самолично явилась в ригу и даже
руками всплеснула, увидевши громадные вороха обмолоченного и невывеянного хлеба.
С удивительной ловкостью играл он салфеткой, перебрасывая ее с
руки на
руку; черный, с чужого плеча и потертый по швам фрак, с нумером в петлице, вместо ордена, как нельзя больше шел ему
к лицу.
Польют дожди, ни
к чему
рук приложить нельзя, так что барщина сама собой упраздняется.
Она томно улыбнулась в ответ и потянула его за
руку к себе. И вслед за тем, как бы охваченная наплывом чувства, [она] сама потянулась
к нему и поцеловала его.
Она брала его за
руку и насильно увлекала в залу. Его ставили в пару и заставляли протанцевать кадриль. Но, исполнивши прихоть жены, он незаметно скрывался
к себе и уже не выходил вплоть до самой ночи.
Марья Маревна вошла в роскошную княжескую гостиную, шурша новым ситцевым платьем и держа за
руки обоих детей. Мишанка, завидев Селину Архиповну, тотчас же подбежал
к ней и поцеловал ручку; но Мисанка, красный как рак, уцепился за юбку материнского платья и с вызывающею закоснелостью оглядывал незнакомую обстановку.
Обыкновенно в углу залы садилась одна из гувернанток и выкликала: «Ворона летит! воробей летит!» — и вдруг, совсем неожиданно: «Анна Ивановна летит!» Ежели слово «летит» было употреблено в применении
к действительно летающему предмету, то играющие должны были поднимать
руку; если же оно было употреблено неподлежательно, то
руку поднимать не следовало.