Неточные совпадения
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед —
дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось:
как раз на седьмой
день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
Детские комнаты,
как я уже сейчас упомянул, были переполнены насекомыми и нередко оставались по нескольку
дней неметенными, потому что ничей глаз туда не заглядывал; одежда на детях была плохая и чаще всего перешивалась из разного старья или переходила от старших к младшим; белье переменялось редко.
— Ну, войди. Войди, посмотри,
как мать-старуха хлопочет. Вон сколько денег Максимушка (бурмистр из ближней вотчины) матери привез. А мы их в ящик уложим, а потом вместе с другими в
дело пустим. Посиди, дружок, посмотри, поучись. Только сиди смирно, не мешай.
— Дожидайся! — огорчался Гриша, слушая эти похвальбы, и даже принимался плакать с досады,
как будто у него и в самом
деле отнимали Бубново.
Наступавший затем Светлый праздник был едва ли не единственным
днем, когда лица рабов и рабынь расцветали и крепостное право
как бы упразднялось.
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он есть, ни то его нет — а ну,
как есть?!» Да о домовом достоверно знали, что он живет на чердаке.
Хотя время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный
день. Беседа идет о том,
какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый
день за пяльцы да за коклюшки засадят — хоть умирай от жары и духоты.
—
Как запашок! на льду стоит всего пятый
день, и уж запашок! Льду, что ли, у тебя нет? — строго обращается барыня к ключнице.
Все-то живут в спокое да в холе, она одна целый
день как в котле кипит.
Еще восемь часов только, а уж
какую пропасть она
дел приделала!
Вообще Могильцев не столько руководит ее в
делах, сколько выслушивает ее внушения, облекает их в законную форму и указывает, где, кому и в
каком размере следует вручить взятку. В последнем отношении она слепо ему повинуется, сознавая, что в тяжебных
делах лучше переложить, чем недоложить.
На этот раз
дел оказывается достаточно, так
как имеются в виду «оказии» и в Москву, и в одну из вотчин.
Маневр этот повторяется несколько раз сряду, пока Васька,
как бы из опасения, чтоб птица в самом
деле не издохла, не решается перекусить ей горло.
— Не божитесь. Сама из окна видела. Видела собственными глазами,
как вы, идучи по мосту, в хайло себе ягоды пихали! Вы думаете, что барыня далеко, ан она — вот она! Вот вам за это! вот вам! Завтра целый
день за пяльцами сидеть!
— Вот так оказия! А впрочем, и то сказать, целый
день туда да сюда… Поневоле замотаешься!
Как бы и завтра не забыть! Напомни.
— Что помещики! помещики-помещики, а
какой в них прок? Твоя маменька и богатая, а много ли она на попа расщедрится. За всенощную двугривенный, а не то и весь пятиалтынный. А поп между тем отягощается, часа полтора на ногах стоит. Придет усталый с работы, — целый
день либо пахал, либо косил, а тут опять полтора часа стой да пой! Нет, я от своих помещиков подальше. Первое
дело, прибыток от них пустой, а во-вторых, он же тебя жеребцом или шалыганом обозвать норовит.
Все это очень кстати случилось
как раз во время великого поста, и хотя великопостные
дни, в смысле крепостной страды и заведенных порядков, ничем не отличались в нашем доме от обыкновенных
дней, кроме того, что господа кушали «грибное», но все-таки
как будто становилось посмирнее.
Для убежденной и верующей мысли представление о человечестве является отнюдь не отдаленным и индифферентным,
как об этом гласит недальновидная «злоба
дня».
Остаются враги внутренние, но борьба с ними даже в отличие не вменяется.
Как субалтерн-офицер, он не играет в этом
деле никакой самостоятельной роли, а лишь следует указаниям того же Мити Потанчикова.
Сереже становится горько. Потребность творить суд и расправу так широко развилась в обществе, что начинает подтачивать и его существование. Помилуйте!
какой же он офицер! и здоровье у него далеко не офицерское, да и совсем он не так храбр, чтобы лететь навстречу смерти ради стяжания лавров. Нет, надо как-нибудь это
дело поправить! И вот он больше и больше избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
Чаю в этот
день до обедни не пьют даже дети, и так
как все приказания отданы еще накануне, то делать решительно нечего.
Тетеньки окончательно примолкли. По установившемуся обычаю, они появлялись в Малиновце накануне преображеньева
дня и исчезали в «Уголок» в конце апреля,
как только сливали реки и устанавливался мало-мальски сносный путь. Но и там и тут существование их было самое жалкое.
Дело в том, что тетенькино имение, Овсецово, лежало
как раз на полпути от Малинцова к Заболотью.
Я не помню,
как прошел обед; помню только, что кушанья были сытные и изготовленные из свежей провизии. Так
как Савельцевы жили всеми оброшенные и никогда не ждали гостей, то у них не хранилось на погребе парадных блюд, захватанных лакейскими пальцами, и обед всякий
день готовился незатейливый, но свежий.
С тех пор в Щучьей-Заводи началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь
день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их —
как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
— Ну, до трехсот далеконько. А впрочем, будет с нее на нынешний
день! У нас в полку так велось:
как скоро солдатик не выдержит положенное число палок — в больницу его на поправку. Там подправят, спину заживят, и опять в манеж… покуда свою порцию сполна не получит!
Но думать было некогда, да и исхода другого не предстояло. На другой
день, ранним утром, муж и жена отправились в ближайший губернский город, где живо совершили купчую крепость, которая навсегда передала Щучью-Заводь в собственность Анфисы Порфирьевны. А по приезде домой,
как только наступила ночь, переправили Николая Абрамыча на жительство в его бывшую усадьбу.
Правда, что подобные
разделы большею частью происходили в оброчных имениях, в которых для помещика было безразлично,
как и где устроилась та или другая платежная единица; но случалось, что такая же путаница допускалась и в имениях издельных, в особенности при выделе седьмых и четырнадцатых частей.
Во всяком случае,
как только осмотрелась матушка в Заболотье, так тотчас же начала
дело о размежевании, которое и вел однажды уже упомянутый Петр Дормидонтыч Могильцев. Но увы! — скажу здесь в скобках — ни она, ни наследники ее не увидели окончания этого
дела, и только крестьянская реформа положила конец земельной сумятице, соединив крестьян в одну волость с общим управлением и дав им возможность устроиться между собою по собственному разумению.
Тем не менее попы часто между собой сварились и завидовали друг другу, так
как приходы никак нельзя было
поделить с математическою точностью.
Обыкновенно и тут следовали той же методе,
какая существовала при
разделе имений вообще.
Итак, матушка чувствовала
как бы инстинктивную потребность сдерживать себя в новокупленном гнезде более, нежели в Малиновце. Но заболотское
дело настолько было ей по душе, что она смотрела тут и веселее и бодрее.
Все помещики, не только своего уезда, но и соседних, знали его
как затейливого борзописца и доверяли ему ходатайство по
делам, так что квартира его представляла собой нечто вроде канцелярии, в которой, под его эгидою, работало двое писцов.
— Вот, сударыня, кабы вы остальные части купили, дело-то пошло бы у нас по-хорошему. И площадь в настоящий вид бы пришла, и гостиный двор настоящий бы выстроили! А то
какой в наших лавчонках торг… только маета одна!
— Случается, сударыня, такую бумажку напишешь, что и к
делу она совсем не подходит, — смотришь, ан польза! — хвалился, с своей стороны, Могильцев. — Ведь противник-то
как в лесу бродит. Читает и думает: «Это недаром! наверное, онкуда-нибудь далеко крючок закинул». И начнет паутину кругом себя путать. Путает-путает, да в собственной путанице и застрянет. А мы в это время и еще загадку ему загадаем.
Входил гость, за ним прибывал другой, и никогда не случалось, чтобы кому-нибудь чего-нибудь недостало. Всего было вдоволь: индейка так индейка, гусь так гусь. Кушайте на здоровье, а ежели мало, так и цыпленочка можно велеть зажарить. В четверть часа готов будет. Не то что в Малиновце, где один гусиный полоток на всю семью мелкими кусочками изрежут, да еще норовят,
как бы и на другой
день осталось.
— Вот и
день сошел! да еще
как сошел-то — и не заметили! Тихо, мирно! — говаривала бабушка, отпуская внучку спать. — Молись, Сашенька, проси милости, чтобы и завтрашний
день был такой же!
Вот послезавтра увидишь,
какого мы бычка ко
дню моего ангела выпоили!
На другой
день, с осьми часов, мы отправились к обедне в ближайшую городскую церковь и, разумеется, приехали к «часам». По возвращении домой началось именинное торжество, на котором присутствовали именитейшие лица города. Погода была отличная, и именинный обед состоялся в саду. Все сошло,
как по маслу; пили и ели вдоволь, а теленок, о котором меня заранее предупреждала тетенька, оказался в полном смысле слова изумительным.
Произнося свои угрозы, матушка была, однако ж, в недоумении. Племянник ли Федос или беглый солдат — в сущности, ей было все равно; но если он вправду племянник, то
как же не принять его? Прогонишь его — он, пожалуй, в канаве замерзнет; в земский суд отправить его — назад оттуда пришлют… А
дело между тем разгласится, соседи будут говорить: вот Анна Павловна какова, мужнину племяннику в угле отказала.
— Постой, погоди! — опять смягчилась матушка, — криком
делу не поможешь, а надо его чередом расспросить,
как и что. Позови-ка его сюда! — приказала она лакею.
—
Как угодно, а я бы вам это
дело чудесно подстроил.
— Нет, голубчик, — сказала она, — нам от своего места бежать не приходится. Там
дело наладишь — здесь в упадок придет; здесь будешь хозяйствовать — там толку не добьешься. Нет ничего хуже,
как заглазно распоряжаться, а переезжать с места на место этакую махинищу верст — и денег не напасешься.
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни. До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний путь сокращался верст на пятнадцать), и так
как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло провести в дороге не меньше двух
дней с половиной. До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо было доехать засветло.
— Никак, Анна Павловна! Милости просим, сударыня! Ты-то здорова ли, а мое
какое здоровье! знобит всего, на печке лежу. Похожу-похожу по двору, на улицу загляну и опять на печь лягу. А я тебя словно чуял, и
дело до тебя есть. В Москву, что ли, собрались?
— Рыба
как рыба! Ты говори
дело.
Желала ли она заслужить расположение Григория Павлыча (он один из всей семьи присутствовал на похоронах и вел себя так «благородно», что ни одним словом не упомянул об имуществе покойного) или в самом
деле не знала, к кому обратиться;
как бы то ни было, но, схоронивши сожителя, она пришла к «братцу» посоветоваться.
— Надо помогать матери — болтал он без умолку, — надо стариково наследство добывать! Подловлю я эту Настьку,
как пить дам! Вот ужо пойдем в лес по малину, я ее и припру! Скажу: «Настасья! нам судьбы не миновать, будем жить в любви!» То да се… «с большим, дескать, удовольствием!» Ну, а тогда наше
дело в шляпе! Ликуй, Анна Павловна! лей слезы, Гришка Отрепьев!
Когда все пристроились по местам, разносят чай, и начинается собеседование. Первою темою служит погода; все жалуются на холода. Январь в половине, а
как стала 1-го ноября зима, так ни одной оттепели не было, и стужа
день ото
дня все больше и больше свирепеет.
— Ничего, успеет. Вот погодите, ужо я сам этим
делом займусь, мигом обеим вам женихов найду. Тебе, Надежда, покрупнее, потому что ты сама вишь
какая выросла; тебе, Александра, середненького. Ты что ж, Анна, об дочери не хлопочешь?