Неточные совпадения
А именно: все время, покуда она
жила в
доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой в ее городской
дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Теперь хороший-то
дом пустует, а он с семейством сзади в хибарке
живет.
Хотя Марья Порфирьевна имела собственную усадьбу «Уголок», в тридцати пяти верстах от нас, но
дом в ней был так неуютен и ветх, что
жить там, в особенности зимой, было совсем невозможно.
Господский
дом в «Уголке» почти совсем развалился, а средств поправить его не было. Крыша протекала; стены в комнатах были испещрены следами водяных потоков; половицы колебались; из окон и даже из стен проникал ветер. Владелицы никогда прежде не заглядывали в усадьбу; им и в голову не приходило, что они будут вынуждены
жить в такой руине, как вдруг их постигла невзгода.
— А ты, сударыня, что по сторонам смотришь… кушай! Заехала, так не накормивши не отпущу! Знаю я, как ты
дома из третьёводнишних остатков соусы выкраиваешь… слышала! Я хоть и в углу сижу, а все знаю, что на свете делается! Вот я нагряну когда-нибудь к вам, посмотрю, как вы там
живете… богатеи! Что? испугалась!
А
жить с Марьей Порфирьевной тетенька не желала, зная ее проказливость и чудачества, благодаря которым ее благоустроенный
дом мог бы в один месяц перевернуться вверх дном.
После этого я уже не видал тетеньки Раисы Порфирьевны, но она
жила еще долго. Выкормив Сашеньку в меру взрослой девицы, выдала ее замуж за «хорошего» человека, но не отпустила от себя, а приняла зятя в
дом. Таким образом, мечты ее осуществились вполне.
Словом сказать, чем дольше он
жил, тем больше весь
дом привыкал к нему.
— Все же надо себя к одному какому-нибудь месту определить. Положим, теперь ты у нас приютился, да ведь не станешь же ты здесь век вековать. Вот мы по зимам в Москве собираемся
жить.
Дом топить не будем, ставни заколотим — с кем ты тут останешься?
— А не пойдешь, так сиди в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то
пожил с тобой — и пропал по гостям, да по клубам, да по цыганам. А старик
дома сидеть будет, не надышится на тебя! И наряды и уборы… всем на свете для молодой жены пожертвовать готов!
В нижнем этаже господского
дома отвели для Павла просторную и светлую комнату, в которой помещалась его мастерская, а рядом с нею, в каморке, он
жил с женой.
— Слушай-ка ты меня! — уговаривала ее Акулина. — Все равно тебе не миновать замуж за него выходить, так вот что ты сделай: сходи ужо к нему, да и поговори с ним ладком. Каковы у него старики, хорошо ли
живут, простят ли тебя, нет ли в
доме снох, зятевей. Да и к нему самому подластись. Он только ростом невелик, а мальчишечка — ничего.
— Ишь ведь, святоша, так прямо и прет! «Своя комната», вишь, у него есть! точно ему зараньше в господском
доме квартира припасена! Не давать ему дров, пускай в холодной комнате
живет!
Матушка волновалась, а Сатир
жил себе втихомолку в каморке, занимаясь своим обычным делом. Чтобы пребывание его в Малиновце было не совсем без пользы для
дома, матушка посылала ему бумагу и приказывала ему тетрадки для детей сшивать и разлиновывать. Но труд был так ничтожен, что не только не удовлетворял барыню, но еще более волновал ее.
Дом был обширный, но построенный на старинный лад и обезображенный множеством пристроек, которые совсем были не нужны, потому что владелец
жил в нем сам-друг с женой и детей не имел.
Мужики
жили исправно и через меру барщиной не отягощались; дворовые смотрели весело, несмотря на то, что в
доме царствовала вечная сутолока по случаю беспрерывно сменявших друг друга гостей.
Дома он почти не
живет; с утра бродит по соседям; в одном месте пообедает, в другом поужинает, а к ночи, ежели ноги таскают, возвращается домой.
Соседи езжали к Струнниковым часто и охотно, особенно по зимам, так как усадьба их, можно сказать, представляла собой въезжий
дом, в котором всякий ел, пил и
жил сколько угодно.
Благо еще, что ко взысканию не подают, а только документы из года в год переписывают. Но что, ежели вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А по нынешним временам только этого и жди. Никто и не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так за это двери его
дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он
жил, и другим давал
жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие; одно не позабудется — жестокое слово: «Плати!»
По бокам господского
дома — множество хозяйственных построек, по большей части исправных, свидетельствующих, что помещик
живет запасливый.
— Помилуй, здесь
жить нельзя! грязь, вонь… ах, зачем ты меня в Москву вез! Теперь у нас
дома так весело… у соседей сбираются, в городе танцевальные вечера устраивают…
Валентин понял. Ему вдруг сделалось гнусно
жить в этом
доме. Наскоро съездил он в город, написал доверенность отцу и начал исподволь собираться. Затем он воспользовался первым днем, когда жена уехала в город на танцевальный вечер, и исчез из Веригина.
Слепушкина была одна из самых бедных дворянок нашего захолустья. За ней числилось всего пятнадцать ревизских душ, всё дворовые, и не больше ста десятин земли.
Жила она в маленьком домике, комнат в шесть, довольно ветхом; перед
домом был разбит крошечный палисадник, сзади разведен довольно большой огород, по бокам стояли службы, тоже ветхие, в которых помещалось большинство дворовых.
Дома ей решительно не у чего было хозяйствовать, а с смертью мужа и
жить на одном месте, пожалуй, не представлялось надобности.
Владелец Отрады, князь Андрей Владимирыч Кузьмин-Перекуров, по зимам обыкновенно
жил в своем
доме в Москве, а летом приезжал в Отраду вместе с женой, бывшей французской актрисой, Селиной Архиповной Бульмишь.
Расставшись с Мишанкой и послав Мисанке заочно благословение, Золотухина оставила княжеский
дом и вновь появилась в Словущенском. Но уже не ездила кормиться по соседям, а солидно
прожила лет шесть своим домком и при своем капитале. Умирая, она была утешена, что оба сына ее пристроены. Мишанка имел кафедру в Московском университете, а Мисанка, в чине губернского секретаря, пользовался благоволением начальства и репутацией примерного столоначальника.
Господский
дом разделил надвое с таким расчетом, что одному брату достались так называемые парадные комнаты, а другому —
жилые, двадцать три крестьянских двора распределил через двор: один двор одному брату, другой — рядом с первым — другому и т. д.
Очевидно, что при таких чудовищных условиях совместное существование было немыслимо. Поэтому Урванцовы недолго выдержали.
Прожив в наших местах не больше двух лет, они одновременно и неизвестно куда исчезли, оставив и отческий
дом, и деревнюшку на волю случайности.