Неточные совпадения
Увы! разговоры эти своим пошлым содержанием и формой засоряли детские мозги
едва ли
не хуже, нежели самая жестокая брань.
Наступавший затем Светлый праздник был
едва ли
не единственным днем, когда лица рабов и рабынь расцветали и крепостное право как бы упразднялось.
— Брысь, пострелята! Еще ученье
не кончилось, а они на-тко куда забрались! вот я вас! — кричит она на детей, все еще скучившихся у окна в девичьей и смотрящих, как солдата,
едва ступающего в колодках, ведут по направлению к застольной.
Пристяжные завиваются, дышловые грызутся и гогочут,
едва сдерживаемые сильною рукою кучера Алемпия; матушка трусит и крестится, но
не может отказать себе в удовольствии проехаться в этот день на стоялых жеребцах, которые в один миг домчат ее до церкви.
Тем
не менее матушка зорко следила за каждым его шагом, потому что репутация «перемётной сумы» утвердилась за ним
едва ли даже
не прочнее, нежели репутация искусного дельца.
Поэтому мне
не раз случалось слышать, как матушка,
едва вставши с постели, уже спрашивала Агашу...
—
Не удержались-таки! нагрубили! — бросается сестрица к матушке,
едва гость успел скрыться за дверью.
Глаза ее, покрытые старческою влагой,
едва выглядывали из-под толстых, как бы опухших век (один глаз даже почти совсем закрылся, так что на его месте видно было только мигающее веко); большой нос, точно цитадель, господствовал над мясистыми щеками, которых
не пробороздила еще ни одна морщина; подбородок был украшен приличествующим зобом.
Едва ли они даже
не сходились во взглядах на условия, при которых возможно совместное существование господ и рабов (обе одинаково признавали слепое повиновение главным фактором этих условий), но первая была идеалистка и смягчала свои взгляды на рабство утешениями «от Писания», а вторая, как истая саддукеянка, смотрела на рабство как на фаталистическое ярмо, которое при самом рождении придавило шею, да так и приросло к ней.
И точно: Аннушка
не заставила себя ждать и уже совсем было собралась сказать приличное случаю слово, но
едва вымолвила: «Милостив батюшка-царь! и об нас, многострадальных рабах, вспомнил…» — как матушка уже налетела на нее.
Но
едва вслед за тем приносили в девичью завтрак или обед, матушка призывала которую-нибудь из девушек (даже перед ними она уже
не скрывалась) и говорила...
Неоднократно я пытался спуститься вниз, в Павлову комнату, чтоб посмотреть на Маврушу, но
едва подходил к двери, как меня брала оторопь, и я возвращался назад,
не выполнив своего намерения.
Маленькая
не по росту голова, малокровное и узкое лицо, формой своей напоминавшее лезвие ножа, длинные изжелта-белые волосы, светло-голубые, без всякого блеска (словно пустые) глаза, тонкие,
едва окрашенные губы, длинные, как у орангутанга, мотающиеся руки и, наконец, колеблющаяся, неверная походка (точно он
не ходил, а шлялся) — все свидетельствовало о каком-то ненормальном состоянии, которое близко граничило с невменяемостью.
Вообще помещики смотрели на них как на отпетых, и ежели упорствовали отдавать дворовых мальчиков в ученье к цирульникам, то
едва ли
не ради того только, чтоб в доме был налицо полный комплект всякого рода ремесел.
Какое-то гнетущее равнодушие было написано на его лице, но в чем заключалась тайна этого равнодушия, это даже ему самому
едва ли было известно. Во всяком случае, никто
не видал на этом лице луча
не только радости, но даже самого заурядного удовольствия. Точно это было
не лицо, а застывшая маска. Глядит, моргает, носом шевелит, волосами встряхивает, а какой внутренний процесс скрывается за этими движениями — отгадать невозможно.
Сатир высказывал эти слова с волнением, спеша, точно
не доверял самому себе. Очевидно, в этих словах заключалось своего рода миросозерцание, но настолько
не установившееся, беспорядочное, что он и сам
не был в состоянии свести концы с концами.
Едва ли он мог бы даже сказать, что именно оно, а
не другой, более простой мотив, вроде, например, укоренившейся в русской жизни страсти к скитальчеству, руководил его действиями.
Струнников, с своей стороны, тоже доволен. Но он
не мечтает, во-первых, потому, что отяжелел после обеда и
едва может добрести до кабинета, и, во-вторых, потому, что мечтания вообще
не входят в его жизненный обиход и он предпочитает проживать деньги, как придется, без заранее обдуманного намерения. Придя в кабинет, он снимает платье, надевает халат и бросается на диван. Через минуту громкий храп возвещает, что излюбленный человек в полной мере воспользовался послеобеденным отдыхом.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он приехал к ним и, вопреки обыкновению,
не застал в доме никого посторонних. Был темный октябрьский вечер; комната
едва освещалась экономно расставленными сальными огарками; старики отдыхали; даже сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она сидела в гостиной в обычной ленивой позе и
не то дремала,
не то о чем-то думала.
Неточные совпадения
Сама лисица хитрая, // По любопытству бабьему, // Подкралась к мужикам, // Послушала, послушала // И прочь пошла, подумавши: // «И черт их
не поймет!» // И вправду: сами спорщики //
Едва ли знали, помнили — // О чем они шумят…
Отец,
не имея почтения к жене своей,
едва смеет их обнять,
едва смеет отдаться нежнейшим чувствованиям человеческого сердца.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования
не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было
едва ли
не лучшее время в его истории.
Победа над Наполеоном еще более утвердила их в этом мнении, и
едва ли
не в эту самую эпоху сложилась знаменитая пословица:"Шапками закидаем!", которая впоследствии долгое время служила девизом глуповских подвигов на поле брани.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но
едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что
не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.