Неточные совпадения
Даже в парадных комнатах все столы
были нагружены ворохами ягод, вокруг которых
сидели группами сенные девушки, чистили, отбирали ягоду по сортам, и едва успевали справиться с одной грудой, как на смену ей появлялась другая.
Сижу я в своем Малиновце, ничего не знаю, а там, может
быть, кто-нибудь из старых товарищей взял да и шепнул.
Сижу, ничего не знаю, а там: «
Быть по сему» — и дело с концом.
Весь этот день я
был радостен и горд. Не
сидел, по обыкновению, притаившись в углу, а бегал по комнатам и громко выкрикивал: «Мря, нря, цря, чря!» За обедом матушка давала мне лакомые куски, отец погладил по голове, а тетеньки-сестрицы, гостившие в то время у нас, подарили целую тарелку с яблоками, турецкими рожками и пряниками. Обыкновенно они делывали это только в дни именин.
Вечером матушка
сидит, запершись в своей комнате. С села доносится до нее густой гул, и она боится выйти, зная, что не в силах
будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают по чуланам и укладывают спать. Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее в груди всевластное помещичье сердце!
С утра до вечера они
сидели одни в своем заключении. У Ольги Порфирьевны хоть занятие
было. Она умела вышивать шелками и делала из разноцветной фольги нечто вроде окладов к образам. Но Марья Порфирьевна ничего не умела и занималась только тем, что бегала взад и вперед по длинной комнате, производя искусственный ветер и намеренно мешая сестре работать.
В течение всего обеда они
сидели потупив глаза в тарелки и безмолвствовали.
Ели только суп и пирожное, так как остальное кушанье
было не по зубам.
— Разумеется. Ты у тетеньки в гостях и, стало
быть, должен вести себя прилично. Не след тебе по конюшням бегать.
Сидел бы с нами или в саду бы погулял — ничего бы и не
было. И вперед этого никогда не делай. Тетенька слишком добра, а я на ее месте поставила бы тебя на коленки, и дело с концом. И я бы не заступилась, а сказала бы: за дело!
На другой день, ранним утром, началась казнь. На дворе стояла уже глубокая осень, и Улиту, почти окостеневшую от ночи, проведенной в «холодной», поставили перед крыльцом, на одном из приступков которого
сидел барин, на этот раз еще трезвый, и курил трубку. В виду крыльца, на мокрой траве,
была разостлана рогожа.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не
было видно, и на краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо
было совсем чистое, синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька
сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском
напевала: «Свете тихий…»
Вечером, конечно, служили всенощную и наполнили дом запахом ладана. Тетенька
напоила чаем и накормила причт и нас, но сама не
пила, не
ела и
сидела сосредоточенная, готовясь к наступающему празднику. Даже говорить избегала, а только изредка перекидывалась коротенькими фразами. Горничные тоже вели себя степенно, ступали тихо, говорили шепотом. Тотчас после ухода причта меня уложили спать, и дом раньше обыкновенного затих.
Однажды, — это
было в конце октября, глубокою осенью, — семья наша
сидела за вечерним чаем, как из девичьей опрометью прибежала девушка и доложила матушке...
— Да, солнцем его прожаривает. Я в двенадцатом году, во Владимирской губернии, в Юрьевском уезде, жил, так там и в ту пору лесов мало
было. Такая жарынь все лето стояла, что только тем и спасались, что на погребицах с утра до вечера
сидели.
В начале шестого подают чай, и ежели время вёдреное, то дедушка
пьет его на балконе. Гостиная выходит на запад, и старик любит понежиться на солнышке. Но в сад он, сколько мне помнится, ни разу не сходил и даже в экипаже не прогуливался. Вообще
сидел сиднем, как и в Москве.
Когда все визиты
были сделаны, несколько дней
сидели по утрам дома и ждали отдачи. Случалось, что визитов не отдавали, и это служило темой для продолжительных и горьких комментариев. Но случалось и так, что кто-нибудь приезжал первый — тогда на всех лицах появлялось удовольствие.
— А не пойдешь, так
сиди в девках. Ты знаешь ли, старик-то что значит? Молодой-то пожил с тобой — и пропал по гостям, да по клубам, да по цыганам. А старик дома
сидеть будет, не надышится на тебя! И наряды и уборы… всем на свете для молодой жены пожертвовать готов!
— Двадцать лет тетёхе, а она все в девках
сидит! — ропщет она. — В эти года я уж троих ребят принесла! Что ж,
будет, что ли, у тебя жених? или ты только так: шалды-балды, и нет ничего! — приступает она к свахе.
Поднимается спор, законный или незаконный король Людвиг-Филипп. Дядя утверждает, что уж если раз
сидит на троне — стало
быть, законный; Стриженый возражает...
— Кабы он на прародительском троне
сидел, ну, тогда точно, что… А то и я, пожалуй, велю трон у себя в квартире поставить да сяду — стало
быть, и я
буду король?
— Не иначе, как на чердак… А кому они мешали! Ах, да что про старое вспоминать! Нынче взойдешь в девичью-то — словно в гробу девки
сидят. Не токма что песню
спеть, и слово молвить промежду себя боятся. А при покойнице матушке…
— Ты что ж это! взаправду бунтовать вздумала! — крикнула она на нее, — по-твоему, стало
быть, ежели, теперича, праздник, так и барыниных приказаний исполнять не следует!
Сидите, мол, склавши ручки, сам Бог так велел! Вот я тебя… погоди!
— Нечего сказать, нещечко взял на себя Павлушка! — негодовала матушка, постепенно забывая кратковременную симпатию, которую она выказала к новой рабе, —
сидят с утра до вечера, друг другом любуются; он образа малюет, она чулок вяжет. И чулок-то не барский, а свой! Не знаю, что от нее дальше
будет, а только ежели… ну уж не знаю! не знаю! не знаю!
— Долго ли твоя дворянка
будет сложа ручки
сидеть? — приступала она к нему.
Но Мавруша не лгала. Два дня сряду
сидела она не
евши и в застольную не шла, а на третий день матушка обеспокоилась и призвала Павла.
Этак и все, глядя на фордыбаку, скажут: и мы
будем склавши ручки
сидеть!
— Ну, больше
сидеть не
будет, — решительно молвила матушка и в тот же вечер приказала старосте, чтоб назавтра готовил дальнюю подводу.
— Что ж, что в поневе! И все бабы так ходят.
Будешь баба, по-бабьему и одеваться
будешь. Станешь бабью работу работать, по домашеству старикам помогать — вот и обойдется у вас. Неужто ж лучше с утра до вечера, не разгибаючи спины, за пяльцами
сидеть?
Там он, покуда
было светло, занимался переписыванием «цветничков» (молитвенных сборников), располагая, по-видимому, продавать их в пользу церкви, а вечером,
сидя без огня,
пел духовные песни, отголоски которых нередко проникали и в господские комнаты.
— Тебе что! Ты заперся у себя в кабинете, и горюшка мало!
сидишь да по ляжкам похлопываешь… А я цельный день как в огне горю… Куда я теперь без Федота
поспела!
Помещику Григорию Александровичу Перхунову, о котором дошло до сведения, что он «шумаркает», велено
было внушить, чтобы
сидел смирно.
— Ну что ж, так и
есть! на мое и вышло! — торжествовал он, — там поляки; они бунтовщики, им так и нужно. А мы
сидим смирно, властям повинуемся — нас обижать не за что.
— Вот видите! А тогда
сидели бы вечером таким же манером, как теперь, жена бы чай разливала, а вы бы пунш
пили.
Но вот наконец его день наступил. Однажды, зная, что Милочка гостит у родных, он приехал к ним и, вопреки обыкновению, не застал в доме никого посторонних.
Был темный октябрьский вечер; комната едва освещалась экономно расставленными сальными огарками; старики отдыхали; даже сестры точно сговорились и оставили Людмилу Андреевну одну. Она
сидела в гостиной в обычной ленивой позе и не то дремала, не то о чем-то думала.
Детские игры того времени
были очень нeразнообразны и притом совершенно чужды мысли о соединении забавного с полезным. Я помню только следующие: в лошадки, фанты, жмурки и «сижу-посижу».
Во второй участвующие рассаживались по стульям, а играющий с завязанными глазами садился по очереди ко всем на колени и должен
был угадать, у кого он
сидит.