Неточные совпадения
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед —
дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь
в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой
день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
Но судачением соседей
дело ограничивалось очень редко;
в большинстве случаев оно перерождалось
в взаимную семейную перестрелку. Начинали с соседей, а потом постепенно переходили к
самим себе. Возникали бурные сцены, сыпались упреки, выступали на сцену откровения…
— Малиновец-то ведь золотое
дно, даром что
в нем только триста шестьдесят одна душа! — претендовал брат Степан,
самый постылый из всех, —
в прошлом году одного хлеба на десять тысяч продали, да пустоша
в кортому отдавали, да масло, да яйца, да тальки. Лесу-то сколько, лесу! Там онадаст или не даст, а тут свое, законное.Нельзя из родового законной части не выделить. Вон Заболотье — и велика Федора, да дура — что
в нем!
Аудиенция кончена. Деловой
день в самом разгаре, весь дом приходит
в обычный порядок. Василий Порфирыч роздал детям по микроскопическому кусочку просфоры, напился чаю и засел
в кабинет. Дети зубрят уроки. Анна Павловна тоже удалилась
в спальню, забыв, что голова у нее осталась нечесаною.
— Не божитесь.
Сама из окна видела. Видела собственными глазами, как вы, идучи по мосту,
в хайло себе ягоды пихали! Вы думаете, что барыня далеко, ан она — вот она! Вот вам за это! вот вам! Завтра целый
день за пяльцами сидеть!
Гораздо более злостными оказываются последствия, которые влечет за собой «система».
В этом случае детская жизнь подтачивается
в самом корне, подтачивается безвозвратно и неисправимо, потому что на помощь системе являются мастера своего
дела — педагоги, которые служат ей не только за страх, но и за совесть.
Матушка волнуется, потому что
в престольный праздник она чувствует себя бессильною. Сряду три
дня идет по деревням гульба,
в которой принимает деятельное участие
сам староста Федот. Он не является по вечерам за приказаниями, хотя матушка машинально всякий
день спрашивает, пришел ли Федотка-пьяница, и всякий раз получает один и тот же ответ, что староста «не годится». А между тем овсы еще наполовину не сжатые
в поле стоят, того гляди, сыпаться начнут, сенокос тоже не весь убран…
Потом пьют чай
сами господа (а
в том числе и тетеньки, которым
в другие
дни посылают чай «на верх»), и
в это же время детей наделяют деньгами: матушка каждому дает по гривеннику, тетеньки — по светленькому пятачку.
Наконец отошел и обед.
В этот
день он готовится
в изобилии и из свежей провизии; и хотя матушка, по обыкновению,
сама накладывает кушанье на тарелки детей, но на этот раз оделяет всех поровну, так что дети всесыты. Шумно встают они, по окончании обеда, из-за стола и хоть сейчас готовы бежать, чтобы растратить на торгу подаренные им капиталы, но и тут приходится ждать маменькиного позволения, а иногда она довольно долго не догадывается дать его.
Теперь, когда Марья Порфирьевна перешагнула уже за вторую половину седьмого десятилетия жизни, конечно, не могло быть речи о драгунских офицерах, но даже мы, дети, знали, что у старушки над
самым изголовьем постели висел образок Иосифа Прекрасного, которому она особенно усердно молилась и
в память которого, 31 марта, одевалась
в белое коленкоровое платье и тщательнее, нежели
в обыкновенные
дни, взбивала свои сырцового шелка кудри.
Тетеньки окончательно примолкли. По установившемуся обычаю, они появлялись
в Малиновце накануне преображеньева
дня и исчезали
в «Уголок»
в конце апреля, как только сливали реки и устанавливался мало-мальски сносный путь. Но и там и тут существование их было
самое жалкое.
В то время
дела такого рода считались между приказною челядью лакомым кусом.
В Щучью-Заводь приехало целое временное отделение земского суда, под председательством
самого исправника. Началось следствие. Улиту вырыли из могилы, осмотрели рубцы на теле и нашли, что наказание не выходило из ряду обыкновенных и что поломов костей и увечий не оказалось.
Однажды вздумала она погонять мужа на корде, но, во-первых, полуразрушенный человек уже
в самом начале наказания оказался неспособным получить свою порцию сполна, а, во-вторых, на другой
день он исчез.
— И на третий закон можно объясненьице написать или и так устроить, что прошенье с третьим-то законом с надписью возвратят. Был бы царь
в голове, да перо, да чернила, а прочее
само собой придет. Главное
дело, торопиться не надо, а вести
дело потихоньку, чтобы только сроки не пропускать. Увидит противник, что
дело тянется без конца, а со временем, пожалуй, и
самому дороже будет стоить — ну, и спутается. Тогда из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
— Цирульники, а республики хотят. И что такое республика? Спроси их, — они и
сами хорошенько не скажут. Так, руки зудят. Соберутся
в кучу и галдят. Точь-в-точь у нас на станции ямщики, как жеребий кидать начнут, кому ехать. Ну, слыханное ли
дело без начальства жить!
Однажды, однако, матушка едва не приняла серьезного решения относительно Аннушки. Был какой-то большой праздник, но так как услуга по дому и
в праздник нужна, да, сверх того, матушка
в этот
день чем-то особенно встревожена была, то, натурально, сенные девушки не гуляли. По обыкновению, Аннушка произнесла за обедом приличное случаю слово, но, как я уже заметил, вступивши однажды на практическую почву, она уже не могла удержаться на высоте теоретических воззрений и незаметно впала
в противоречие
сама с собою.
С этими словами она выбежала из девичьей и нажаловалась матушке. Произошел целый погром. Матушка требовала, чтоб Аннушку немедленно услали
в Уголок, и даже грозилась отправить туда же
самих тетенек-сестриц. Но благодаря вмешательству отца
дело кончилось криком и угрозами. Он тоже не похвалил Аннушку, но ограничился тем, что поставил ее
в столовой во время обеда на колени. Сверх того, целый месяц ее «за наказание» не пускали
в девичью и носили пищу наверх.
Но это было несправедливо, потому что он не только не скрывался, а, напротив, открыто появлялся среди белого
дня в самых людных местах и, держа
в руках книжку, выпрашивал подаяние.
Всю горькую чашу существования мастерового-ученика он выпил до
дна, на собственных боках убеждаясь, что попал
в глухой мешок, из которого некуда выбраться, и что, стало быть,
самое лучшее, что ему предстояло, — это притупить
в себе всякую чувствительность, обтерпеться.
Оба проникли
в самую суть сельскохозяйственного
дела, оба понимали друг друга.
— У Акулины своего
дела по горло; а
сама и сходила бы, да ходилки-то у меня уж не прежние. Да и что я на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи да сходи. Уеду отсюда, вот тебе крест, уеду! Выстрою
в Быкове усадьбу, возьму детей, а ты живи один с милыми сестрицами, любуйся на них!
Я не говорю, чтобы Струнников воспользовался чем-нибудь от всех этих снабжений, но на глазах у него происходило
самое наглое воровство,
в котором принимал деятельное участие и Синегубов, а он между тем считался главным распорядителем
дела. Воры действовали так нагло, что чуть не
в глаза называли его колпаком (
в нынешнее время сказали бы, что он стоит не на высоте своего призвания). Ему, впрочем, и
самому нередко казалось, что кругом происходит что-то неладное.
Пустотелов выходит на балкон, садится
в кресло и отдыхает.
День склоняется к концу,
в воздухе чувствуется роса, солнце дошло до
самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча, садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык,
в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается
в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.
В усадьбе и около нее с каждым
днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще
в полном ходу и будет продолжаться до
самых святок.
В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец
в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Приезды не мешают, однако ж, Арсению Потапычу следить за молотьбой. Все знают, что он образцовый хозяин, и понимают, что кому другому, а ему нельзя не присмотреть за работами; но, сверх того, наступили
самые короткие
дни, работа идет не больше пяти-шести часов
в сутки, и Пустотелов к обеду уж совсем свободен. Иногда, впрочем, он и совсем освобождает себя от надзора; придет
в ригу на какой-нибудь час, скажет мужичкам...
Несмотря на недостатки, она, однако ж, не запиралась от гостей, так что от времени до времени к ней наезжали соседи. Угощенье подавалось такое же, как и у всех, свое, некупленное; только ночлега
в своем тесном помещении она предложить не могла. Но так как
в Словущенском существовало около десяти дворянских гнезд, и
в том числе усадьба
самого предводителя, то запоздавшие гости обыкновенно размещались на ночь у соседних помещиков, да кстати и следующий
день проводили у них же.
Этот страшный вопрос повторялся
в течение
дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже
в самые тяжелые минуты не забывала о дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной матерью, удвоивала ее страдания.
В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы дочь, на время запоя, уходила к соседям, но последняя не соглашалась.
Так что ежели
дело не совсем приходило
в упадок, то именно благодаря тому, что
сами дворовые поддерживали установившиеся порядки.
И действительно, оно наступило, когда мальчикам минуло шесть лет. Можно было бы, конечно, и повременить, но Марья Маревна была нетерпелива и, не откладывая
дела в долгий ящик,
сама начала учить детей грамоте.
Марья Маревна учила толково, но тут между детьми сказалась значительная разница. Тогда как Мишанка быстро переходил от азбуки к складам, от складов к изречениям и с каким-то упоением выкрикивал
самые неудобопроизносимые сочетания букв, Мисанка то и
дело тормозил успешный ход учебы своей тупостью. Некоторых букв он совсем не понимал, так что приходилось подниматься на хитрость, чтобы заставить его усвоить их.
В особенности его смущали буквы Э, Q и V.
Одним словом,
день кончился полным триумфом для Золотухиной. Селина Архиповна
сама показала гостям чудеса Отрады, и не только накормила их обедом, но и оставила ночевать. Но, что всего важнее,
в этот же
день была решена участь Мишанки и
самой Марьи Маревны. Первого князь взялся определить на свой счет
в московский дворянский институт; второй Селина Архиповна предложила место экономки
в московском княжеском доме.