Неточные совпадения
И то и другое одновременно заколотили
в гроб и снесли на погост, а какое иное право и какое иное раздолье выросли на этой
общей могиле — это вопрос особый.
Только одна усадьба сохранилась
в моей памяти как исключение из
общего правила.
Ни
в характерах, ни
в воспитании, ни
в привычках супругов не было ничего
общего, и так как матушка была из Москвы привезена
в деревню,
в совершенно чуждую ей семью, то
в первое время после женитьбы положение ее было до крайности беспомощное и приниженное.
Об отцовском имении мы не поминали, потому что оно, сравнительно, представляло небольшую часть
общего достояния и притом всецело предназначалось старшему брату Порфирию (я
в детстве его почти не знал, потому что он
в это время воспитывался
в московском университетском пансионе, а оттуда прямо поступил на службу); прочие же дети должны были ждать награды от матушки.
Все
в доме усердно молились, но главное значение молитвы полагалось не
в сердечном просветлении, а
в тех вещественных результатах, которые она, по
общему корыстному убеждению, приносила за собой.
Участь тетенек-сестриц была решена. Условлено было, что сейчас после Покрова, когда по первым умолотам уже можно будет судить об
общем урожае озимого и ярового, семья переедет
в Заболотье. Часть дворовых переведут туда же, а часть разместится
в Малиновце по флигелям, и затем господский дом заколотят.
Сложилось два мнения: одно утверждало, что поступок Савельцева представляет собою один из видов превышения помещичьей власти; другое — что дело это заключает
в себе преступление, подведомое
общим уголовным судам. Первое мнение одержало верх.
Торговая площадь не была разделена, и доходы с нее делились пропорционально между совладельцами. Каждый год, с
общего согласия, установлялась такса с возов, лавок, трактиров и кабака, причем торговать
в улицах и
в собственных усадьбах хотя и дозволялось, но под условием особенного и усиленного налога. При этих совещаниях матушке принадлежали две пятых голоса, а остальные три пятых — прочим совладельцам. Очевидно, она всегда оставалась
в меньшинстве.
Во всяком случае, как только осмотрелась матушка
в Заболотье, так тотчас же начала дело о размежевании, которое и вел однажды уже упомянутый Петр Дормидонтыч Могильцев. Но увы! — скажу здесь
в скобках — ни она, ни наследники ее не увидели окончания этого дела, и только крестьянская реформа положила конец земельной сумятице, соединив крестьян
в одну волость с
общим управлением и дав им возможность устроиться между собою по собственному разумению.
Причетники, впрочем, и
в Заболотье были довольно бедны и постоянно подозревали попов
в утайке
общих доходов, особливо во время славления.
«
В случае чего, сейчас же гонца слать!» — таков был
общий лозунг.
Матушка тотчас же увела Настасью
в свою спальню, где стоял самовар, особый от
общего, и разного рода лакомства.
За обедом дедушка сидит
в кресле возле хозяйки. Матушка сама кладет ему на тарелку лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит
общий разговор,
в котором принимает участие и отец.
Один отец остается равнодушен к
общей кутерьме и ходит исправно
в церковь ко всем службам.
Разговор делается
общим. Отец рассказывает, что
в газетах пишут о какой-то необычной комете, которую ожидают
в предстоящем лете; дядя сообщает, что во французского короля опять стреляли.
Напротив, из ежедневных разговоров матушки с старостой Федотом я вынес убеждение, что барщина
в Малиновце отбывалась, как
общее правило, брат на брата и что случайно забранные у крестьян вперед дни зачитывались им впоследствии.
Хоть и следовало беспрекословно принимать всеи от всякогогосподина, но сквозь
общую ноту послушания все-таки просачивалась мысль, что и господа имеют известные обязанности относительно рабов и что те, которые эти обязанности выполняют, и
в будущей жизни облегченье получат.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала
общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы
в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Конон не отличался никакими особенными качествами, которые выделяли бы его из
общей массы дворовых, но так как
в нем эта последняя нашла полное олицетворение своего сокровенного миросозерцания, то я считаю нелишним посвятить ему несколько страниц.
Даже из прислуги он ни с кем
в разговоры не вступал, хотя ему почти вся дворня была родня. Иногда, проходя мимо кого-нибудь, вдруг остановится, словно вспомнить о чем-то хочет, но не вспомнит, вымолвит: «Здорово, тетка!» — и продолжает путь дальше. Впрочем, это никого не удивляло, потому что и на остальной дворне
в громадном большинстве лежала та же печать молчания, обусловившая своего рода
общий modus vivendi, которому все бессознательно подчинялись.
Такова была
общая обмундировка мужской прислуги
в нашем доме.
Характер у нее веселый, отзывчивый, что очень резко выделяется на
общем фоне уныния, господствующем
в девичьей.
Но вот одним утром пришел
в девичью Федот и сообщил Акулине, чтоб Матренка готовилась: из Украины приехал жених. Распорядиться, за отсутствием матушки, было некому, но
общее любопытство было так возбуждено, что Федота упросили показать жениха, когда барин после обеда ляжет отдыхать. Даже мы, дети, высыпали
в девичью посмотреть на жениха, узнавши, что его привели.
Сатир уже три раза был
в бегах. Походит года два-три, насбирает денег на церковное строение и воротится. Он и балахон себе сшил такой, чтоб на сборщика походить, и книжку с воззванием к христолюбивым жертвователям завел, а пелену на книжку тетеньки-сестрицы ему сшили. А так как
в нашей церкви колокол был мал и плох, то доставляемый им сбор присовокуплялся к
общей сумме пожертвований на покупку нового колокола.
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел
общее изумление. Его уж оставили
в покое: живи, как хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с дороги к отцу письмо,
в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что
в Малиновце.
К этой
общей системе
в качестве подспорья прибавлялись молебны о ниспослании вёдра или дождя; но так как пути провидения для смертных закрыты, то самые жаркие мольбы не всегда помогали.
Как бы ни были мало развиты люди, все же они не деревянные, и
общее бедствие способно пробудить
в них такие струны, которые при обычном течении дел совсем перестают звучать.
Рамки были для всех одинаково обязательные, а
в этих
общих рамках обязательно же вырисовывались контуры личностей, почти ничем не отличавшихся одна от другой.
Переходя от
общей характеристики помещичьей среды, которая была свидетельницей моего детства, к портретной галерее отдельных личностей, уцелевших
в моей памяти, я считаю нелишним прибавить, что все сказанное выше написано мною вполне искренно, без всякой предвзятой мысли во что бы то ни стало унизить или подорвать.
Да и нет никакой цели подрывать то, что уже само
в силу
общего исторического закона подорвано.
Летнее утро; девятый час
в начале. Федор Васильич
в синем шелковом халате появляется из
общей спальни и через целую анфиладу комнат проходит
в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются;
в углах губ запеклась слюна. Он останавливается по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
— Просим! просим! — раздался
в ответ
общий голос, — у кого же нам и заступы искать, как не у вас! А ежели трудно вам будет, так Григорий Александрыч пособит.
Я не буду, впрочем, описывать здесь подробности праздника. Хлебосольство
в то время справлялось везде одинаково и потому составит предмет особой главы,
в которой я намерен изобразить
общее пошехонское раздолье.
Вслед за тем Струнников съездил
в губернский город на
общее совещание предводителей и возвратился оттуда. Дальнейшие сомнения сделались уж невозможными…
Очень возможно, что разговор этот был несколько прикрашен кем-нибудь из остряков соседей, но
в применении к Бурмакину он представлялся настолько вероподобным, что обошел всю округу и составил предмет
общего увеселения.
Да, это была с его стороны грубая ошибка, и он глубоко негодовал на себя, что не предвидел ее последствий… Но
в то же время
в голове его назойливо складывалась мысль:
общая жизнь началась так недавно, а раздельная черта уж обозначилась!
Устраивались танцы, и так как дам не всегда доставало, то,
в случае недостатка, мужчина шел за даму, и это производило путаницу и
общее веселье.
К обеду он, конечно, выходил
в столовую, прислушивался к
общему разговору и даже пытался принять
в нем участие, но из этих попыток как-то ничего не выходило.
И барышня, и дворовые жили вместе,
в одной усадебной ограде,
общею жизнью.
Описанные
в настоящей и трех предыдущих главах личности наиболее прочно удержались
в моей памяти. Но было и еще несколько соседей, о которых я считаю нелишним вкратце упомянуть, ради полноты
общей картины.
А если ночью
в гостях кому-нибудь из «простеньких» подложит под подушку кусочек вонючего сыра или посыплет простыню солью, то и конца-краю
общему веселью нет.
Это
общее уважение наглядным образом выразилось
в том, что Тарас Прохорыч несколько трехлетий подряд был избираем исправником с таким единодушием, что о конкурентах и речи быть не могло.
Мы, дети, еще с конца сентября начинали загадывать об ожидающих зимою увеселениях. На первом плане
в этих ожиданиях, конечно, стояла перспектива свободы от ученья, а затем шумные встречи с сверстниками, вкусная еда, беготня, пляска и та
общая праздничная суета, которая так соблазнительно действует на детское воображение.