Неточные совпадения
О парках и садах не было и
в помине; впереди
дома раскидывался крохотный палисадник, обсаженный стрижеными акациями и наполненный, по части цветов, барскою спесью, царскими кудрями и буро-желтыми бураками.
Сзади
дома устраивался незатейливый огород с ягодными кустами и наиболее ценными овощами: репой, русскими бобами, сахарным горохом и проч., которые, еще на моей памяти, подавались
в небогатых
домах после обеда
в виде десерта.
Она стояла на высоком берегу реки Перлы, и из большого каменного господского
дома, утопавшего
в зелени обширного парка, открывался единственный
в нашем захолустье красивый вид на поёмные луга и на дальние села.
При
доме был разбит большой сад, вдоль и поперек разделенный дорожками на равные куртинки,
в которых были насажены вишневые деревья.
Обилие фруктов и
в особенности ягод было такое, что с конца июня до половины августа господский
дом положительно превращался
в фабрику,
в которой с утра до вечера производилась ягодная эксплуатация.
В крайнем случае во время родов отворяли
в церкви царские двери, а
дом несколько раз обходили кругом с иконой.
Тем не менее, когда
в ней больше уж не нуждались, то и этот ничтожный расход не проходил ей даром. Так, по крайней мере, практиковалось
в нашем
доме. Обыкновенно ее называли «подлянкой и прорвой», до следующих родов, когда она вновь превращалась
в «голубушку Ульяну Ивановну».
А наконец, возвращаюсь я однажды с родов домой, а меня прислуга встречает: «Ведь Прохор-то Семеныч — это муж-то мой! — уж с неделю
дома не бывал!» Не бывал да не бывал, да так с тех пор словно
в воду и канул.
И вот как раз
в такое время, когда
в нашем
доме за Ульяной Ивановной окончательно утвердилась кличка «подлянки», матушка (она уж лет пять не рожала), сверх ожидания, сделалась
в девятый раз тяжела, и так как годы ее были уже серьезные, то она задумала ехать родить
в Москву.
Хотя
в нашем
доме было достаточно комнат, больших, светлых и с обильным содержанием воздуха, но это были комнаты парадные; дети же постоянно теснились: днем —
в небольшой классной комнате, а ночью —
в общей детской, тоже маленькой, с низким потолком и
в зимнее время вдобавок жарко натопленной.
Катанье
в санях не было
в обычае, и только по воскресеньям нас вывозили
в закрытом возке к обедне
в церковь, отстоявшую от
дома саженях
в пятидесяти, но и тут закутывали до того, что трудно было дышать.
Я еще помню месячину; но так как этот способ продовольствия считался менее выгодным, то с течением времени он был
в нашем
доме окончательно упразднен, и все дворовые были поверстаны
в застольную.
Благодаря этому педагогическому приему во время классов раздавались неумолкающие детские стоны, зато внеклассное время дети сидели смирно, не шевелясь, и весь
дом погружался
в такую тишину, как будто вымирал.
Вообще нужно сказать, что система шпионства и наушничества была
в полном ходу
в нашем
доме. Наушничала прислуга,
в особенности должностная; наушничали дети. И не только любимчики, но и постылые, желавшие хоть на несколько часов выслужиться.
Поэтому их плохо кормили, одевали
в затрапез и мало давали спать, изнуряя почти непрерывной работой. [Разумеется, встречались помещичьи
дома, где и дворовым девкам жилось изрядно, но
в большей части случаев тут примешивался гаремный оттенок.] И было их у всех помещиков великое множество.
В нашем
доме их тоже было не меньше тридцати штук. Все они занимались разного рода шитьем и плетеньем, покуда светло, а с наступлением сумерек их загоняли
в небольшую девичью, где они пряли, при свете сального огарка, часов до одиннадцати ночи. Тут же они обедали, ужинали и спали на полу, вповалку, на войлоках.
Что касается до нас, то мы знакомились с природою случайно и урывками — только во время переездов на долгих
в Москву или из одного имения
в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется,
в целом
доме не было. Раза два-три
в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей
в лес по грибы или
в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
Затем ни зверей, ни птиц
в живом виде
в нашем
доме не водилось; вообще ничего сверхштатного, что потребовало бы лишнего куска на прокорм.
Вообще
в нашем
доме избегалось все, что могло давать пищу воображению и любознательности.
Только
в Светлый праздник
дом своей тишиной несколько напоминал об умиротворении и умилении сердец…
Аудиенция кончена. Деловой день
в самом разгаре, весь
дом приходит
в обычный порядок. Василий Порфирыч роздал детям по микроскопическому кусочку просфоры, напился чаю и засел
в кабинет. Дети зубрят уроки. Анна Павловна тоже удалилась
в спальню, забыв, что голова у нее осталась нечесаною.
Раздается треск пощечин. Затем малина ссыпается
в одно лукошко и сдается на погреб, а часть отделяется для детей, которые уже отучились и бегают по длинной террасе, выстроенной вдоль всей лицевой стороны
дома.
Теперь хороший-то
дом пустует, а он с семейством сзади
в хибарке живет.
Становилось жутко
в этих замолчавших комнатах, потому что безмолвие распространилось не только на детские помещения, но и на весь
дом.
Вообще им жилось легче, чем другим; даже когда месячина была нарушена, за ними сохранили ее и отвели им особую комнату
в нижнем этаже
дома.
Я поступал
в этом случае, как поступали все
в нашем
доме, то есть совершал известный обряд.
Все это очень кстати случилось как раз во время великого поста, и хотя великопостные дни,
в смысле крепостной страды и заведенных порядков, ничем не отличались
в нашем
доме от обыкновенных дней, кроме того, что господа кушали «грибное», но все-таки как будто становилось посмирнее.
Ровно
в шесть часов, по знаку из
дома, ударяет наш жалкий колокол; у церковной ограды появляется толпа народа; раздается трезвон, и вслед за ним
в дверях церкви показывается процессия с образами, предшествуемая священником
в облачении.
Она стоит,
в ожидании экипажа,
в комнате, смежной с спальней, и смотрит
в окно на раскинутые перед церковью белые шатры с разным крестьянским лакомством и на вереницу разряженных богомольцев, которая тянется мимо
дома по дороге
в церковь.
У шатров толпится народ.
В двух из них разложены лакомства,
в третьем идет торг ситцами, платками, нитками, иголками и т. д. Мы направляемся прямо к шатру старого Аггея, который исстари посещает наш праздник и охотно нам уступает, зная, что
дома не очень-то нас балуют.
Хотя Марья Порфирьевна имела собственную усадьбу «Уголок»,
в тридцати пяти верстах от нас, но
дом в ней был так неуютен и ветх, что жить там,
в особенности зимой, было совсем невозможно.
Тетеньки, однако ж, серьезно обиделись, и на другой же день
в «Уголок» был послан нарочный с приказанием приготовить что нужно для принятия хозяек. А через неделю их уже не стало
в нашем
доме.
Господский
дом в «Уголке» почти совсем развалился, а средств поправить его не было. Крыша протекала; стены
в комнатах были испещрены следами водяных потоков; половицы колебались; из окон и даже из стен проникал ветер. Владелицы никогда прежде не заглядывали
в усадьбу; им и
в голову не приходило, что они будут вынуждены жить
в такой руине, как вдруг их постигла невзгода.
В Заболотье был тоже господский
дом, хотя тесный и плохо устроенный, но матушка была неприхотлива.
Господский
дом оказывался слишком обширным и опустелым (почти все дети уж были размещены по казенным заведениям
в Москве), и отопление такой махины требовало слишком много дров.
Участь тетенек-сестриц была решена. Условлено было, что сейчас после Покрова, когда по первым умолотам уже можно будет судить об общем урожае озимого и ярового, семья переедет
в Заболотье. Часть дворовых переведут туда же, а часть разместится
в Малиновце по флигелям, и затем господский
дом заколотят.
Экипаж своротил с большой дороги и покатился мягким проселком по направлению к небольшому господскому
дому, стоявшему
в глубине двора, обнесенного тыном и обсаженного березками.
Через две-три минуты, однако ж, из-за угла
дома вынырнула человеческая фигура
в затрапезном сюртуке, остановилась, приложила руку к глазам и на окрик наш: «Анфиса Порфирьевна
дома?» — мгновенно скрылась.
И
в нашем
доме, и у соседей к женской чести относились не особенно осторожно.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С одного краю,
в некотором отдалении от
дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был
в стаде, а дворовые на барщине. Только вдали, за службами, бежал по направлению к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно, послали на сенокос за прислугой.
Действительность, представившаяся моим глазам, была поистине ужасна. Я с детства привык к грубым формам помещичьего произвола, который выражался
в нашем
доме в форме сквернословия, пощечин, зуботычин и т. д., привык до того, что они почти не трогали меня. Но до истязания у нас не доходило. Тут же я увидал картину такого возмутительного свойства, что на минуту остановился как вкопанный, не веря глазам своим.
— А ты, сударыня, что по сторонам смотришь… кушай! Заехала, так не накормивши не отпущу! Знаю я, как ты
дома из третьёводнишних остатков соусы выкраиваешь… слышала! Я хоть и
в углу сижу, а все знаю, что на свете делается! Вот я нагряну когда-нибудь к вам, посмотрю, как вы там живете… богатеи! Что? испугалась!
Созвавши дворовых, он потребовал, чтоб ему указали, куда покойный отец прятал деньги. Но никто ничего не отвечал. Даже те, которые нимало не сомневались, что стариковы деньги перешли к Улите, не указали на нее. Тогда обшарили весь
дом и все сундуки и дворовых людей, даже навоз на конном дворе перерыли, но денег не нашли, кроме двухсот рублей, которые старик отложил
в особый пакет с надписью: «На помин души».
Всю ночь после того пировали чиновники
в господском
доме, округляя и облаживая дело, а Савельцев то и дело исчезал справляться
в кису, где хранились его кровные денежки.
Только
в усадьбе матушка была вполне
дома.
У прочих совладельцев усадеб не было, а
в части, ею купленной, оказалась довольно обширная площадь земли особняка (с лишком десять десятин) с
домом, большою рощей, пространным палисадником, выходившим на площадь (обок с ним она и проектировала свой гостиный двор).
В будни и небазарные дни село словно замирало; люди скрывались по
домам, — только изредка проходил кто-нибудь мимо палисадника
в контору по делу, да на противоположном крае площади,
в какой-нибудь из редких открытых лавок, можно было видеть сидельцев, играющих
в шашки.
Церемониал приема
в крестьянских
домах был очень сложен.
Выстроила просторный
дом, развела огород и фруктовый сад, наполнила холостые постройки домашним скотом и всякой птицей и зажила, как
в деревне.
Откормив Леночку
в меру пышной русской красавицы, она берегла ее
дома до осьмнадцати лет и тогда только решила выдать замуж за поручика Красавина, человека смирного и тоже достаточного.