— И напечатано, а я не верю. Коли напечатано, так всему и верить? Всегда
были рабы, и всегда будут. Это щелкоперы французы выдумали: перметте-бонжур да коман ву порте ву [позвольте, здравствуйте, как вы поживаете (фр.).] — им это позволительно. Бегают, куцые, да лягушатину жрут. А у нас государство основательное, настоящее. У нас, брат, за такие слова и в кутузке посидеть недолго.
Но, кроме того, ежели верить в новоявленные фантазии, то придется веру в Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов
были рабы, а они сумели же угодить Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы отцов на поруганье отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
Неточные совпадения
Наступавший затем Светлый праздник
был едва ли не единственным днем, когда лица
рабов и рабынь расцветали и крепостное право как бы упразднялось.
Через три дня Ольгу Порфирьевну схоронили на бедном погосте, к которому Уголок
был приходом. Похороны, впрочем, произошли честь честью. Матушка выписала из города средненький, но очень приличный гробик, средненький, но тоже очень приличный покров и пригласила из Заболотья старшего священника, который и служил заупокойную литургию соборне. Мало того: она заказала два сорокоуста и внесла в приходскую церковь сто рублей вклада на вечныевремена для поминовения души усопшей
рабы Божией Ольги.
Все тут, от председателя до последнего писца,
ели и
пили, требуя, кто чего хотел, а после обеда написали протокол, в котором значилось, что
раба божия Иулита умерла от апоплексии, хотя же и
была перед тем наказана на теле, но слегка, отечески.
Хотя я уже говорил об этом предмете в начале настоящей хроники, но думаю, что не лишнее
будет вкратце повторить сказанное, хотя бы в виде предисловия к предстоящей портретной галерее «
рабов». [Материал для этой галереи я беру исключительно в дворовой среде. При этом, конечно, не обещаю, что исчерпаю все разнообразие типов, которыми обиловала малиновецкая дворня, а познакомлю лишь с теми личностями, которые почему-либо прочнее других удержались в моей памяти.]
Поэтому на всех уголковских крестьянах (имение тетенек называлось «Уголком») лежал особый отпечаток: они хотя и чувствовали на себе иго рабства, но несли его без ропота и
были, так сказать,
рабами по убеждению.
Стало
быть, ей,
рабе, и подавно претендовать на другую жизнь нечего.
В припадке проказливости, тетеньке Марье Порфирьевне вдруг вздумалось выдать Анку-каракатицу (в то время обе, и барышня и
раба,
были еще молоды) замуж.
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что
было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же
было вести ее на конюшню за то, что она учила
рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой
был. Но то-то вот и
есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Едва ли они даже не сходились во взглядах на условия, при которых возможно совместное существование господ и
рабов (обе одинаково признавали слепое повиновение главным фактором этих условий), но первая
была идеалистка и смягчала свои взгляды на рабство утешениями «от Писания», а вторая, как истая саддукеянка, смотрела на рабство как на фаталистическое ярмо, которое при самом рождении придавило шею, да так и приросло к ней.
И точно: Аннушка не заставила себя ждать и уже совсем
было собралась сказать приличное случаю слово, но едва вымолвила: «Милостив батюшка-царь! и об нас, многострадальных
рабах, вспомнил…» — как матушка уже налетела на нее.
Она
была новоторжская мещанка и добровольно закрепостилась. Живописец Павел (мой первый учитель грамоте), скитаясь по оброку, между прочим, работал в Торжке, где и заприметил Маврушку. Они полюбили друг друга, и матушка, почти никогда не допускавшая браков между дворовыми, на этот раз охотно дала разрешение, потому что Павел приводил в дом лишнюю
рабу.
При первом же взгляде на новую
рабу матушка убедилась, что Павел
был прав. Действительно, это
было слабое и малокровное существо, деликатное сложение которого совсем не мирилось с представлением о крепостной каторге.
— Нечего сказать, нещечко взял на себя Павлушка! — негодовала матушка, постепенно забывая кратковременную симпатию, которую она выказала к новой
рабе, — сидят с утра до вечера, друг другом любуются; он образа малюет, она чулок вяжет. И чулок-то не барский, а свой! Не знаю, что от нее дальше
будет, а только ежели… ну уж не знаю! не знаю! не знаю!
Повторяю, всесильная барыня вынуждена
была сознаться, что если она поведет эту борьбу дальше, то ей придется все дела бросить и всю себя посвятить усмирению строптивой
рабы.
Собственно говоря, тут и победы не
было, а просто надоело барыне возиться с бестолковой
рабой, которая упала ей как снег на голову.
Казалось бы, недавняя встреча должна
была предостеречь матушку насчет будущих стычек с Ванькой-Каином, но постоянно удачная крепостная практика до такой степени приучила ее к беспрекословному повиновению, что она и на этот раз, словно застигнутая врасплох, стояла перед строптивым
рабом с широко раскрытыми глазами, безмолвная и пораженная.
— Оно так, да в ту пору
рабы другие
были, извечные…
— Не мы, чай, продались. Наши-то и родители и дедушки, все спокон веку
рабами были.
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете, кто сознает за собой известные недостатки, тот стоит на полдороге к исправлению. Если бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред силой, я боготворю ее. Сила всегда оригинальна, она дает себя чувствовать во всем. Я желала бы
быть рабой именно такой силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой костюм и обстановку комнаты, — ведь такая сила наполнит целую жизнь… она даст счастье.
Неточные совпадения
Пришлись они — великое // Избранным людям Божиим // То
было торжество, — // Пришлись к рабам-невольникам:
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь — грехи помещика, // Грех Якова несчастного, // Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного
раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба нового // Не
будет на Руси!
У первого боярина, // У князя Переметьева, // Я
был любимый
раб.
Стародум. Оно и должно
быть залогом благосостояния государства. Мы видим все несчастные следствия дурного воспитания. Ну, что для отечества может выйти из Митрофанушки, за которого невежды-родители платят еще и деньги невеждам-учителям? Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему
рабу крепостному! Лет через пятнадцать и выходят вместо одного
раба двое, старый дядька да молодой барин.
— А затем, что мужики теперь такие же
рабы, какими
были прежде, и от этого-то вам с Сергеем Иванычем и неприятно, что их хотят вывести из этого рабства, — сказал Николай Левин, раздраженный возражением.