Неточные совпадения
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, — уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе покажут… Скажите на милость! целое утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла, с
ним валандаться изволь! Прочь с моих глаз… поганец! Уведите
его да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и с
богом!
— Покуда еще намерения такого не имею. Я еще и сам, слава
Богу… Разве лет через десять что будет. Да старший-то сын у меня и пристрастия к духовному званию не имеет, хочет по гражданской части идти. Урок, вишь, у какого-то начальника нашел, так тот
его обнадеживает.
— Девятый… ай да молодец брат Василий! Седьмой десяток, а поди еще как проказничает! Того гляди, и десятый недалеко… Ну, дай тебе
Бог, сударыня, дай
Бог! Постой-ка, постой, душенька, дай посмотреть, на кого ты похож! Ну, так и есть, на братца Василья Порфирьича, точка в точку вылитый в
него!
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. — Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для дорогих гостей, так и быть — пускай за племянничка
Бога молит. Ах, трудно мне с
ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
Подумаю, подумаю: ну, непременно, как свят
Бог,
его, поганца, сошлю! а потом и жалко cтaнет!
— Не надо. Пусть трудится;
Бог труды любит. Скажите
ему, поганцу, что от
его нагаек у меня и до сих пор спину ломит. И не сметь звать
его барином. Какой
он барин!
Он — столяр Потапка, и больше ничего.
— Выдам ее за хорошего человека замуж и умру, — говорила она себе, но втайне прибавляла, — а может быть,
Бог пошлет, и поживу еще с
ними.
— Не знаю, где и спать-то
его положить, — молвила она наконец, — и не придумаю! Ежели внизу, где прежде шорник Степан жил, так там с самой осени не топлено. Ну, ин ведите
его к Василисе в застольную. Не велика фря, ночь и на лавке проспит. Полушубок у
него есть, чтоб накрыться, а войлок и подушчонку, из стареньких, отсюда дайте. Да уж не курит ли
он, спаси
бог! чтоб и не думал!
— Все, кажется, слава
Богу, — ответил Федот, втайне, однако ж, недоумевая, не случилось ли чего-нибудь, о чем матушка узнала прежде
него.
Он встретил нас у ворот, держа одну руку над глазами и стараясь рассмотреть, кого
Бог послал.
— В ученье! ну, дай
ему Бог! Уж которого ты в ученье отдаешь, пошли тебе Царица Небесная! И дочек и сынов — всех к делу пристроила!
— Оттого. Много в ту пору француз русским напакостил. Города разорил, Москву сжег. Думал, что и Бога-то нет, ан Бог-то вот
он. Насилу ноги уплел.
— Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает, что говорит. Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над
ним посмеялся, так
Бог проклял
его. И пошел от
него хамов род. Которые люди от Сима и Иафета пошли, те в почете, а которые от Хама, те в пренебрежении. Вот ты и мотай себе на ус. Ну, а вы как учитесь? — обращается
он к нам.
— Так ты и скажи
Богу: у меня, мол, озими вымерзнут. Авось
он образумится.
— Слава
Богу. По осени инспектор у
них был, все нашел в исправности.
— Слава
Богу — лучше всего. Чай, инспектора-то эти в копеечку
ему достаются!
Клюквина слегка коробит;
он на своих боках испытал, что значит ревизор. Однажды
его чуть со службы, по милости ревизора, не выгнали, да
Бог спас.
— Что вы, сударыня! при такой должности да капитала не иметь! Все продовольствие: и мука, и крупа, и горох, окромя всего прочего, все в ихних руках состоит! Известно,
они и насчет капитала опаску имеют. Узнают, спросят, где взял, чем нажил? — и службы, храни
Бог, решат…
Оно, слова нет, пора ей замуж, пора, — да чем же мать виновата, что
Бог красоты ей не дал!
—
Он и меня, как свят
Бог, оплетет! — полубессознательно мелькает в ее голове, — «маменька» да «маменька!» да «пожалуйте ручку!» — ну, и растаешь, ради любимого детища!
— Ах, не говорите! девушки ведь очень хитры. Может быть,
они уж давно друг друга заметили; в театре, в собрании встречались, танцевали, разговаривали друг с другом, а вам и невдомек. Мы, матери, на этот счет просты. Заглядываем
бог знает в какую даль, а что у нас под носом делается, не видим. Оттого иногда…
— Представьте себе… Клещевинов! Совсем мы об
нем и не думали — вдруг сегодня Обрящин привез
его к нам… извините,
бога ради!
Сестрица послушалась и была за это вполне вознаграждена. Муж ее одной рукой загребал столько, сколько другому и двумя не загрести, и вдобавок никогда не скрывал от жены, сколько у
него за день собралось денег. Напротив того, придет и покажет: «Вот, душенька, мне сегодня
Бог послал!» А она за это рожала
ему детей и была первой дамой в городе.
Не нахожу нужным скрывать, что она благодарила
Бога за то, что
он спас ее от Клещевинова.
— Дура ты, дура! — возражала она, — ведь ежели бы по-твоему, как ты завсегда говоришь, повиноваться, так святой-то человек должен бы был без разговоров чурбану поклониться — только и всего. А
он, вишь ты, что! лучше, говорит, на куски меня изрежь, а я твоему
богу не слуга!
— Так и следует, — отвечала она, — над телом рабским и царь и господин властны, и всякое телесное истязание раб должен принять от
них с благодарностью; а над душою властен только
Бог.
И все
ему Бог терпел, все ждал, что от
него дальше будет, но наконец прогневался.
— Коли послушаешь тебя, что ты завсе без ума болтаешь, — заметила она, — так Богу-то в это дело и мешаться не след. Пускай, мол, господин рабов истязает, зато
они венцов небесных сподобятся!
И Бог-то жертвы
его не принимал.
И стало имя купцово по всей округе славно, и все рабы благословляли
его и молили
Бога, чтоб
он его от немочи тяжкой избавил.
— Не иначе, как Павлушка потихоньку ей носит. Сказать
ему, негодяю, что если
он хоть корку хлеба ей передаст, то я — видит
бог! — в Сибирь обоих упеку!
— Хвалился ты, что
Богу послужить желаешь, так вот я тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за
ним пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий на купцов знакомых укажет, которые к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
Год проходит благополучно. На другой год наступает срок платить оброк — о Сережке ни слуху ни духу. Толкнулся Стрелков к последнему хозяину, у которого
он жил, но там сказали, что Сережка несколько недель тому назад ушел к Троице
Богу молиться и с тех пор не возвращался. Искал, искал
его Стрелков по Москве, на извозчиков разорился, но так и не нашел.
Попивал
он, правда, но только по большим праздникам, когда и
Бог простит.
— Ну, так вот что. Сегодня я новых лекарств привезла; вот это — майский бальзам, живот
ему чаще натирайте, а на ночь скатайте катышук и внутрь принять дайте. Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя, на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно
он не облегчался, промывательное поставьте.
Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас оставлю; пускай за больным походит, а завтра утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
Все споры и недоразумения разрешались при посредстве этого фактора, так что если б
его не существовало, то еще
бог знает, не пришлось ли бы пожалеть об
нем.
— Будет! завтра же колоть! а то, оборони
Бог, еще подохнет! — слетел с
его языка жестокий приговор.
Сам Федор Васильич очень редко езжал к соседям, да, признаться сказать, никто особенно и не жаждал
его посещений. Во-первых, прием такого избалованного идола требовал издержек, которые не всякому были по карману, а во-вторых, приедет
он, да, пожалуй, еще нагрубит. А не нагрубит, так денег выпросит — а это уж упаси
Бог!
— Господа! без прений! — провозгласил председатель собрания, — пусть каждый поступит, как
ему Бог на сердце положит!
— Положение среднее. Жалованье маленькое, за битую посуду больше заплатишь. Пурбуарами живем. Дай
Бог здоровья, русские господа не забывают. Только раз одна русская дама, в Эмсе, повадилась ко мне в отделение утром кофе пить, а тринкгельду [на чай (от
нем. Trinkgeld).] два пфеннига дает. Я было ей назад: возьмите, мол, на бедность себе! — так хозяину, шельма, нажаловалась. Чуть было меня не выгнали.
Жить потихоньку было бы можно, но
Бог наградил
их семьею в двенадцать человек детей, из которых только двое мальчиков, а остальные — девочки.
—
Бог труды любит, — говорит
он и, чувствуя, как всем
его телом овладела истома, прибавляет: — Однако как меня сегодня разломало!
Как только
их Бог в ту пору спас —
он и не понимает.
Ах, жизнь, жизнь! все равно как платье. Все цело да цело, и вдруг где-нибудь лопнет. Хорошо еще, ежели лопнет по шву — зачинить легко; а ежели по целому месту — пиши пропало! Как ни чини, ни заштопывай, а
оно все дальше да дальше врозь ползет. И заплатки порядочной поставить нельзя: нитка не держит. Господи, да неужто уж
Бог так немилостив, во второй раз такое же испытанье пошлет!
Он ли не старается!
он ли не выбивается из сил!
Супруги едут в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей; жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских знакомых, в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч справляется о ценах у настоящих торговцев и убеждается, что хоть
он и продешевил на первой продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси. Слава
Богу! теперь хоть кого не стыдно принять.
У других и с богатым приданым
Бог дочкам судьбы не посылает, а Пустотеловы всего-навсе две зимы своих невест вывозили, и уж успели
их с рук сбыть.
Но, кроме того, ежели верить в новоявленные фантазии, то придется веру в Святое писание оставить. А в Писании именно сказано: рабы! господам повинуйтесь! И у Авраама, и у прочих патриархов были рабы, а
они сумели же угодить
Богу. Неужто, в самом деле, ради пустой похвальбы дозволительно и веру нарушить, и заветы отцов на поруганье отдать? Для чего? для того, чтоб стремглав кинуться в зияющую пучину, в которой все темно, все неизвестно?
— Людмила Андреевна! — сказал
он, торжественно протягивая ей руку, — я предлагаю вам свою руку, возьмите ее? Это рука честного человека, который бодро поведет вас по пути жизни в те высокие сферы, в которых безраздельно царят истина, добро и красота. Будемте муж и жена перед
Богом и людьми!