Цитаты со словом «Клава»
О матери моей все соседи в один голос говорили, что Бог послал в ней Василию Порфирычу не жену, а
клад.
То же самое происходило и с лакомством. Зимой нам давали полакомиться очень редко, но летом ягод и фруктов было такое изобилие, что и детей ежедневно оделяли ими. Обыкновенно, для вида, всех вообще оделяли поровну, но любимчикам
клали особо в потаенное место двойную порцию фруктов и ягод, и, конечно, посвежее, чем постылым. Происходило шушуканье между матушкой и любимчиками, и постылые легко догадывались, что их настигла обида…
Ходили к обедне аккуратно каждое воскресенье, а накануне больших праздников служили в доме всенощные и молебны с водосвятием, причем строго следили, чтобы дети усердно крестились и
клали земные поклоны.
Покуда в девичьей происходят эти сцены, Василий Порфирыч Затрапезный заперся в кабинете и возится с просвирами. Он совершает проскомидию, как настоящий иерей: шепчет положенные молитвы, воздевает руки,
кладет земные поклоны. Но это не мешает ему от времени до времени посматривать в окна, не прошел ли кто по двору и чего-нибудь не пронес ли. В особенности зорко следит его глаз за воротами, которые ведут в плодовитый сад. Теперь время ягодное, как раз кто-нибудь проползет.
Сверх того, он слывет набожным человеком, заправляет всеми церковными службами, знает, когда нужно
класть земные поклоны и умиляться сердцем, и усердно подтягивает дьячку за обедней.
Она любит пить чай одна, потому что
кладет сахару вдоволь, и при этом ей подается горшочек с густыми топлеными сливками, на поверхности которых запеклась румяная пенка.
К шпалерам с задней стороны приставляются лестницы, и садовник с двумя помощниками влезают наверх, где персики зрелее, чем внизу. Начинается сбор. Анна Павловна, сопровождаемая ключницей и горничной, с горшками в руках переходит из отделения в отделение; совсем спелые фрукты
кладет особо; посырее (для варенья) — особо. Работа идет медленно, зато фруктов набирается масса.
Он выбирает самый помятый персик, из числа паданцев, и бережно
кладет его на порожний поддонник.
«Вы, говорит,
полагаете, что ваше дело правое, сударыня?» — Правое, говорю.
— Вот тебе книжка, — сказала она мне однажды,
кладя на стол «Сто двадцать четыре истории из Ветхого завета», — завтра рябовский поп приедет, я с ним переговорю. Он с тобой займется, а ты все-таки и сам просматривай книжки, по которым старшие учились. Может быть, и пригодятся.
Самое Евангелие вовсе не считалось краеугольным камнем, на котором создался храм, в котором крестились и
клали земные поклоны, — а немногим, чем выше всякой другой книги церковно-служебного круга.
При пении праздничного тропаря отец становится на колени и
кладет земные поклоны; за ним, с шумом, то же самое делает и прочий молящийся люд.
— Ешь, Фомушка, ешь! Вишь ты, какой кряж вырос! есть куда хлеб-соль
класть! Ешь!
Здесь, я
полагаю, будет уместно рассказать тетенькину историю, чтобы объяснить те загадочности, которыми полна была ее жизнь. Причем не лишним считаю напомнить, что все описываемое ниже происходило еще в первой четверти нынешнего столетия, даже почти в самом начале его.
Встречались, конечно, и другие, которые в этом смысле не
клали охулки на руку, но опять-таки они делали это умненько, с толком (такой образ действия в старину назывался «благоразумной экономией»), а не без пути, как Савельцев.
Во всяком случае, как только осмотрелась матушка в Заболотье, так тотчас же начала дело о размежевании, которое и вел однажды уже упомянутый Петр Дормидонтыч Могильцев. Но увы! — скажу здесь в скобках — ни она, ни наследники ее не увидели окончания этого дела, и только крестьянская реформа
положила конец земельной сумятице, соединив крестьян в одну волость с общим управлением и дав им возможность устроиться между собою по собственному разумению.
Плату, например, за свадьбу нельзя было утаить, потому что размер ее уславливался зараньше и гласно; но при славлении монету
клали в руку священнику, который и опускал ее прямо в карман.
— Ну,
положим, — говорила она, — найдешь ты другой закон, а они тебе третий встречу отыщут.
— Помилуйте, сударыня, нам это за радость! Сами не скушаете, деточкам свезете! — отвечали мужички и один за другим
клали гостинцы на круглый обеденный стол. Затем перекидывались еще несколькими словами; матушка осведомлялась, как идут торги; торговцы жаловались на худые времена и уверяли, что в старину торговали не в пример лучше. Иногда кто-нибудь посмелее прибавлял...
Но не по условию, а столько, сколько бог на душу
положит, чтоб не обидно было.
— Ну, ладно.
Положим, что ты наш племянничек, зачем же ты к нам пожаловал? разве мало у тебя родных? Одних теток сколько! Отчего ты к ним не пошел?
— Не знаю, где и спать-то его
положить, — молвила она наконец, — и не придумаю! Ежели внизу, где прежде шорник Степан жил, так там с самой осени не топлено. Ну, ин ведите его к Василисе в застольную. Не велика фря, ночь и на лавке проспит. Полушубок у него есть, чтоб накрыться, а войлок и подушчонку, из стареньких, отсюда дайте. Да уж не курит ли он, спаси бог! чтоб и не думал!
— Теперь давай ее сюда! — сказал Федос, отнимая корку и
кладя ее Трезорке на нос. — Слушай команду: аз, буки, глаголь, добро…
— Все же надо себя к одному какому-нибудь месту определить.
Положим, теперь ты у нас приютился, да ведь не станешь же ты здесь век вековать. Вот мы по зимам в Москве собираемся жить. Дом топить не будем, ставни заколотим — с кем ты тут останешься?
— Вот и это. Полтораста тысяч — шутка ли эко место денег отдать!
Положим, однако, что с деньгами оборот еще можно сделать, а главное, не к рукам мне. Нужно сначала около себя округлить; я в Заболотье-то еще словно на тычке живу. Куда ни выйдешь, все на чужую землю ступишь.
В ожидании всенощной мы успели перебывать везде: и в церквушках, где всем мощам поклонились (причем матушка, уходя,
клала на тарелку самую мелкую монету и спешила скорее отретироваться), и в просвирной, где накупили просвир и сделали на исподней корке последних именные заздравные надписи, и на валу (так назывался бульвар, окружавший монастырскую стену).
До слуха моего долетали слова Евангелия: «Иго бо мое благо, и бремя мое легко есть…» Обыкновенно молебен служили для десяти — двенадцати богомольцев разом, и последние, целуя крест,
клали гробовому иеромонаху в руку, сколько кто мог.
Сзади ехали две девушки в кибитке на целой груде
клади, так что бедные пассажирки, при малейшем ухабе, стукались головами о беседку кибитки.
Остальная прислуга с громоздкою
кладью отправлялась накануне на подводах.
— Настька (дедушкина «краля») намеднись сказывала. Ходила она к нему в гости: сидят вдвоем, целуются да милуются. Да, плакали наши денежки!
Положим, что дом-то еще можно оттягать: родительское благословение… Ну, а капитал… фьюить!
Затем взял завещание в руки, рассмотрел, убедился в его правильности и…
положил его в свой карман.
— Нет, да вы представьте себе эту картину: стоит она перед ним, вытаращивши глаза, покуда он в карман завещание
кладет, и думает, что во сне ей мерещится… ах, прах побери да и совсем!
Всякому хотелось узнать тайну; всякий подозревал друг друга, а главное, всякий желал овладеть кубышкой врасплох, в полную собственность, так чтоб другим ничего не досталось. Это
клало своеобразную печать на семейные отношения. Снаружи все смотрело дружелюбно и даже слащаво; внутри кипела вражда. По-видимому, дядя Григорий Павлыч был счастливее сестер и даже знал более или менее точно цифру капитала, потому что Клюквин был ему приятель.
За обедом дедушка сидит в кресле возле хозяйки. Матушка сама
кладет ему на тарелку лучший кусок и затем выбирает такой же кусок и откладывает к сторонке, делая глазами движение, означающее, что этот кусок заповедный и предназначается Настасье. Происходит общий разговор, в котором принимает участие и отец.
Однообразно и бесконечно тянется этот разговор, все кружась около одной и той же темы. Перерыв ему
полагает лишь какое-нибудь внешнее событие: либо ключница покажется в дверях и вызовет матушку для распоряжений, либо Настасье почудится, что дедушка зевнул, и она потихоньку выплывет из комнаты, чтоб прислушаться у дверей стариковой спальни.
С этими словами он развязно подходит к столу, берет персик и
кладет в карман. Дедушка недоумело смотрит на него, но молчит.
Матушка, дождавшись, покуда старика
кладут спать, и простившись с Настасьей, спешит в свою спальню. Там она наскоро раздевается и совсем разбитая бросается в постель. В сонной голове ее мелькает «миллион»; губы бессознательно лепечут: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его…»
Платил ли ему что-нибудь дедушка за его послуги — неизвестно; но многие из родных
полагали, что в их отношениях скрывалась какая-то тайна, в которую никто проникнуть не мог.
— Там хуже. У военных, по крайности, спокойно. Приедет начальник, посмотрит, возьмет, что следует, и не слыхать о нем. А у гражданских, пришлют ревизора, так он взять возьмет, а потом все-таки наябедничает. Федот Гаврилыч, ты как насчет ревизоров
полагаешь?
— В низших местах берут заседатели, исправники, судьи — этим взятки не крупные дают. В средних местах берут председатели палат, губернаторы — к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах берут сенаторы — тем целый куш подавай. Не нами это началось, не нами и кончится. И которые люди
полагают, что взятки когда-нибудь прекратятся, те полагают это от легкомыслия.
Матушка первая подходит к столу,
кладет на тарелку моченое яблоко и подает его отцу.
— В квасах их мочат; духи
кладут.
Замечание это, разумеется,
полагало начало бурной домашней сцене, что, впрочем, не мешало ему повторяться и впредь в той же силе.
Целый день ей приходилось проводить дома в полном одиночестве, слоняясь без дела из угла в угол и утешая себя разве тем, что воскресенье, собственно говоря, уже начало поста, так как в церквах в этот день
кладут поклоны и читают «Господи, владыко живота».
В заключение раскрыли в зале рояль, на пюпитр
положили ноты и зажгли по обе стороны свечи, как будто сейчас играли.
— То-то, что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека руки на службе связаны. Я
полагаю, что он и жениться задумал с тем, чтобы службу бросить, купить имение да оборотами заняться. Получит к Святой генерала и раскланяется.
Разговор становится щекотливым; матушка боится, как бы дядя не обиделся и не уехал. К счастью, в передней слышится движение, которое и
полагает предел неприятной сцене.
— Не смею споритъ-с. Вы, Василий Порфирыч, как
полагаете?
Между матерью и дочерью сразу пробежала черная кошка. Приехавши домой, сестрица прямо скрылась в свою комнату, наскоро разделась и, не простившись с матушкой, легла в постель,
положив под подушку перчатку с правой руки, к которой «он» прикасался.
«Не иначе, как они уж давно снюхались!» — убеждается матушка и, чтобы
положить конец домашнему бунту, решается принять героическую меру.
Цитаты из русской классики со словом «Клава»
Ассоциации к слову «Клава»
Предложения со словом «клава»
- Теперь о том, как пальцы дней считают, немеют руки, Клава умерла, так мескалиновую нитью протыкаем под мой мотор, Леуну навела.
- Клава бежит за зонтом и, конечно, опаздывает на работу.
- Юлька не обижается, у неё пальцы по клаве шустро бегают.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «клава»
Дополнительно