Неточные совпадения
Именно
так по-французски и сказали: pouilleux, потому что
ведь нельзя же по-русски сказать: обовшивеете!
Одно меня утешает:
ведь и вы, мой друг, не лишены своего рода ссылок и оправдательных документов, которые можете предъявить едва ли даже не с большим успехом, нежели я — свои. В самом деле, виноваты ли вы, что ваша maniere de causer [манера беседовать (франц.)]
так увлекательна? виноваты ли вы, что до сорока пяти лет сохранили атуры и контуры, от которых мгновенно шалеют les messieurs?
Вот если бы мы были простые тати — слова нет, я бы и сам скорого суда запросил. Но
ведь мы, тетенька,"разбойники печати"… Ах, голубушка! произношу я эту несносную кличку и всякий раз думаю: сколько нужно было накопить в душе гною, каким нужно было сознавать себя негодяем, чтобы
таким прозвищем стошнило!
Только они думают, что без них это благополучие совершиться не может. Когда мы с вами во время оно бреднями развлекались, нам как-то никогда на ум не приходило, с нами они осуществятся или без нас. Нам казалось, что, коснувшись всех, они коснутся, конечно, и нас, но того, чтобы при сем утащить кусок пирога… сохрани бог! Но
ведь то были бредни, мой друг, которые как пришли,
так и ушли. А нынче — дело. Для дела люди нужны, а люди — вот они!
Но что всего хуже, насмеяться-то они насмеются, а помочь не помогут. Потому что хоть вы, милая тетенька, и восклицаете; ах,
ведь и я когда-то бредила! но все-таки понимаете, что, полжизни пробредивши, нельзя сбросить с себя эту хмару
так же легко, как сменяют старое, заношенное белье. А домочадцы ваши этого не понимают. Отроду они не бредили — оттого и внутри у них не скребет. А у вас скребет.
Однако ж, хоть вы и возмущаетесь, но, в сущности,
ведь не сердитесь…
Ведь не сердитесь, милая? За что же тут сердиться —
ведь нынче все можно! В
таких разговорах проходит день до вечера, а там — опять баиньки!
Все это
так умно и основательно, что не согласиться с этими доводами значило бы навлекать на себя справедливый гнев. Но не могу не сказать, что мне, как человеку, тронутому"бреднями", все-таки, по временам, представляются кое-какие возражения. И, прежде всего, следующее: что же, однако, было бы хорошего, если б сарматы и скифы и доднесь гоняли бы Макаровых телят?
Ведь, пожалуй, и мы с вами паслись бы в
таком случае где-нибудь на берегах Мьи? [Старинное название реки Мойки. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)]
Хорошо, что я нашелся, предсказав, что не успеет курица яйцо снести, как та же самая пара рябчиков будет сорок копеек стоить (это произвело
так называемое"благоприятное"впечатление); но, во-первых, находчивость не для всех обязательна, а во-вторых, коли по правде-то сказать,
ведь я и сам никакой пользы от моего предсказанья не получил.
С тем я и ушел, что предстоит дожидаться тридцать лет. Многонько это, ну, да
ведь ежели раньше нельзя,
так и на том спасибо. Во всяком случае, теперь для вас ясно, что ваши упреки мной не заслужены, а для меня не менее ясно, что ежели я желаю переписываться с родственниками, то должен писать
так, чтобы мои письма заслуживали вручения.
Ясно и многое другое, да
ведь ежели примешься до всего доходить,
так, пожалуй, и это письмо где-нибудь застрянет. А вы между тем уж и теперь беспокоитесь, спрашиваете: жив ли ты? Ах, добрая вы моя! разумеется, жив! Слава богу, не в лесу живу, а тоже, как и прочие все, в участке прописан!
Но
ведь вы у меня
такая любопытная, что, наверное, спросите: что же заключалось в том письме, которое до вас не дошло?
Однако ж представьте себе
такое положение: человек с малолетства привык думать, что главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только о бараньем роге и толкуют!
Ведь это даже подло. Возражают на это: вам-то какое дело? Вы идите своей дорогой, коли не чувствуете за собой вины! Как какое дело? да
ведь мой слух посрамляется!
Ведь мозги мои страдают от этих пакостных слов! да и учителя в"казенном заведении"недаром же заставляли меня твердить...
А между тем, тетенька,
ведь и серьезно могло
так случиться, что было где-нибудь заседание, и вдруг некто вспомнил: отчего же Пафнутьева между нами нет?
Ах, тетенька,
ведь в нем все-таки хоть до некоторой степени теплилось чувство ответственности!
И
ведь нельзя сказать, чтоб у них было мало сочувствователей; нельзя даже сказать, чтоб эти сочувствователи были оплошники или ротозеи; и все-таки дело как бы фаталистически принимало
такой оборот, что им никогда не удавалось настолько оградить"хорошее слово", чтобы в сердцевину его, в самое короткое время, не заползли козни мудрецов.
Но мы, кликавшие клич, что же мы-то будем с этими"содействиями"делать? Начнем ли воздвигать, с помощью их, величественное здание общественного благоустройства или прямо их в помойную яму свалим? По-моему, в помойную яму — ближе. А потом что? Подумайте,
ведь нам и после все-таки надобно жить!
Ведь и для"свободы действия"необходимо какое-нибудь содержание,
так как в противном случае она перейдет в разгул, а от разгула до потрясения основ рукой подать.
— Еще бы! Но, впрочем, позволь, душа моя! из-за чего ты, однако,
так уж тревожишься!
Ведь мировой судья, наверное, внемлет, и рано или поздно, а правда все-таки воссияет…
— Аттестовать на всех распутиях будут. Павел-то у меня совестлив, а они — наглые.
Ведь можно и похвалить
так, что после дома не скажешься. Намеднись Павел-то уж узнал, что начальник хотел ему какое-то"выигрышное"дело поручить, а Семен Григорьич отсоветовал. Мой брат, говорит, очень усердный и достойный молодой человек, но дела, требующие блеска, не в его характере.
— Знаю, что много. А коли в ревизские сказки заглянешь,
так даже удивишься, сколько их там. Да
ведь не в ревизских сказках дело. Тамошние люди — сами по себе, а служащие по судебному ведомству люди — сами по себе. И то уж Семен Григорьич при мне на днях брату отчеканил:"Вам, Павел Григорьич, не в судебном бы ведомстве служить, а кондуктором на железной дороге!"Да и это ли одно! со мной, мой друг,
такая недавно штука случилась,
такая штука!.. ну, да, впрочем, уж что!
— Вот я и боюсь. Говорю им:
ведь вы все одинаково мои дети! а они как сойдутся,
так сейчас друг друга проверять начнут! Поручики-то у меня — консерваторы, а прапорщик — революционер… Ах, хоть бы его поскорее поймали, этого дурного сына!
—
Так ты обещаешь? скажи:
ведь ты любил? — опять приставала она. — Нет, ты уж не обижай меня! скажи: обещаю! Ну, пожалуйста!
— Да вот поделиться с нами твоими воспоминаниями, рассказать l'histoire intime de ton coeur… [твою интимную сердечную историю… (франц.)]
Ведь ты любил — да? Ну, и опиши нам, как это произошло… Comment cela t'est venu [Как это случилось с тобой (франц.)] и что потом было… И я тогда, вместе с другими, прочту… До сих пор, я, признаюсь, ничего твоего не читала, но ежели ты про любовь… Да! чтоб не забыть! давно я хотела у тебя спросить: отчего это нам, дамам,
так нравится, когда писатели про любовь пишут?
"Ну, слава богу, теперь, кажется, потише!" — вот возглас, который от времени до времени (но и то, впрочем, не слишком уж часто) приходится слышать в течение последних десяти — пятнадцати лет. Единственный возглас, с которым измученные люди соединяют смутную надежду на успокоение. Прекрасно. Допустим, что с нас и
таких перспектив довольно: допустим, что мы уж и тогда должны почитать себя счастливыми, когда перед нами мелькает что-то вроде передышки… Но
ведь все-таки это только передышка — где же самая жизнь?
А то
ведь я, пожалуй,
такое что-нибудь сболтну, что после и сам своих слов испугаюсь!
Все это проходит передо мною как во сне. И при этом прежде всего, разумеется, представляется вопрос: должен ли я был просить прощения? — Несомненно, милая тетенька, что должен был. Когда весь жизненный строй основан на испрошении прощения, то каким же образом бессильная и изолированная единица (особливо несовершеннолетняя) может ускользнуть от действия общего закона?
Ведь ежели не просить прощения,
так и не простят. Скажут: нераскаянный! — и дело с концом.
Во всяком случае, милая тетенька, и вы не спрашивайте, с какой стати я историю о школьном карцере рассказал. Рассказал — и будет с вас.
Ведь если бы я даже на домогательства ваши ответил:"тетенька! нередко мы вспоминаем факты из далекого прошлого, которые, по-видимому, никакого отношения к настоящему не имеют, а между тем…" — разве бы вы больше из этого объяснения узнали?
Так уж лучше я просто ничего не скажу!
А знаете ли что —
ведь и надворный советник Сенечка тоже без выводов живет. То есть он, разумеется, полагает, что всякий его жест есть глубокомысленнейший вывод, или, по малой мере, нечто вроде руководящей статьи, но, в сущности, ай-ай-ай как у него по этой части жидко! Право,
такая же разнокалиберщина, как и у нас, грешных.
— Да если бы, однако ж, и
так? если бы человек и принудил себя согласовать свои внутренние убеждения с требованиями современности… с какими же требованиями-то — вот ты мне что скажи!
Ведь требования-то эти, особенно в
такое горячее, неясное время, до
такой степени изменчивы, что даже требованиями, в точном смысле этого слова, названы быть не могут, а скорее напоминают о случайности. Тут
ведь угадывать нужно.
Конечно, тут могут произойти ошибки: степень виновности, содействие или только попустительство и
так далее… но
ведь в каком же человеческом деле не бывает ошибок?
Напротив! раскаяние —
ведь это,
так сказать, цветок…
— Еще бы!
ведь я до сих пор только растравляю… на что похоже! Правда, я растравляю, потому что этого требует необходимость, но все-таки, если б у меня не было в виду уврачевания — разве я мог бы
так бодро смотреть в глаза будущему, как я смотрю теперь?
— А
ведь я позабыл! — воскликнул он, бледнея. — Самое главное-то и забыл! Что, ежели… но нет, неужто судьба будет
так несправедлива?.. А я-то сижу я"уврачеваниями"занимаюсь! Вот теперь ты видишь! — прибавил он, обращаясь ко мне, — видишь, какова моя жизнь! И после этого… Извини, что я тебя оставляю, но мне надо спешить!
Последние еще несколько остерегаются —
ведь чем черт не шутит! вдруг занадобятся! — и заходят ко мне только в сумерки, но отставные —
так и прут.
— Позвольте, вашество! с точки зрения вашего личного успокоения, это, может быть, и благоразумно; но вы упускаете из вида, что люди в вашем положении не имеют права руководиться одними личными предпочтениями…
Ведь за вами стоит не что-нибудь, а,
так сказать, обширнейшая в мире держава…
— Ну, бог с ними, с
такими результатами, которые об смерти поминают. Но, кроме того, можно
ведь и другим манером этот же самый результат повернуть. Например,
так: все люди смертны, Кай — человек, следовательно, Кай смертен. Поди, уличи меня, что я сфальшивил!
Конечно, надворный советник Сенечка объявляет себя довольным и даже достаточно нагло утверждает, что жизнь без выводов есть наиболее подходящий для нас modus vivendi, но
ведь это только
так кажется, что он доволен.
-то
ведь до скончания веков говорить буду!" —
так и брызжет между строками.
Ведь у нас
так уж исстари повелось, что против слова:"измена"даже разъяснений никаких не полагается.
Такого рода моменты называются"веяниями", а
ведь известно, что у нас, коли вплотную повеет, то всякое слово за измену сойдет. И тогда изменников хоть голыми руками хватай.
Но
ведь как ни говори, а рабий язык все-таки рабий язык, и ничего больше.
Но, сверх того, психический мир, на который
так охотно указывают, как на тихое пристанище, где литература не рискует встретиться ни с какими недоразумениями, —
ведь и он сверху донизу изменил физиономию.
—
Ведь надо же наконец! Надо, чтоб благомыслящие люди всех оттенков сговорились между собой! Потому что, в сущности, нас разделяют только недоразумения, и стоит откровенно объясниться, чтобы разногласия упали сами собой.
Так до субботы… да?
— Признаюсь вам, — отвечал он наивно, — я
ведь не знал, что есть
такой закон, который начальственную радость на всех подчиненных распространяет.
Но
ведь не все
так явно отрицают"принципы нравственности", как мы с вами.
Подумай,
ведь новые-то раны наводились по незажившим еще недавним ранам — не естественно ли, при
таком условии, что сегодняшние боли терзали больнее вчерашних?