Неточные совпадения
Милостивый государь, милостивый государь,
ведь надобно же, чтоб у всякого человека было хоть одно
такое место, где бы и его пожалели!
Пришел я после обеда заснуть,
так что ж бы вы думали,
ведь не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
А они-то обе, невеста и мать, мужичка подряжают, в телеге, рогожею крытой (я
ведь так езжал)!
— Ах, ах, как нехорошо! Ах, стыдно-то как, барышня, стыд-то какой! — Он опять закачал головой, стыдя, сожалея и негодуя. —
Ведь вот задача! — обратился он к Раскольникову и тут же, мельком, опять оглядел его с ног до головы. Странен, верно, и он ему показался: в
таких лохмотьях, а сам деньги выдает!
— Ах, стыд-то какой теперь завелся на свете, господи! Этакая немудреная, и уж пьяная! Обманули, это как есть! Вон и платьице ихнее разорвано… Ах, как разврат-то ноне пошел!.. А пожалуй что из благородных будет, из бедных каких… Ноне много
таких пошло. По виду-то как бы из нежных, словно
ведь барышня, — и он опять нагнулся над ней.
«А куда ж я иду? — подумал он вдруг. — Странно.
Ведь я зачем-то пошел. Как письмо прочел,
так и пошел… На Васильевский остров, к Разумихину я пошел, вот куда, теперь… помню. Да зачем, однако же? И каким образом мысль идти к Разумихину залетела мне именно теперь в голову? Это замечательно».
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, —
ведь я знал же, что я этого не вынесу,
так чего ж я до сих пор себя мучил?
Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу,
ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих пор сомневался?
Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко…
ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило…
— Стойте! — закричал опять молодой человек, — не дергайте! Тут что-нибудь да не
так… вы
ведь звонили, дергали — не отпирают; значит, или они обе в обмороке, или…
— Я
ведь в судебные следователи готовлюсь! Тут очевидно, оч-че-в-видно что-то не
так! — горячо вскричал молодой человек и бегом пустился вниз по лестнице.
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на
такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да
ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
Да, это
так; это все
так. Он, впрочем, это и прежде знал, и совсем это не новый вопрос для него; и когда ночью решено было в воду кинуть, то решено было безо всякого колебания и возражения, а
так, как будто
так тому и следует быть, как будто иначе и быть невозможно… Да, он это все знал и все помнил; да чуть ли это уже вчера не было
так решено, в ту самую минуту, когда он над сундуком сидел и футляры из него таскал… А
ведь так!..
—
Так на кой черт ты пришел после этого! Очумел ты, что ли?
Ведь это… почти обидно. Я
так не пущу.
Ведь это,
так сказать, самый неожиданный характер!
Но кстати о глупости: как ты думаешь,
ведь Прасковья Павловна совсем, брат, не
так глупа, как с первого взгляда можно предположить, а?
— Да чего ты
так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся.
Ведь я в эту часть переехал. Ты не знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
— А чего
такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду; раза два заходил, ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я
ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня
ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. —
Ведь тут что всего обиднее?
Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но…
Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот
ведь их логика.
— Как! Вы здесь? — начал он с недоумением и
таким тоном, как бы век был знаком, — а мне вчера еще говорил Разумихин, что вы все не в памяти. Вот странно! А
ведь я был у вас…
—
Так сказать, про что я читал, что разыскивал? Ишь
ведь сколько нумеров велел натащить! Подозрительно, а?
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили.
Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
— Кто? Вы? Вам поймать? Упрыгаетесь! Вот
ведь что у вас главное: тратит ли человек деньги или нет? То денег не было, а тут вдруг тратить начнет, — ну как же не он?
Так вас вот этакий ребенок надует на этом, коли захочет!
—
Так вот ты где! — крикнул он во все горло. — С постели сбежал! А я его там под диваном даже искал! На чердак
ведь ходили! Настасью чуть не прибил за тебя… А он вон где! Родька! Что это значит? Говори всю правду! Признавайся! Слышишь?
Я хотя их сейчас и ругал ругательски, но я
ведь их всех уважаю; даже Заметова хоть не уважаю,
так люблю, потому — щенок!
На тревожный же и робкий вопрос Пульхерии Александровны, насчет «будто бы некоторых подозрений в помешательстве», он отвечал с спокойною и откровенною усмешкой, что слова его слишком преувеличены; что, конечно, в больном заметна какая-то неподвижная мысль, что-то обличающее мономанию, —
так как он, Зосимов, особенно следит теперь за этим чрезвычайно интересным отделом медицины, — но
ведь надо же вспомнить, что почти вплоть до сегодня больной был в бреду, и… и, конечно, приезд родных его укрепит, рассеет и подействует спасительно, — «если только можно будет избегнуть новых особенных потрясений», прибавил он значительно.
— И чего он
так на этого Лужина? Человек с деньгами, ей, кажется, не противен… а
ведь у них ни шиша? а?
— Ах, боже мой,
ведь я совсем, совсем не
таким его ожидала встретить, Дмитрий Прокофьич.
— После, маменька, — вмешалась Дуня, —
ведь они еще не знают, кто
такая Марфа Петровна.
— А я
так даже подивился на него сегодня, — начал Зосимов, очень обрадовавшись пришедшим, потому что в десять минут уже успел потерять нитку разговора с своим больным. — Дня через три-четыре, если
так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два… али, пожалуй, и три?
Ведь это издалека началось да подготовлялось… а? Сознаётесь теперь, что, может, и сами виноваты были? — прибавил он с осторожною улыбкой, как бы все еще боясь его чем-нибудь раздражить.
— Да
ведь этак, пожалуй, и здоровые
так же, — заметила Дунечка, с беспокойством смотря на Зосимова.
— Это мне удивительно, — начал он после некоторого раздумья и передавая письмо матери, но не обращаясь ни к кому в частности, —
ведь он по делам ходит, адвокат, и разговор даже у него
такой… с замашкой, — а
ведь как безграмотно пишет.
— Да
ведь они и все
так пишут, — отрывисто заметил Разумихин.
— Что тело долго стоит…
ведь теперь жарко, дух…
так что сегодня, к вечерне, на кладбище перенесут, до завтра, в часовню. Катерина Ивановна сперва не хотела, а теперь и сама видит, что нельзя…
— Гроб
ведь простой будет-с… и все будет просто,
так что недорого… мы давеча с Катериной Ивановной все рассчитали,
так что и останется, чтобы помянуть… а Катерине Ивановне очень хочется, чтобы
так было.
Ведь нельзя же-с… ей утешение… она
такая,
ведь вы знаете…
— Ну вот и славно! — сказал он Соне, возвращаясь к себе и ясно посмотрев на нее, — упокой господь мертвых, а живым еще жить!
Так ли?
Так ли?
Ведь так?
— А вот ты не была снисходительна! — горячо и ревниво перебила тотчас же Пульхерия Александровна. — Знаешь, Дуня, смотрела я на вас обоих, совершенный ты его портрет, и не столько лицом, сколько душою: оба вы меланхолики, оба угрюмые и вспыльчивые, оба высокомерные и оба великодушные…
Ведь не может быть, чтоб он эгоист был, Дунечка? а?.. А как подумаю, что у нас вечером будет сегодня,
так все сердце и отнимется!
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот как ты заболел, мне часто и много приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно
ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде, как домой-то шли…
так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
— А может, я где-нибудь клад нашел, а ты не знаешь? Вот я вчера и расщедрился… Вон господин Заметов знает, что я клад нашел!.. Вы извините, пожалуйста, — обратился он со вздрагивающими губами к Порфирию, — что мы вас пустяшным
таким перебором полчаса беспокоим. Надоели
ведь, а?
—
Ведь вот прорвался, барабанит! За руки держать надо, — смеялся Порфирий. — Вообразите, — обернулся он к Раскольникову, — вот
так же вчера вечером, в одной комнате, в шесть голосов, да еще пуншем напоил предварительно, — можете себе представить? Нет, брат, ты врешь: «среда» многое в преступлении значит; это я тебе подтвержу.
Ведь он по две недели
таким образом выдерживает.
— Помилуйте, да вы деньги можете с них спросить за статью! Какой, однако ж, у вас характер! Живете
так уединенно, что
таких вещей, до вас прямо касающихся, не ведаете. Это
ведь факт-с.
— Как? Что
такое? Право на преступление? Но
ведь не потому, что «заела среда»? — с каким-то даже испугом осведомился Разумихин.
— Вот как-с…
так полюбопытствовал. Извините-с. Но позвольте, — обращаюсь к давешнему, —
ведь их не всегда же казнят; иные напротив…
— Ну, по крайней мере, с этой стороны вы меня хоть несколько успокоили; но вот
ведь опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли
таких людей, которые других-то резать право имеют, «необыкновенных-то» этих? Я, конечно, готов преклониться, но
ведь согласитесь, жутко-с, если уж очень-то много их будет, а?
— Да и
так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват.
Так есть и будет всегда. Вот он (он кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю.
Так что же? Общество
ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора!..
— Нет-с, это
ведь я
так только интересуюсь, собственно для уразумения вашей статьи, в литературном только одном отношении-с…
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. — Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам
ведь так бы важно узнать, не видал ли кто их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— А
ведь я
так и знал, что вы не спите, а только вид показываете, — странно ответил незнакомый, спокойно рассмеявшись. — Аркадий Иванович Свидригайлов, позвольте отрекомендоваться…
— Вчера, я знаю. Я
ведь сам прибыл всего только третьего дня. Ну-с, вот что я скажу вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте же и мне заявить: что ж тут, во всем этом, в самом деле,
такого особенно преступного с моей стороны, то есть без предрассудков-то, а здраво судя?
—
Так что ж?
Так что ж? — повторял Свидригайлов, смеясь нараспашку, —
ведь это bonne guerre, [добрая война (фр.).] что называется, и самая позволительная хитрость!.. Но все-таки вы меня перебили;
так или этак, подтверждаю опять: никаких неприятностей не было бы, если бы не случай в саду. Марфа Петровна…
Не считайте меня, пожалуйста, циником; я
ведь в точности знаю, как это гнусно с моей стороны, ну и
так далее; но
ведь я тоже наверно знаю, что Марфа Петровна пожалуй что и рада была этому моему,
так сказать, увлечению.