Неточные совпадения
Знаете ли, впрочем, что? Иногда мне кажется, что управа, рассмотрев наш прежний образ мыслей и приняв во внимание наш образ мыслей нынешний (
какой, с божьею помощью, поворот!), просто-напросто возьмет да и сдаст наше дело в архив. Или, много-много, внушение сделает:
смотрите, дескать, чтобы на будущее время"бредней" — ни-ни!
Поживите там, подышите воздухом полей,
посмотрите,
как доят коров и стригут барашков, поговорите с вашим урядником, полюбуйтесь на житье-бытье мужичков… и вдруг вас осенит мысль:
какая я, однако ж, глупенькая была! бреднями занималась!
Ужасно,
какое множество нынче этих дятлов развелось. Шляются, слюною брызжут, очами грозят, долбят да друг на друга
посматривают: кто кого передолбит?
Сколько мы, литераторы, волновались: нужно-де ясные насчет книгопечатания законы издать! Только я один говорил: и без них хорошо! По-моему и вышло: коли хорошо, так и без законов хорошо! А вот теперь посидим да помолчим —
смотришь, и законы будут. Да такие ясные, что небо с овчинку покажется. Ах, господа, господа! представляю себе,
как вам будет лестно, когда вас,"по правилу", начнут в три кнута жарить!
Как только вы приедете, я сейчас вас на острова повезу. Заедем к Дороту; я себе спрошу ботвиньи, вы — мороженого… вот ведь у нас нынче
как! Потом отправимся на pointe [стрелку (франц.)] и будем
смотреть,
как солнце за будку садится. Потом домой — баиньки. Это первый день.
Тошно
смотреть (а по другим:"взбесить может"),
как люди путаются — пусть лучше прямой дорогой в Демидрон [Известное в Петербурге увеселительное заведение, украшение которого составляет девица Филиппе.
Но, может быть, вы скажете: урядники-то могли бы возникнуть и независимо от errare humanum est… Совершенно с вами согласен.
Как могли бы возникнуть? — да так, как-нибудь. Тут"тяп", там"ляп" —
смотришь, ан и"карабь". В ляповую пору да в типовых головах такие ли предприятия зарождаются! А сколько мы липовых пор пережили! сколько типовых голов перевидели!
Смотрим: ключица
как ключица — целехонька! Ах, Иван Иваныч!
Как будто в самом воздухе разлито нечто предостерегающее: «
Смотри! только пикни! — и все эти основы, краеугольные камни и величественные здания — все разлетится в прах!» Или яснее: ежели ты скажешь правду, то непременно сквозь землю провалишься; ежели солжешь — может быть, время как-нибудь и пройдет.
Все думаешь:
как это так? пять минут назад на желтенькую бумажку и
смотреть никто не хотел, а тут с руками ее рвут!
Однако ж, кажется, я увлекся в политико-экономическую сферу, которая в письмах к родственникам неуместна… Что делать! такова уж слабость моя! Сколько раз я сам себе говорил: надо построже за собой
смотреть! Ну, и
смотришь, да проку как-то мало из этого самонаблюдения выходит. Стар я и болтлив становлюсь. Да и старинные предания в свежей памяти, так что хоть и знаешь, что нынче свободно, а все
как будто не верится. Вот и стараешься болтовней след замести.
— А
как попала?.. жила я в ту пору у купца у древнего в кухарках, а Домнушке шестнадцатый годок пошел. Только стал это старик на нее поглядывать, зазовет к себе в комнату да все рукой гладит.
Смотрела я,
смотрела и говорю: ну говорю, Домашка, ежели да ты… А она мне: неужто ж я, маменька, себя не понимаю? И точно, сударь! прошло ли с месяц времени,
как уж она это сделала, только он ей разом десять тысяч отвалил. Ну, мы сейчас от него и отошли.
Статского советника и теперь все в доме принимают,
как родного, кормят пирогами и изредка позволяют
посмотреть в замочную скважину,
как Домнушка одевается.
И все в один голос возопиют:
посмотрите,
какие результаты!
Когда вперед знаешь, что человек врет, то слушать его иногда забавно, иногда скучно бывает,
смотря по тому, кто и
как врет; но когда человек врет, а собеседник его думает, что он правду говорит, тогда можно с ума сойти.
А последние
смотрят на это уже
как на «воспособление средств» и, разумеется, никогда Вздошникову денег не отдадут.
Жена
как будто в первый раз видит его, дети
смотрят и на него, и друг на друга не то удивленно, не то пронзительно, словно испытывают.
Едва успел я произнести эти слова,
как все обернулись в мою сторону в изумлении, почти что в испуге. Даже дядя Григорий Семеныч
посмотрел на меня с любопытством,
как бы говоря...
— Представь себе, не ночуют дома! Ни поручики, ни прапорщик — никто! А прислуга у меня — ужаснейшая… Кухарка — так просто зверем
смотрит! А ты знаешь,
как нынче кухарок опасаться нужно?
Не помню,
как я сам
смотрел тогда на свой поступок (вероятно, просто-напросто воспользовался плодами его), но начальство умилилось и выпустило меня из карцера немедленно.
— То-то веселый пришел! Ну, отдохни, братец! Большое ты для себя изнурение видишь — не грех и об телесах подумать.
Смотри,
как похудел: кости да кожа… Яришься, любезный, чересчур!
Он принадлежит к той неумной, но жестокой породе людей, которая понимает только одну угрозу:
смотри, Сенечка,
как бы не пришли другие черпатели, да тебя самого не вычерпали! Но и тут его выручает туман, которым так всецело окутывается представление о"современности". Этот туман до того застилает перед его мысленным взором будущее, что ему просто-напросто кажется, что последнего совсем никогда не будет. А следовательно, не будет места и для осуществления угроз.
— Ты, пожалуйста, не
смотри на меня,
как на дикого зверя. Напротив того, я не только понимаю, но в известной мере даже сочувствую… Иногда, после бесконечных утомлений дня, возвращаюсь домой, — и хочешь верь, хочешь нет, но бывают минуты, когда я почти готов впасть в уныние… И только серьезное отношение к долгу освежает меня… А кроме того, не забудь, что я всего еще надворный советник, и остановиться на этом…
— Еще бы! ведь я до сих пор только растравляю… на что похоже! Правда, я растравляю, потому что этого требует необходимость, но все-таки, если б у меня не было в виду уврачевания — разве я мог бы так бодро
смотреть в глаза будущему,
как я
смотрю теперь?
А я стою
смотрю,
как он заливается, и думаю: Господи! неужто?
— А то вдруг — потребуют…"Ваша опытность…"И только что начинаешь это вслушиваться,
как вдруг курьер: такой-то явился! — "Ах, извините! пожалуйте в другой раз!"Воротишься домой, опять к окошку сядешь,
смотришь, ждешь… не требуют! Подал прошение — и квит!
— Ах, да… вот! Представь себе! у нас вчера целый содом случился. С утра мой прапорщик пропал. Завтракать подали — нет его; обедать ждали-ждали — нет
как нет! Уж поздно вечером,
как я из моей tournee [поездки (франц.)] воротилась, пошли к нему в комнату,
смотрим, а там на столе записка лежит. «Не обвиняйте никого в моей смерти. Умираю, потому что результатов не вижу. Тело мое найдете на чердаке»… Можешь себе представить мое чувство!
Смотрите на Ноздрева
как можно проще:
как на продукт современного веянья, то есть
как на бездельника и глупца.
Ибо они отлично понимают, что сущность пушкинского гения выразилась совсем не в «Пиковых дамах», а в тех стремлениях к общечеловеческим идеалам, на которые тогдашняя управа благочиния,
как и нынешняя,
смотрела и
смотрит одинаково неприязненно.
Меня Грызунов долгое время любил; потом стал не любить и называть"красным"; потом опять полюбил. В
каком положении находятся его чувства ко мне в настоящую минуту, я определить не могу, но когда мы встречаемся, то происходит нечто странное. Он
смотрит на меня несомненно добрыми глазами, улыбается… и молчит. Я тоже молчу. Это значит, что мы понимаем друг друга. Но всякая наша встреча непременно кончается тем, что он скажет...
— Удивительно,
как быстро растут люди в наше время! Ну, что такое был Ноздрев, когда Гоголь познакомил нас с ним, и
посмотри,
как он… вдруг вырос!!
"А теперь,
посмотрим, в
каком виде все сие представляется у нас в настоящую минуту"…
Посмотрим, необузданный бормотун! сказывай,"недозрелый уме",
какую такую ты усмотрел в отечестве твоем фигу, которая заставила тебя с надеждою трепетать и"понудила к перу твои руки"?
Замечание мое поразило его. По-видимому, он даже и не подозревал, что, наступая на законы вообще, он, между прочим, наступает и на тот закон, который ставит помпадуровы радости и помпадуровы печали в зависимость от радостей и печалей начальственных. С минуту он пробыл
как бы в онемении, но, наконец, очнулся, схватил мою руку и долго ее жал,
смотря на меня томными и умиленными глазами. Кто знает, быть может, он даже заподозрел во мне агента"диктатуры сердца".
Что локти на стол положил — точно мужик! что в носу ковыряешь — точно мужик!
смотри,
какой кусок в рот запихал — точно мужик!
"Надо поддерживать связи!" — восклицали мы вместе с Грызуновым, а Грызунов и теперь — стоит только в окно
посмотреть — мечется,
как угорелый, из дома в дом и одну только мысль в голове держит: надо поддерживать связи! надо!
Ну, не умора ли! и
как хоть глазком на эту умору не
посмотреть?