Меня Грызунов долгое время любил; потом стал не любить и называть"красным"; потом опять полюбил. В каком положении находятся его чувства ко мне в настоящую минуту, я определить не могу, но когда мы встречаемся, то происходит нечто странное. Он смотрит на меня несомненно добрыми глазами, улыбается… и молчит. Я тоже молчу. Это значит, что мы
понимаем друг друга. Но всякая наша встреча непременно кончается тем, что он скажет...
Неточные совпадения
С одной стороны, я очень хорошо
понимаю, что, ввиду общей пользы, необходимо отказаться от заблуждений; но, с
другой стороны, как только начну приводить это намерение в исполнение, так, незаметно для самого себя, слагаю заблуждениям панегирик.
Нынче вся жизнь в этом заключается: коли не
понимаешь — не рассуждай! А коли
понимаешь — умей помолчать! Почему так? — а потому что так нужно. Нынче всё можно: и
понимать и не
понимать, но только и в том и в
другом случае нельзя о сем заявлять. Нынешнее время — необыкновенное; это никогда не следует терять из виду. А завтра, может быть, и еще необыкновеннее будет, — и это не нужно из вида терять. А посему: какое пространство остается между этими двумя дилеммами — по нем и ходи.
Не дальше как вчера я эту самую мысль подробно развивал перед общим нашим
другом, Глумовым, и представьте себе, что он мне ответил!"К тому, говорит, времени, как все-то устроится, ты такой скотиной сделаешься, что не только Пушкина с Лермонтовым, а и Фета с Майковым
понимать перестанешь!"
Люди самые пришибленные начинают смотреть бодрее; люди самые непонимающие хотя продолжают не
понимать, но тоже, глядя на
других, радуются.
Но, дойдя до этих пределов, я вдруг сообразил, что произношу защитительную речь в пользу наяривательного содействия. И, как обыкновенно в этих случаях бывает, начал прислушиваться, я ли это говорю или кто
другой, вот хоть бы этот половой, который, прижав под мышки салфетку, так и ест нас глазами. К счастью, Ноздрев сразу
понял меня. Он был, видимо, взволнован моими доводами и дружески протягивал мне обе руки.
А господа вместо того, чтобы посодействовать: вот, мол, господин газетчик, как мы тебя тонко
понимаем! — а они, между прочим, даже
других в соблазн вводят".
Там, за этими дверьми, мечутся обезумевшие от злобы сонмища добровольцев-соглядатаев, пугая
друг друга фантастическими страхами, стараясь что-то
понять и ничего не
понимая, усиливаясь отыскать какую-то мудреную комбинацию, в которой они могли бы утопить гнетущую их панику, и ничего не обретая.
Он принадлежит к той неумной, но жестокой породе людей, которая
понимает только одну угрозу: смотри, Сенечка, как бы не пришли
другие черпатели, да тебя самого не вычерпали! Но и тут его выручает туман, которым так всецело окутывается представление о"современности". Этот туман до того застилает перед его мысленным взором будущее, что ему просто-напросто кажется, что последнего совсем никогда не будет. А следовательно, не будет места и для осуществления угроз.
— Было бы безрассудно… о, как я это
понимаю! Ты прав, мой
друг! в чине тайного советника, так сказать, на закате дней, еще простительно впадать в меланхолию — разумеется, ежели впереди не предвидится производства в действительные тайные советники… Но надворный советник, как жених в полунощи, непременно должен стоять на страже! Ибо ему предстоит многое совершить: сперва получить коллежского советника, потом статского, а потом…
Я и описываю, только не то, что они рассказывают — по большей части, этих рассказов и
понять нельзя, — а совсем
другое.
Доносят, ябедничают, выслеживают, раздирают
друг друга и никак не могут
понять: отчего даже такая лихорадочная, по-видимому, деятельность не может заслонить пустоту.
Или, пожалуй,
другое сравнение: это хлев, обитатели которого ничего, кроме корыта с месивом и навозной жижи, не только не признают, но и
понять не могут.
— Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не
понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку на сердце: по восьми гривен за душу, это самая красная цена!
Я сочувствовал его горю, и мне больно было, что отец и Карл Иваныч, которых я почти одинаково любил, не
поняли друг друга; я опять отправился в угол, сел на пятки и рассуждал о том, как бы восстановить между ними согласие.
Неточные совпадения
Стародум. Как
понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня,
друг мой! Извини мое простосердечие. Я
друг честных людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Они сами не
понимали, что делают, и даже не вопрошали
друг друга, точно ли это наяву происходит.
На первых порах глуповцы, по старой привычке, вздумали было обращаться к нему с претензиями и жалобами
друг на
друга, но он даже не
понял их.
Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем
друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря
другими словами, Фердыщенко
понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.