Неточные совпадения
Именно
так было поступлено и со мной, больным, почти умирающим. Вместо
того, чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. Дача — на берегу озера, которое во время ветра невыносимо гудит, а в прочее время разливает окрест приятную сырость. Домик маленький, но веселенький, мебель сносная, но о зеркале и в помине нет. Поэтому утром я наливаю в рукомойник воды и причесываюсь над ним. Простору довольно, и большой сад для прогулок.
Деньги бросают пригоршнями, несут явные и значительные убытки, и в конце концов все-таки только и слышишь, что
то один,
то другой мечтают о продаже своих дач.
Но, вместо
того чтобы воспользоваться их колонизаторскими способностями, их били кнутом, рвали ноздри, урезывали языки и вызвали (
так сказать, создали) ужасный обряд самосожжения.
О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и всё на один и
тот же мотив. Может быть, это
такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову — поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели. Вот она...
А болгары что? «Они с
таким же восторгом приветствовали возвращение князя, с каким, за несколько дней перед
тем, встретили весть об его низложении». Вот что пишут в газетах. Скажите: ну, чем они плоше древних афинян? Только вот насчет аттической соли у них плоховато.
Правда, что Наполеон III оставил по себе целое чужеядное племя Баттенбергов, в виде Наполеонидов, Орлеанов и проч. Все они бодрствуют и ищут глазами, всегда готовые броситься на добычу. Но история сумеет разобраться в этом наносном хламе и отыщет, где находится действительный центр тяжести жизни. Если же она и упомянет о хламе,
то для
того только, чтобы сказать: было время
такой громадной душевной боли, когда всякий авантюрист овладевал человечеством без труда!
Прерогативы власти — это
такого рода вещь, которая почти недоступна вполне строгому определению. Здесь настоящее гнездилище чисто личных воззрений и оценок,
так что ежели взять два крайних полюса этих воззрений,
то между ними найдется очень мало общего. Все тут неясно и смутно: и пределы, и степень, и содержание. Одно только прямо бросается в глаза — это власть для власти, и, само собой разумеется, только одна эта цель и преследуется с полным сознанием.
Он равнодушно прочитывает полученную рацею и говорит себе: «У меня и без
того смирно — чего еще больше?..» «Иван Иванович! — обращается он к приближенному лицу, — кажется, у нас ничего
такого нет?» — И есть ли, нет ли, циркуляр подшивается к числу прочих — и делу конец.
Все это я не во сне видел, а воочию. Я слышал, как провинция наполнялась криком, перекатывавшимся из края в край; я видел и улыбки, и нахмуренные брови; я ощущал их действие на самом себе. Я помню
так называемые «столкновения», в которых один толкался, а другой думал единственно о
том, как бы его не затолкали вконец. Я не только ничего не преувеличиваю, но, скорее, не нахожу настоящих красок.
Я не говорю уже о
том, как мучительно жить под условием
таких метаний, но спрашиваю: какое горькое сознание унижения должно всплыть со дна души при виде одного этого неустанно угрожающего указательного перста?
Таким образом, губерния постепенно приводится к
тому томительному однообразию, которое не допускает ни обмена мыслей, ни живой деятельности. Вся она твердит одни и
те же подневольные слова, не сознавая их значения и только руководствуясь одним соображением: что эти слова идут ходко на жизненном рынке.
А ежели и остались немногие из недавних «старых»,
то они
так легко выдержали процесс переодевания, что опознать в них людей, которые еще накануне плели лапти с подковыркою, совсем невозможно.
Но
так как выражение «свои средства» есть не что иное, как вольный перевод выражения «произвол»,
то для подкрепления его явилось к услугам и еще выражение: «в законах нет».
Не в редкость было в
то время слышать
такие разговоры...
Тем, которых застигали врасплох или излавливали, набивали на ноги колодки, надевали железные поручни или приковывали к «стулу» (
так называлось толстое бревно, сквозь которое продета была железная цепь, оканчивавшаяся железным ошейником).
Таким образом, и
те редкие попытки, которые предпринимались для смягчения крепостных уз, пропадали даром.
— Кабы мы в
то время были умнее да не мирволили бы своим расходившимся собратам,
так, может быть, и теперь крепостное право существовало бы по-прежнему!
И
так как старый закон не был упразднен,
то обеспечение представлялось делом легким и удобоисполнимым.
Правда, что массы безмолвны, и мы знаем очень мало о
том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может, что продлившееся их ярмо совсем не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко не
так безучастно и тупо, как это кажется по наружности… Прекрасно; но ежели это
так,
то каким же образом они не вымирали сейчас же, немедленно, как только сознание коснулось их? Одно сознание подобных мук должно убить, а они жили.
Но
так как закон упоминает о татях, разбойниках, расхитителях, мздоимцах и проч., а неблагонадежные элементы игнорирует,
то можно себе представить, каким разнообразным и нежданным толкованиям подвергается это новоявленное выражение.
Может быть, сам по себе взятый, он совсем не
так неблагонадежен, как кажется впопыхах. В дореформенное время, по крайней мере, не в редкость бывало встретить
такого рода аттестацию:"человек образа мыслей благородного, но в исполнении служебных обязанностей весьма усерден". Вот видите ли, как тогда правильно и спокойно оценивали человеческую деятельность; и благороден, и казенного интереса не чужд… Какая же в
том беда, что человек благороден?
Ошибка утопистов заключалась в
том, что они,
так сказать, усчитывали будущее, уснащая его мельчайшими подробностями.
И
таким образом идет изо дня в день с
той самой минуты, когда человек освободился от ига фатализма и открыто заявил о своем праве проникать в заветнейшие тайники природы. Всякий день непредвидимый недуг настигает сотни и тысячи людей, и всякий день"благополучный человек"продолжает твердить одну и
ту же пословицу:"Перемелется — мука будет". Он твердит ее даже на крайнем Западе, среди ужасов динамитного отмщения, все глубже и шире раздвигающего свои пределы.
Напротив
того, социальные новшества ежели и не влекут за собой прямого освобождения масс от удручающих мелочей,
то представляют собой непрерывную подготовку к
такому освобождению.
Скотину он тоже закармливает с осени. Осенью она и сена с сырцой поест, да и тело скорее нагуляет. Как нагуляет тело, она уж зимой не много корму запросит, а к весне, когда кормы у всех к концу подойдут, подкинешь ей соломенной резки — и на
том бог простит. Все-таки она до новой травы выдержит, с целыми ногами в поле выйдет.
Много лежит на нем обязанностей: прежде всего нужно, конечно, определить крайний minimum, чтобы прокормить себя и семью; потом — подумать об уплате денежных сборов и отыскать средства для выполнений этой обузы; наконец, ежели окажутся лишки,
то помечтать и о
так называемой"полной чаше".
Земельный надел
так ограничен, что зернового хлеба сеется малость; сена же он может добыть задаром,
то есть только потратив, не жалеючи, свой личный труд на уборку.
Хотя с работы возвращаются не поздно, но на миру работа идет вдвое спорее; все-таки угощенье наполовину дешевле обойдется, нежели
ту же пустошь наемными рабочими убрать.
Сенокос обыкновенно убирается помочью; но между этою помочью и
тою, которую устраивает хозяйственный мужичок, существует громадная разница. Мужичок приглашает
таких же хозяйственных мужиков-соседей, как он сам; работа у них кипит, потому что они взаимно друг с другом чередуются. Нынешнее воскресенье у него помочь; в следующий праздничный день он сам идет на помочь к соседу. Священник обращается за помочью ко всему миру; все обещают, а назавтра добрая половила не явится.
Ежели нет
такого старика,
то и эта забота падает на долю священника, мешая его полевым работам, потому что пчела капризна: как раз не усмотришь — и новый рой на глазах улетел.
Ежели поучения сочинять,
так не всякий на
то способность имеет, а сверх
того, вон — их целая книга на всякие случаи готова.
"Убежденный"помещик (быть может,
тот самый сын «равнодушного», о котором сейчас упомянуто) верит, что сельское хозяйство составляет главную основу благосостояния страны. Это — теоретическая сторона его миросозерцания. С практической стороны, он убежден, что нигде
так выгодно нельзя поместить капитал. Но, разумеется, надо терпение, настойчивость, соответственный капитал и известный запас сведений.
— Ну, видишь ли, хоть скота у меня и немного, но
так как удобрение два года копилось,
то и достаточно будет под озимь! А с будущей осени заведу скота сколько следует, и тогда уж…
— Точно
так. Мне, говорит, она не к месту, а между
тем за нее хорошие деньги дадут. Березняк здесь крупный, стеколистый; саженей сто швырка с десятины наберется.
Разумеется, он не попробовал; нашел, что довольно и
того, что он за всем сам следит, всему дает тон. Кабы не его неустанный руководящий труд — разве цвели бы клевером его поля? разве давала бы рожь сам-двенадцать? разве заготовлялось бы на скотном дворе
такое количество масла? Стало быть, Анпетов соврал, назвавши его белоручкой. И он работает, только труд его называется"руководящим".
А в результате оказывалось чистой прибыли все-таки триста рублей. Хорошо, что еще помещение, в котором он ютился с семьей, не попало в двойную бухгалтерию, а
то быть бы убытку рублей в семьсот — восемьсот.
— Ну, все-таки… Знаешь, я рассчитывал, кроме
того, и на окружающих влияние иметь…
Теперь он состоит где-то чиновником особых поручений, а сверх
того, имеет выгодные частные занятия. В одной компании директорствует, в другой выбран членом ревизионной комиссии. Пробует и сам сочинять проекты новых предприятий и, быть может, будет иметь успех. Словом сказать, хлопочет и суетится
так же, как и в деревне, но уже около более прибыльных мелочей.
Конон Лукич подкрадывался к ней издалека, еще в
то время, когда только что пошли слухи о предстоящей крестьянской передряге (
так называет он упразднение крепостной зависимости).
Так что когда наступил срок для составления уставной грамоты,
то он без малейшего труда опутал будущих «соседушек» со всех сторон.
— Мне на что деньги, — говорит он, — на свечку богу да на лампадное маслице у меня и своих хватит! А ты вот что, друг: с тебя за потраву следует рубль,
так ты мне, вместо
того, полдесятинки вспаши да сдвой, — ну, и заборони, разумеется, — а уж посею я сам.
Так мы с тобой по-хорошему и разойдемся.
По зрелом размышлении,
такое вознаграждение он может добыть, не ходя далеко, в недрах
той «гольтепы», которая окружает его, Надо только предварительно самого себя освободить от пут совести и с легким сердцем приступить к задаче, которая ему предстоит и формулируется двумя словами:"Есть мир".
Он рассуждает
так:"Я выбрался из нужды — стало быть, и другие имеют возможность выбраться; а если они не делают этого,
то это происходит оттого, что они не умеют управлять собою.
— Вези лучше ко мне —
те же деньги, да и в город ездить не нужно. А коли искупить что в городе хотел,
так и у меня в лавке товару довольно.
— Вот на этом спасибо! — благодарит Авдей, — добёр ты, Петр Матвеич! Это
так только вороги твои клеплют, будто ты крестьянское горе сосешь… Ишь ведь! и денежки до копеечки заплатил, и косушку поднес; кто, кроме Петра Матвеича,
так сделает? Ну, а теперь пойти к старосте, хоть пятишницу в недоимку отдать. И
то намеднись стегать меня собирался.
С утра до ночи голова мироеда занята расчетами; с утра до ночи взор его вглядывается в деревенскую даль. Заручившись деревенской статистикой, он мало
того, что знает хозяйственное положение каждого однообщественника, как свое собственное, но может даже напомнить односельцу о
таких предметах, о которых
тот и сам позабыл.
Он зачался еще при крепостном праве и принадлежит к числу
тех благомысленных мужичков, которыми
так любили хвалиться помещики.
Такое прошлое, не представляя особенных задатков действительной благомысленности, все-таки свидетельствовало о недюжинном уме и способности извлекать пользу из окружающей среды и
тех условий, в которых она живет.
Так что все его требования относительно земли, как надельной,
так и арендуемой, ограничиваются
тем, чтоб результаты ее производительности доставались ему даром, составляли чистую прибыль.
Так что, когда, по окончании арендного срока, вырубка возвратится к владельцу,
то последний может быть уверен, что тут уж никогда даже осинка не вырастет.