Неточные совпадения
Мне кажется, что если бы лет сто тому назад (тогда и «разговаривать»
было легче) пустили сюда русских старообрядцев и дали им полную свободу относительно богослужения, русское дело, вообще на всех окраинах,
шло бы толковее.
Случайно или не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по домам. Начинается зимняя работа; настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и
пойдет колесом, покуда
есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его появится другой, третий.
—
Есть у меня, видите ли, вдовец. Не стар еще, да детей куча, тягла править не в силах. Своих девок на выданье у меня во всей вотчине хоть шаром покати, — поневоле в люди
идешь!
— Шутка сказать! — восклицали они, — накануне самой „катастрофы“ и какое дело затеяли! Не смеет, изволите видеть, помещик оградить себя от будущих возмутителей! не смеет распорядиться своею собственностью!
Слава богу, права-то еще не отняли! что хочу, то с своим Ванькой и делаю! Вот завтра, как нарушите права, —
будет другой разговор, а покуда аттанде-с!
Шли в Сибирь,
шли в солдаты,
шли в работы на заводы и фабрики; лили слезы, но
шли… Разве такая солидарность со злосчастием мыслима, ежели последнее не представляется обыденною мелочью жизни? И разве не правы
были жестокие сердца, говоря: „Помилуйте! или вы не видите, что эти люди живы? А коли живы — стало
быть, им ничего другого и не нужно“…
И таким образом
идет изо дня в день с той самой минуты, когда человек освободился от ига фатализма и открыто заявил о своем праве проникать в заветнейшие тайники природы. Всякий день непредвидимый недуг настигает сотни и тысячи людей, и всякий день"благополучный человек"продолжает твердить одну и ту же пословицу:"Перемелется — мука
будет". Он твердит ее даже на крайнем Западе, среди ужасов динамитного отмщения, все глубже и шире раздвигающего свои пределы.
Но загадывать до весны далеко: как-нибудь изворачивались прежде, изворотимся и вперед. На то он и слывет в околотке умным и хозяйственным мужиком. Рожь не удается, овес уродится. Ежели совсем неурожайный год
будет, он кого-нибудь из сыновей на фабрику
пошлет, а сам в извоз уедет или дрова
пилить наймется. Нужда, конечно,
будет, но ведь крестьянину нужду знать никогда не лишнее.
Вот,
слава богу, в сторонке слой облаков как будто потоньше становится; вот и синевы клочок показался…
слава богу! завтра, может
быть, и солнышко выглянет.
Покуда в доме
идет содом, он осматривает свои владения. Осведомляется, где в последний раз сеяли озимь (пашня уж два года сряду пустует), и нанимает топографа, чтобы снял полевую землю на план и разбил на шесть участков, по числу полей. Оказывается, что в каждом поле придется по двадцати десятин, и он спешит посеять овес с клевером на том месте, где
было старое озимое.
— Нечего годить; скоро мы совсем без молока
будем. Двадцать коров на дворе, а для дома недостает. Давеча Володя сливок просит,
послала на скотную — нет сливок; принесли молока, да и то жидкого.
— Что вы, Христос с вами! — да мне стыдно
будет в люди глаза показать, если я с соседями на деньги
пойду! Я — вам, вы — мне; вот как по-христиански следует. А как скосите мне лужок, — я вам ведерко поставлю да пирожком обделю — это само собой.
Заглянемте утром в его квартиру. Это очень уютное гнездышко, которое француз-лакей Шарль содержит в величайшей опрятности. Это для него тем легче, что хозяина почти целый день нет дома, и, стало
быть, обязанности его не
идут дальше утра и возобновляются только к ночи. Остальное время он свободен и шалопайничает не плоше самого Ростокина.
— Э! проживем как-нибудь. Может
быть, и совсем момента не изловим, и все-таки проживем. Ведь еще бабушка надвое сказала, что лучше. По крайней мере, то, что
есть, уж известно… А тут
пойдут ломки да переделки, одних вопросов не оберешься… Вы думаете, нам сладки вопросы-то?
Все они сплелись между собой, все дали слово поддерживать друг друга, — стало
быть, надо
идти рука в руку, покуда хватит сил…
А назавтра опять белый день, с новым повторением тех же подробностей и того же празднословия! И это не надоедает… напротив! Встречаешься с этим днем, точно с старым другом, с которым всегда
есть о чем поговорить, или как с насиженным местом, где знаешь наверное, куда
идти, и где всякая мелочь говорит о каком-нибудь приятном воспоминании.
— Главное, друг мой, береги здоровье! — твердил ему отец, — mens sana in corpore sano. [здоровый дух в здоровом теле (лат.)]
Будешь здоров, и житься
будет веселее, и все
пойдет у тебя ладком да мирком!
— Да, мой друг, в делах службы рассуждения только мешают. Нужно
быть кратким, держаться фактов, а факты уже сами собой покажут, куда следует
идти.
— Ну, и
слава богу. А теперь, на радостях, еще по бокальчику
выпьем — вон, я вижу, в бутылке еще осталось. Не привык я к шампанскому, хотя и случалось в посторонних домах полакомиться. Ну, да на этот раз, ежели и сверх обыкновенного весел
буду, так Аннушка простит.
— Ты обо мне не суди по-теперешнему; я тоже повеселиться мастер
был. Однажды даже настоящим образом
был пьян. Зазвал меня к себе начальник, да в шутку, должно
быть, — выпьемте да выпьемте! — и накатил! Да так накатил, что воротился я домой — зги божьей не вижу! Сестра Аннушкина в ту пору у нас гостила, так я Аннушку от нее отличить не могу:
пойдем, — говорю! Месяца два после этого Анюта меня все пьяницей звала. Насилу оправдался.
Некогда
было подумать о том, зачем пришла и куда
идет эта безрассветная жизнь…
Настанут роды — к кому обратиться, куда
идти, что
будет стоить, и вообще как совершается весь этот процесс?
— Где вам справиться, ничего вы в жизни не видели! — говорят они в один голос, — ни вы, ни Семен Александрыч и идти-то куда — не знаете. Так, попусту,
будете путаться.
Ребенок рос одиноко; жизнь родителей, тоже одинокая и постылая, тоже
шла особняком, почти не касаясь его. Сынок удался — это
был тихий и молчаливый ребенок, весь в отца. Весь он, казалось,
был погружен в какую-то загадочную думу, мало говорил, ни о чем не расспрашивал, даже не передразнивал разносчиков, возглашавших на дворе всякую всячину.
— Сколько он башмаков в год износит! — сетовала она на Гришу, — скоро, поди, и из рубашек вырастет… А потом надо
будет в ученье отдавать,
пойдут блузы, мундиры, пальто… и каждый год новое! Вот когда мы настоящую нужду узнаем!
Авдотья рассуждает в этом случае правильнее: день прошел, и
слава богу! в их положении иначе не может и
быть.
Оказалось, однако ж, что Надежда Владимировна
была права: черезовская удача совсем неожиданно изменила. Все
шло своим порядком, тихо, безмятежно и вдруг порвалось. И именно порвала болезнь.
Николай Чудинов — очень бедный юноша. Отец его служит главным бухгалтером казначейства в отдаленном уездном городке. По-тамошнему, это место недурное, и семья могла содержать себя без нужды, как вдруг сыну пришла в голову какая-то"гнилая фантазия". Ему
было двадцать лет, а он уже возмечтал! Учиться! разве мало он учился!
Слава богу, кончил гимназию — и
будет.
Стало
быть, и учиться нельзя, а надо
идти… куда?
Вот куда предстояло ему
идти, вот где не жаль
было растратить молодые силы!
В сущности, однако ж, в том положении, в каком он находился, если бы и возникли в уме его эти вопросы, они
были бы лишними или, лучше сказать, только измучили бы его, затемнили бы вконец тот луч, который хоть на время осветил и согрел его существование. Все равно, ему ни
идти никуда не придется, ни задачи никакой выполнить не предстоит. Перед ним широко раскрыта дверь в темное царство смерти — это единственное ясное разрешение новых стремлений, которые волнуют его.
Нет,
есть другие, которые живут по-иному. Даже у нее под боком
шла жизнь, положим, своеобразная и грубая, но все-таки жизнь.
Визит кончился. Когда она возвращалась домой, ей
было несколько стыдно. С чем она
шла?.. с «супцем»! Да и «супец» ее
был принят как-то сомнительно. Ни одного дельного вопроса она сделать не сумела, никакой помощи предложить. Между тем сердце ее болело, потому что она увидела настоящее страдание, настоящее горе, настоящую нужду, а не тоску по праздности. Тем не менее она сейчас же распорядилась, чтобы Мирону
послали миску с бульоном, вареной говядины и белого хлеба.
И что всего важнее: влиятельное лицо
будет убеждено, что инициатива этого спасения
идет всецело от него.
Она должна
была согласиться, и он уехал. Долго глядела она вслед пролетке, которая увозила его, и всякий раз, как он оборачивался, махала ему платком. Наконец облако пыли скрыло и экипаж и седока. Тогда она
пошла к отцу, встала на колени у его ног и заплакала.
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более и более обнажался; потом
пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой минуты, которая
напоила ее сердце радостью…
Надежда Федоровна хотя
была значительно моложе брата, но все-таки ей
шло уж за пятьдесят.
Однажды, сидя в своей комнате, она услышала знакомый голос. Это
был голос Семигорова, который приехал навестить тетку. Ольга встала и твердым шагом
пошла туда, где
шел разговор. Очевидно, она решила испытать себя и — "кончить".
Ученье началось. Набралось до сорока мальчиков, которые наполнили школу шумом и гамом. Некоторые
были уж на возрасте и довольно нахально смотрели в глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась делать вид, что не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов, в продолжение которых
шло ученье.
Летом она надумала отправиться в город к Людмиле Михайловне, с которою, впрочем,
была незнакома. Ночью прошла она двадцать верст, все время о чем-то думая и в то же время не сознавая, зачем, собственно, она
идет."Пропала!" — безостановочно звенело у нее в ушах.
Дни
шли за днями, а от Людмилы Михайловны никаких вестей не приходило. Или забыла, или ничего не могла. Из училищного совета тоже никаких слухов не
было.
В ноябре, когда наступили темные, безлунные ночи, сердце ее до того переполнилось гнетущей тоской, что она не могла уже сдержать себя. Она вышла однажды на улицу и
пошла по направлению к мельничной плотинке. Речка бурлила и пенилась;
шел сильный дождь; сквозь осыпанные мукой стекла окон брезжил тусклый свет; колесо стучало, но помольцы скрылись.
Было пустынно, мрачно, безрассветно. Она дошла до середины мостков, переброшенных через плотину, и бросилась головой вперед на понырный мост.
Желание полковника
было исполнено. Через товарищей разузнали, что Лидочка, вместе с сестрою покойного, живет в деревне, что Варнавинцев недели за две перед сраженьем
послал сестре половину своего месячного жалованья и что вообще положение семейства покойного весьма незавидное, ежели даже оно воспользуется небольшою пенсией, следовавшей, по закону, его дочери. Послана
была бумага, чтобы удостовериться на месте, как признавалось бы наиболее полезным устроить полковницкую дочь.
Полковник думал, что кампания
будет недолгая, а она между тем затянулась и в заключение —
послала ему смерть.
Практика, установившаяся на Западе и не отказывающаяся ни от эмпиреев, ни от низменностей, положила конец колебаниям Перебоева. Он сказал себе:"Ежели так поступают на Западе, где адвокатура имеет за собой исторический опыт, ежели там общее не мешает частному, то тем более подобный образ действий может
быть применен к нам. У западных адвокатов золотой век недалеко впереди виднеется, а они и его не боятся; а у нас и этой узды,
слава богу, нет. С богом! — только и всего".
В это же самое время неведомо куда исчезли и политические процессы. В судах сделалось темно, глухо, тоскливо. Судебные пристава вяло произносили перед пустой залой:"Суд
идет!" — и уверенно дремали, зная наперед, что их вмешательство не потребуется. Стало
быть, и здесь шансы на составление адвокатской репутации уменьшились.
Теперь,
быть может, он удовольствовался бы и меньшим, чтобы только покончить с этою канителью, да черт дернул жениться:
пошли дети…
— Покуда определенных фактов в виду еще нет, но
есть разговор — это уже само по себе представляет очень существенный признак. О вашем губернаторе никто не говорит, что он мечтает о новой эре… почему? А потому просто, что этого нет на деле и
быть не может. А об земстве по всей России такой слух
идет, хотя, разумеется, большую часть этих слухов следует отнести на долю болтливости.
Но только хорошо
будет земство! да и вообще дела
пойдут хорошо!
Потом
пошли кандидаты на болгарский престол. Каждый день — новый кандидат, и всё какие-то необыкновенные. Ходит Афанасий Аркадьич по Невскому и возвещает:"принц Вильманстрандский! принц Меделанский! князь Сампантрё!" — Никто верить ушам не хочет, а между тем стороной узнают, что действительно речь об меделанском принце
была — и даже очень серьезно.
— Нынче они очень смирны сделались. Прежде, бывало, действительно, чуть что — и
пошел дым коромыслом. А в последнее время так сократили себя, так сократили, что даже на удивление. Только и слов:"В нас, брат Семен, не нуждаются;
пошли в ход выродки да выходцы — ну, как-то они справятся, увидим". А впрочем, к часу карету приказали, чтобы готова
была…