Неточные совпадения
Для всякого убежденного
и желающего убеждать
писателя (а именно только такого я имею в виду) вопрос о том, есть ли у него читатель, где он
и как к нему относится, есть вопрос далеко не праздный.
Читатель представляет собой тот устой, на котором всецело зиждется деятельность
писателя; он — единственный объект, ради которого горит писательская мысль. Убежденность
писателя питается исключительно уверенностью в восприимчивости читателей,
и там, где этого условия не существует, литературная деятельность представляет собой не что иное, как беспредельное поле, поросшее волчецом, на обнаженном пространстве которого бесцельно раздается голос, вопиющий в пустыне.
Ежели в стране уже образовалась восприимчивая читательская среда, способная не только прислушиваться к трепетаниям человеческой мысли, но
и свободно выражать свою восприимчивость, —
писатель чувствует себя бодрым
и сильным.
До тех пор, пока не установилось прямого общения между читателем
и писателем, последний не может считать себя исполнившим свое призвание.
Звуча наудачу, речь
писателя превращается в назойливое сотрясание воздуха. Слово утрачивает ясность, внутреннее содержание мысли ограничивается
и суживается. Только один вопрос стоит вполне определенно: к чему растрачивается пламя души? Кого оно греет? на кого проливает свой свет?
Распускать о нем невероятные слухи; утверждать, что он не только
писатель, но
и «деятель», — разумеется, в известном смысле; предумышленно преувеличивать его влияние на массу читателей; намекать на его участие во всех смутах; ходатайствовать"в особенное одолжение"об его обуздании
и даже о принятии против него мер — вот задача, которую неутомимо преследует читатель-ненавистник.
Он не просто читает, но
и вникает; не только вникает, но
и истолковывает каждое слово, пестрит поля страниц вопросительными знаками
и заметками, в которых заранее произносит над
писателем суд, сообщает о вынесенных из чтения впечатлениях друзьям, жене, детям, брызжет, по поводу их, слюною в департаментах
и канцеляриях, наполняет воплями кабинеты
и салоны, убеждает, грозит, доказывает существование вулкана, витийствует на тему о потрясении основ
и т. д.
Он сердцем чует, что цитируемый
писатель — не его поля ягода,
и вместе с ненавистником закипает бессознательною злобою.
Нередко убежденного
писателя обступает целая толпа доброжелателей, которые выпытывают его мысль
и, успев в своем предательском предприятии, отдают эту мысль, — разумеется, снабженную своеобразными комментариями, — в жертву поруганию.
Минуты подобного нравственного разложения, минуты, когда в обществе растет запрос на распрю, клевету
и предательство, могут быть названы самыми скорбными в жизни убежденного
писателя.
Понятно, что ни от той, ни от другой разновидности читателя-простеца убежденному
писателю ждать нечего. Обе они игнорируют его, а в известных случаях не прочь
и погрызть. Что нужды, что они грызут бессознательно, не по собственному почину — факт грызения нимало не смягчается от этого
и стоит так же твердо, как бы он исходил непосредственно из среды самих ненавистников.
Я уже сказал выше, что читатель-друг несомненно существует. Доказательство этому представляет уже то, что органы убежденной литературы не окончательно захудали. Но читатель этот заробел, затерялся в толпе,
и дознаться, где именно он находится, довольно трудно. Бывают, однако ж, минуты, когда он внезапно открывается,
и непосредственное общение с ним делается возможным. Такие минуты — самые счастливые, которые испытывает убежденный
писатель на трудном пути своем.
К этому мне ничего не остается прибавить. Разве одно: подобно убежденному
писателю,
и читатель-друг подвергается ампутациям со стороны ненавистников, ежели не успевает сохранить свое инкогнито.
По этому поводу считаю долгом оговориться: ни в наличности читателя-друга, ни в его сочувствии я не сомневаюсь, а утверждаю только, что не существует непосредственного общения между читателем
и писателем.
Покуда мнения читателя-друга не будут приниматься в расчет на весах общественного сознания с тою же обязательностью, как
и мнения прочих читательских категорий, до тех пор вопрос об удрученном положении убежденного
писателя останется открытым.
В фельетонцах он утверждал, что катанье на тройках есть признак наступления зимы; что есть блины с икрой — все равно, что в море купаться; что открытие «Аркадии»
и «Ливадии» знаменует наступление весны. Вопросцы он разрабатывал крохотные, но дразнящие, оставляя, однако ж, в запасе лазейку, которая давала бы возможность отпереться. Вообще принял себе за правило писать бойко
и хлестко; ненавидел принципы
и убеждения
и о
писателях этой категории отзывался, что они напускают на публику уныние
и скучищу.
— Нет, мне неловко. Я ведь бываю у городничего, в карты иногда вместе играем… Да
и вообще… На"
писателей"-то, знаете, не очень дружелюбно посматривают, а я здесь человек приезжий. Кончу дело
и уеду отсюда.
Он был
писатель по природе (с самых юных лет он тяготел к литературе), но ничего выдающегося не произвел
и не"жег глаголом сердца людей".
Цитует немедленно тех и других древних
писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
— Не совсем обошла, некоторые — касаются, — сказала Марина, выговорив слово «касаются» с явной иронией, а Самгин подумал, что все, что она говорит, рассчитано ею до мелочей, взвешено. Кормилицыну она показывает, что на собрании убогих людей она такая же гостья, как и он. Когда
писатель и Лидия одевались в магазине, она сказала Самгину, что довезет его домой, потом пошепталась о чем-то с Захарием, который услужливо согнулся перед нею.
Неточные совпадения
А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че́стный человек (с ударением), с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: че́стный деятель, че́стный
писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление,
и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но
и то, что они способны при случае подпустить шпильку правительству.
Она пишет детскую книгу
и никому не говорит про это, но мне читала,
и я давал рукопись Воркуеву… знаешь, этот издатель…
и сам он
писатель, кажется.
— Я не могу вполне с этим согласиться, — отвечал Алексей Александрович. — Мне кажется, что нельзя не признать того, что самый процесс изучения форм языков особенно благотворно действует на духовное развитие. Кроме того, нельзя отрицать
и того, что влияние классических
писателей в высшей степени нравственное, тогда как, к несчастью, с преподаванием естественных наук соединяются те вредные
и ложные учения, которые составляют язву нашего времени.
Автор статьи был очень молодой
и больной фельетонист, очень бойкий как
писатель, но чрезвычайно мало образованный
и робкий в отношениях личных.
Левин нахмурился, холодно пожал руку
и тотчас же обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение к своему, известному всей России, одноутробному брату
писателю, однако он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Левину, а как к брату знаменитого Кознышева.