Неточные совпадения
Давидовой корове бог послал теленка,
Ах, теленка!
А на другой год она принесла другого теленка.
Ах, другого!
А на третий год принесла третьего теленка,
Ах, третьего!
Когда принесла трех телят, то пастор узнал об этом,
Ах, узнал!
И сказал Давиду: ты, Давид, забыл своего пастора,
Ах, забыл!
И за это увел
к себе самого большого теленка,
Ах, самого большого!
А Давид
остался только с двумя телятами,
Ах, с двумя!
Но
к ней прибавилась и еще бесспорная истина, что жизнь не может и не должна
оставаться неподвижною, как бы ни совершенны казались в данную минуту придуманные для нее формы; что она идет вперед и развивается, верная общему принципу, в силу которого всякий новый успех, как в области прикладных наук, так и в области социологии, должен принести за собою новое благо, а отнюдь не новый недруг, как это слишком часто оказывалось доныне.
К половине сентября начинает сводить священник полевые счеты и только вздрагивает от боли. Оказывается, что ежели отложить на семена, то
останется ржи четвертей десять — двенадцать, да овса четвертей двадцать. Тут — и на собственное продовольствие, и на корм скоту, и на продажу.
Посредник обиделся (перед ним действительно как будто фига вдруг выросла) и уехал, а Конон Лукич
остался дома и продолжал «колотиться» по-старому. Зайдет в лес — бабу поймает, лукошко с грибами отнимет; заглянет в поле — скотину выгонит и штраф возьмет. С утра до вечера все в маете да в маете. Только в праздник
к обедне сходит, и как ударят
к «Достойно», непременно падет на колени, вынет платок и от избытка чувств сморкнется.
— Ну, и слава богу. А теперь, на радостях, еще по бокальчику выпьем — вон, я вижу, в бутылке еще
осталось. Не привык я
к шампанскому, хотя и случалось в посторонних домах полакомиться. Ну, да на этот раз, ежели и сверх обыкновенного весел буду, так Аннушка простит.
Впрочем, увлекшись вопросом о ненавистнической литературе, я невольно удалился от характеристики читателя-ненавистника.
К удовольствию моему, мне
остается сказать о нем лишь несколько слов.
К этому мне ничего не
остается прибавить. Разве одно: подобно убежденному писателю, и читатель-друг подвергается ампутациям со стороны ненавистников, ежели не успевает сохранить свое инкогнито.
Доброму согласию супругов много содействовало то, что у Ардальона Семеныча были такие сочные губы, что, бывало, Софья Михайловна прильнет
к ним и оторваться не может. Сверх того, у него были упругие ляжки, на которых она любила присесть. Сама она была вся мягкая. Оба любили
оставаться наедине, и она вовсе не была в претензии, когда он, взяв ее на руки, носил по комнатам и потом бросал ее на диван.
Все это тем больше беспокоило ее, что не
к кому было обратиться за советом. И скворец, и скворешница, и дятел, и жена его — все перемерло, так что Ардальон Семеныч
остался полным властелином и состояния, и действий своих.
Осенью,
к началу учебного семестра, она приехала в село; ей указали, где помещается школа, и она
осталась.
Так, по крайней мере, все его в нашем городе звали, и он не только не
оставался безответен, но стремглав бежал по направлению зова. На вывеске, прибитой
к разваленному домишке, в котором он жил, было слепыми и размытыми дождем буквами написано: «Портной Григорий Авениров — военный и партикулярный с Москвы».
—
К городничему-с? Счастливо
оставаться, сударь! дай бог любовь да совет! в карточки сыграете — с выигрышем поздравить приду!..
Нередко, когда я сидел у Крутицына, подъезжала в щегольской коляске
к дому, в котором он жил, красивая женщина и делала движение, чтобы выйти из экипажа; но всякий раз навстречу ей торопливо выбегал камердинер Крутицына и что-то объяснял, после чего сестра опять усаживалась в коляску и
оставалась ждать брата.
Но время сгладило и это горькое впечатление; у меня
осталась мать,
к которой я также страстно привязан, и мы втроем живем душа в душу: maman, жена и я.
К счастию, Имярек, по самой природе своей, по всему складу своей жизненной деятельности, не мог не
остаться верным той музе, которая, однажды озарив его существование, уже не оставляла его. У него и других слов не было, кроме тех, которые охарактеризовали его деятельность, так что если бы он даже хотел сказать нечто иное, то запутался бы в своих усилиях. Одного бы не досказал, в другом перешел бы за черту и, в конце концов, еще более усилил бы раздражение.
К чести Имярека должно сказать, что он не уступил соблазнам, а
остался верен возрождению, движению и надеждам.
Кто мог изобразить эту картину, для которой моя мать послужила идеалом, и, наконец, что представляет вся эта сцена, в которой все казалось живым и движется, опять кроме ее, кроме этой святой для меня фигуры, которая стояла неподвижно, склонив под чем-то свою головку — знакомое, прелестное движение, к которому я так привык, наблюдая ее в те минуты, когда она слушала о чьем-нибудь горе и соображала: как ему помочь и не
остаться к нему безучастным…
Неточные совпадения
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — //
К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Через полчаса в доме
остаются лишь престарелые и малолетки, потому что прочие уже отправились
к исполнению возложенных на них обязанностей.
Наступала минута, когда ему предстояло
остаться на развалинах одному с своим секретарем, и он деятельно приготовлялся
к этой минуте.
В краткий период безначалия (см."Сказание о шести градоначальницах"), когда в течение семи дней шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от одной партии
к другой, причем так искусно заметал следы свои, что законная власть ни минуты не сомневалась, что Козырь всегда
оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась
к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший
к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.