Наступило тепло; он чаще и чаще говорил об отъезде из Петербурга, и в то же время быстрее и быстрее угасал. Недуг не терзал его, а изнурял. Голова была тяжела и вся в поту. Квартирные жильцы следили за ним с удвоенным вниманием и даже с любопытством.
Загадка смерти стояла так близко, что все с минуты на минуту ждали ее разрешения.
Загадка смерти, несомненно, остро интересует Толстого. «Какой в жизни смысл, если существует смерть?» В процессе своих исканий почти все герои Толстого проходят через этот этапный пункт. Но никогда сам художник не застревает на этом пункте, как застряли Тургенев или Достоевский.
Перед нами раскрывается
загадка смерти. «Неужели только она правда?» — спрашивает Иван Ильич. Да, перед его жизнью правда — одна смерть, всегда величавая, глубокая и серьезная. Но в обманный призрак превращается смерть, когда перед нею встанет подлинная жизнь, достойная померяться с нею в глубине и величавой своей серьезности.
Однажды Конфуция спросили: «Как надо служить духам, и что такое смерть?» Мудрец ответил: «Когда не умеют служить людям, то где же уметь служить духам. Когда еще не знают, что такое жизнь, то где же знать, что такое смерть». Удивительная мысль эта близка и родна душе Толстого. Разрешения
загадки смерти он все время ищет в разрешении загадки жизни.
Неточные совпадения
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам кого? // Помещик за границею, // А управитель при
смерти!..» — // И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: // По всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что за наряд диковинный, // Пока Пахом догадливый //
Загадки не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, // В ковре дыру проделает, // В дыру просунет голову // Да и гуляет так!..»
Результат этих проказ сказался, прежде всего, в бесконечной ненависти, которую дети питали к отцу, а по
смерти его, опутанные устроенною им кутерьмою, перенесли друг на друга. Оба назывались Захарами Захарычами; оба одновременно вышли в отставку в одном и том же поручичьем чине и носили один и тот же мундир; оба не могли определить границ своих владений, и перед обоими, в виде неразрешимой и соблазнительной
загадки, стоял вопрос о двадцать третьем дворе.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая цветами, молодая и прекрасная, лежала с печатью
смерти на бледном лице, я, как зверек, забился в угол и смотрел на нее горящими глазами, перед которыми впервые открылся весь ужас
загадки о жизни и
смерти. А потом, когда ее унесли в толпе незнакомых людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном в сумраке первой ночи моего сиротства?
Жалко стало мне человеческого лица, былой его красоты, сел я на лавку и заплакал над собою, как ребёнок обиженный, а после слёз петля явилась стыдным делом, насмешкой надо мной. Обозлился я, сорвал её и швырнул угол.
Смерть — тоже
загадка, а я — разрешение жизни искал.
«Может быть, я жил не так как должно?» приходило ему вдруг в голову. «Но как же не так, когда я делал всё, как следует?» говорил он себе и тотчас же отгонял от себя это единственное разрешение всей
загадки жизни и
смерти как что-то совершенно невозможное.