Неточные совпадения
Нет того русского человека, который многократно не отсчитал бы эти «пять
минут», сидя
в приемной,
в ожидании нужного человека.
— И завтра, и сегодня, и сейчас, сию
минуту, — разве это не все равно? Голова заполонена; кругом — пустота, неизвестность или нелепая и разноречивая болтовня: опускаются руки, и сам незаметно погружаешься
в омут шепотов или нелепой болтовни… Вот это-то и омерзительно.
В губернии вы прежде всего встретите человека, у которого сердце не на месте. Не потому оно не на месте, чтобы было переполнено заботами об общественном деле, а потому, что все содержание настоящей
минуты исчерпывается одним предметом: ограждением прерогатив власти от действительных и мнимых нарушений.
Была
минута, когда мировые и земские учреждения внесли некоторое оживление
в эту омертвелую среду, но время это памятно уже очень немногим современникам.
Вот настоящие, удручающие мелочи жизни. Сравните их с приключениями Наполеонов, Орлеанов, Баттенбергов и проч. Сопоставьте с европейскими концертами — и ответьте сами: какие из них, по всей справедливости, должны сделаться достоянием истории и какие будут отметены ею. Что до меня, то я даже ни на
минуту не сомневаюсь
в ее выборе.
Но к ней прибавилась и еще бесспорная истина, что жизнь не может и не должна оставаться неподвижною, как бы ни совершенны казались
в данную
минуту придуманные для нее формы; что она идет вперед и развивается, верная общему принципу,
в силу которого всякий новый успех, как
в области прикладных наук, так и
в области социологии, должен принести за собою новое благо, а отнюдь не новый недруг, как это слишком часто оказывалось доныне.
И таким образом идет изо дня
в день с той самой
минуты, когда человек освободился от ига фатализма и открыто заявил о своем праве проникать
в заветнейшие тайники природы. Всякий день непредвидимый недуг настигает сотни и тысячи людей, и всякий день"благополучный человек"продолжает твердить одну и ту же пословицу:"Перемелется — мука будет". Он твердит ее даже на крайнем Западе, среди ужасов динамитного отмщения, все глубже и шире раздвигающего свои пределы.
Поневоле приходится отказаться от попыток и оставить дело
в том виде,
в каком застала его
минута.
Поэтому массы относятся к подобным новшествам не только равнодушно, но и с удивлением, не понимая, почему у кормила понадобился
в данную
минуту Гизо, а Тьер оказался ненужным.
Это, может быть, одни из редких
минут, когда
в нем сердце взаправду играет.
Как и хозяйственный мужичок, священник на круглый год запасается с осени.
В это время весь его домашний обиход определяется вполне точно. Что успел наготовить и собрать к Покрову — больше этого не будет.
В это же время и покупной запас можно дешевле купить: и
в городе и по деревням — всего
в изобилии. Упустишь
минуту, когда, например, крупа или пшеничная мука на пятак за пуд дешевле, — кайся потом весь год.
Ни одного дня, который не отравлялся бы думою о куске, ни одной радости. Куда ни оглянется батюшка, всё ему или чуждо, или на все голоса кричит: нужда! нужда! нужда! Сын ли окончил курс — и это не радует: он совсем исчезнет для него, а может быть, и забудет о старике отце. Дочь ли выдаст замуж — и она уйдет
в люди, и ее он не увидит. Всякая
минута, приближающая его к старости, приносит ему горе.
Наконец грозная
минута настала: старик отчислен заштат. Приезжает молодой священник, для которого,
в свою очередь, начинается сказка об изнурительном жизнестроительстве. На вырученные деньги за старый дом заштатный священник ставит себе нечто вроде сторожки и удаляется
в нее, питаясь крохами, падающими со скудной трапезы своего заместителя, ежели последний, по доброте сердца или по добровольно принятому обязательству, соглашается что-нибудь уделить.
И скупал и продавал все, что представлялось
в данную
минуту выгодным, не держась специальности; но
в результате нередко образовывался значительный капитал.
В сущности, он ни на
минуту не спускает глаз с Петербурга и уже видит себя настоящим торговцем, владельцем, на первое время, хоть табачного магазина.
Целый месяц после свадьбы они ездили с визитами и принимали у себя,
в своем гнездышке. Потом уехали
в усадьбу к ней, и там началась настоящая poeme d'amour. [поэма любви (франц.)] Но даже
в деревне, среди изъявлений любви, они успевали повеселиться; ездили по соседям, приглашали к себе, устраивали охоты, пикники, кавалькады. Словом сказать, не видали, как пролетело время и настала
минута возвратиться из деревенского гнездышка
в петербургское.
И благо ему, что он вступил
в жизнь
в родильном доме, при готовом уходе и своевременной врачебной помощи, потому что, произойди этот случай
в своей квартире, Семен Александрыч, наверное, запутался бы
в самую критическую
минуту.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось
в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись
минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно,
в его голове носились терзающие воспоминания.
Наступило тепло; он чаще и чаще говорил об отъезде из Петербурга, и
в то же время быстрее и быстрее угасал. Недуг не терзал его, а изнурял. Голова была тяжела и вся
в поту. Квартирные жильцы следили за ним с удвоенным вниманием и даже с любопытством. Загадка смерти стояла так близко, что все с
минуты на
минуту ждали ее разрешения.
Зато
минуты подобного ободрения — самые дорогие
в жизни.
Но даже и
в самые благоприятные
минуты, которые удалось прожить русскому обществу, ненавистничество никогда не считалось чудовищным и позорным.
Явиться
в данную
минуту во всеоружии и с совершенно свежими силами — это тоже представляет существенную выгоду.
Искренно ли он убедился
в том, что
в проклятиях ненавистника заключается истина, и какая именно, абсолютная или истина данной
минуты, — разгадать трудно, но, во всяком случае, он настолько ошеломлен, что вызвать его из этого ошеломления стоит и времени и усилий.
Всегда была надежда, что
в данную
минуту он не выдаст; теперь эта
минута наступила, — он и не выдает.
Минуты подобного нравственного разложения,
минуты, когда
в обществе растет запрос на распрю, клевету и предательство, могут быть названы самыми скорбными
в жизни убежденного писателя.
Вся задача тут
в том состоит, чтобы попасть
в тон
минуте и извлечь из нее все личные выгоды, которые она может дать.
В каких-нибудь десять
минут приобретает необходимое, чтобы не ударить лицом
в грязь, познания — и прав на целый день.
Повторяю: солидный читатель относится к читаемому, не руководясь собственным почином, а соображаясь с настроением
минуты. Но не могу не сказать, что хотя превращения происходят
в нем почти без участия воли, но
в льготные
минуты он все-таки чувствует себя веселее. Потому что даже самая окаменелая солидность инстинктивно чуждается злопыхательства, как нарушающего душевный мир.
Ввиду этой легкости и сама руководящая (солидная) сторона не считает для себя обязательным обдумывать свои указания, а действует наудачу, как
в данную
минуту вздумается.
И ежели вам удастся
в эту
минуту заглянуть
в развернутый лист, то вы убедитесь, что движение это произошло исключительно по поводу встреченного
в газете знакомого имени.
В такие
минуты улица вообще делается веселее и даже как-то смышленее, и простец инстинктивно следует за общим течением.
В такую
минуту легко даже впасть
в ошибку и подумать, что он ненавидит эту жертву, а не грызет ее, выполняя только обряд…
Я уже сказал выше, что читатель-друг несомненно существует. Доказательство этому представляет уже то, что органы убежденной литературы не окончательно захудали. Но читатель этот заробел, затерялся
в толпе, и дознаться, где именно он находится, довольно трудно. Бывают, однако ж,
минуты, когда он внезапно открывается, и непосредственное общение с ним делается возможным. Такие
минуты — самые счастливые, которые испытывает убежденный писатель на трудном пути своем.
Даже встречаясь с мужем за завтраком и обедом, она редко обращала к нему речь и не переставая говорила с гувернанткой (когда Верочке
минуло шесть лет, то наняли
в дом и англичанку,
в качестве гувернантки) и бонной.
Дело кончилось
в двух словах. Решено было справить свадьбу
в имении Сампантрё
в будущем сентябре,
в тот самый день, когда ангелочку
минет семнадцать лет.
В ожидании
минуты, когда настанет деятельность, она читала, бродила по комнатам и думала. Поэтическая сторона деревенской обстановки скоро исчерпалась; гудение внезапно разыгравшейся метели уже не производило впечатление; бесконечная белая равнина, с крутящимися по местам, словно дым, столбами снега, прискучила; тишина не успокоивала, а наполняла сердце тоской. Сердце беспокойно билось, голова наполнялась мечтаниями.
В этот дом приходили только на
минуту и сейчас же спешили из него уйти, точно он был выморочный.
На последней неделе поста Ольга говела. Она всегда горячо и страстно веровала, но на этот раз сердце ее переполнилось. На исповеди и на причастии она не могла сдержать слез. Но облегчили ли ее эти слезы, или, напротив, наполнили ее сердце тоскою, — этого она и сама не могла различить. Иногда ей казалось, что она утешена, но через
минуту слезы опять закипали
в глазах, неудержимой струей текли по щекам, и она бессознательно повторяла слова отца:"Бедная! бедная! бедная!"
В этом хаосе она путалась до самой
минуты, когда, уж довольно поздно, ее позвали к отцу.
"Простите меня, милая Ольга Васильевна, — писал Семигоров, — я не соразмерил силы охватившего меня чувства с теми последствиями, которые оно должно повлечь за собою. Обдумав происшедшее вчера, я пришел к убеждению, что у меня чересчур холодная и черствая натура для тихих радостей семейной жизни.
В ту
минуту, когда вы получите это письмо, я уже буду на дороге
в Петербург. Простите меня. Надеюсь, что вы и сами не пожалеете обо мне. Не правда ли? Скажите: да, не пожалею. Это меня облегчит".
Она не проронила ни слова жалобы, но побелела как полотно. Затем положила письмо
в конверт и спрятала его
в шкатулку, где лежали вещи, почему-либо напоминавшие ей сравнительно хорошие
минуты жизни.
В числе этих
минут та, о которой говорилось
в этом письме, все-таки была лучшая.
Жизнь становилась все унылее и унылее. Наступила осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более и более обнажался; потом пошел снег, настала зима. Прошлый год обещал повториться
в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой
минуты, которая напоила ее сердце радостью…
В продолжение целой зимы она прожила
в чаду беспрерывной сутолоки, не имея возможности придти
в себя, дать себе отчет
в своем положении. О будущем она, конечно, не думала: ее будущее составляли те ежемесячные пятнадцать рублей, которые не давали ей погибнуть с голода. Но что такое с нею делается? Предвидела ли она, даже
в самые скорбные
минуты своего тусклого существования, что ей придется влачить жизнь, которую нельзя было сравнить ни с чем иным, кроме хронического остолбенения?
Она подумала, что и папаша и тетя смотрят на нее
в эту
минуту с высот небесных и радуются, что она так отлично устроилась.
Каким образом балагурство для балагурства, бешенство для бешенства, тоска для тоски могут удовлетворять читающие массы — это секрет той степени развития, на которой может находиться
в каждую данную
минуту каждое данное общество.
Все это так, но, быть может, по обстоятельствам, сутолока, олицетворяемая К., представляется
в данную
минуту небесполезною?
Но
в данную
минуту, но теперь…
Придет знакомец и скажет, что
в данную
минуту нет никакой надежды на сочувствие общественного мнения; придет другой знакомец и скажет, что теперь самое время провозглашать истину
в науке, истину
в литературе, истину
в искусстве и что общество только того и ждет, чтобы проникнуться истинами.
Мы достигнем этого благодаря земским учреждениям, скромное возникновение которых мы
в настоящую
минуту приветствуем.
А теперь? что такое он собой представляет? — нечто вроде сторожа при земских переправах… да! Но, кроме того, и лохматые эти… того гляди, накуролесят! Откуда взялась девица Петропавловская? что на уме у учителя Воскресенского? Вглядывайся
в их лохмы! читай у них
в мыслях! Сейчас у «него» на уме одно, а через
минуту — другое!