Цитаты со словом «читатели»
Знает ли
читатель, что такое значит «пять минут»?
Помните ли вы,
читатель, Наполеона III? — наверное, позабыли!
Я не знаю, как отнесется
читатель к написанному выше, но что касается до меня, то при одной мысли о «мелочах жизни» сердце мое болит невыносимо.
Чтобы вполне оценить гнетущее влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И чем глубже, тем яснее и яснее выступит ненормальность условий, в которые поставлено человеческое существование. [Прошу
читателя иметь в виду, что я говорю не об одной России: почти все европейские государства в этом отношении устроены на один образец. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]
Известно ли
читателю, как поступает хозяйственный мужик, чтоб обеспечить сытость для себя и своего семейства? О! это целая наука. Тут и хитрость змия, и изворотливость дипломата, и тщательное знакомство с окружающею средою, ее обычаями и преданиями, и, наконец, глубокое знание человеческого сердца.
Как видит
читатель, никаких дум у хозяйственного мужика нет, кроме думы о жизнестроительстве.
Русскому
читателю достаточно известно значение слова «шалопай».
Я не поведу
читателя ни к Одинцову, ни на Невский, где он гуляет entre chien et loup, [в сумерки (франц.)] ради обострения аппетита и встречи с бесчисленными шалопаями, ни даже к Борелю, где он обедает в веселой компании. Везде слышатся одни и те же неосмысленные речи, везде производятся одни и те же паскудные телодвижения. И все это, вместе взятое, составляет то, что у порядочных людей известно под выражением: «отдавать дань молодости».
Для всякого убежденного и желающего убеждать писателя (а именно только такого я имею в виду) вопрос о том, есть ли у него
читатель, где он и как к нему относится, есть вопрос далеко не праздный.
Читатель представляет собой тот устой, на котором всецело зиждется деятельность писателя; он — единственный объект, ради которого горит писательская мысль. Убежденность писателя питается исключительно уверенностью в восприимчивости читателей, и там, где этого условия не существует, литературная деятельность представляет собой не что иное, как беспредельное поле, поросшее волчецом, на обнаженном пространстве которого бесцельно раздается голос, вопиющий в пустыне.
Даже несомненнейшие литературные шуты — и те чувствуют себя неловко, утрачивают бойкость пера, ежели видят, что
читатель не помирает со смеху в виду их кривляний.
Даже тут, в этой клоаке человеческой мысли, чувствуется потребность поддержки со стороны
читателя.
Но он глубоко несчастлив там, где масса
читателей представляет собой бродячее человеческое стадо, мятущееся под игом давлений внешнего свойства.
До тех пор, пока не установилось прямого общения между
читателем и писателем, последний не может считать себя исполнившим свое призвание.
Я не претендую здесь подробно и вполне определительно разобраться в читательской среде, но постараюсь характеризовать хотя некоторые ее категории. Мне кажется, что это будет не бесполезно для самого читающего люда. До тех пор, пока не выяснится
читатель, литература не приобретет решающего влияния на жизнь. А последнее условие именно и составляет главную задачу ее существования.
Распускать о нем невероятные слухи; утверждать, что он не только писатель, но и «деятель», — разумеется, в известном смысле; предумышленно преувеличивать его влияние на массу
читателей; намекать на его участие во всех смутах; ходатайствовать"в особенное одолжение"об его обуздании и даже о принятии против него мер — вот задача, которую неутомимо преследует читатель-ненавистник.
Это
читатель самый ревностный и неизменный.
Читатель этой категории следует непосредственно за читателем-ненавистником.
К чтению солидный
читатель не особенно пристрастен и читает не столько вследствие внутренней потребности, сколько вследствие утвердившейся привычки.
Тем не менее в эпохе, когда в обществе чувствуется оживление, солидный
читатель ощущает потребность вникать.
И на другой или на третий день, убедившись, что слова его были вещими ("капут"совершился), не преминет похвалиться перед прочими солидными
читателями...
Повторяю: солидный
читатель относится к читаемому, не руководясь собственным почином, а соображаясь с настроением минуты. Но не могу не сказать, что хотя превращения происходят в нем почти без участия воли, но в льготные минуты он все-таки чувствует себя веселее. Потому что даже самая окаменелая солидность инстинктивно чуждается злопыхательства, как нарушающего душевный мир.
Поэтому даже в тесном семейном кругу, за домашним обедом, ежели жене или кому-нибудь из детей случится обмолвиться лишним словом, солидный
читатель спешит прекратить дальнейшее развитие речи.
Наслушавшись вдоволь, он выходит на улицу и там встречается с толпой простецов, которые, распахни рот, бегут куда глаза глядят. Везде раздается паническое бормотание, слышатся несмысленные речи. Семена ненавистничества глубже и глубже пускают корни и наконец приносят плод. Солидный
читатель перестает быть просто солидным и потихоньку да полегоньку переходит в лагерь ненавистников.
В столицах и вообще в густонаселенных центрах солидные
читатели представляют особь довольно многочисленную и тем более выдающуюся, что они вербуются преимущественно в чиновничьих рядах.
Эта особенность солидного
читателя делает заметным его влияние на общее настроение читательской среды. Подобно своему куму-ненавистнику, он имеет возможность высказываться. И ежели его мнения не так решительны и образны, как мнения ненавистника, то, во всяком случае, безобидны и благонамеренны. А сверх того, они и тем еще удобны, что высказываются во всех направлениях.
Почин в этом случае принадлежит ненавистникам, за которыми рабски следует по пятам воинство солидных
читателей.
Такое положение вещей может продлиться неопределенное время, потому что общественное течение, однажды проложивши себе русло, неохотно его меняет. И опять-таки в этом коснении очень существенную роль играет солидный
читатель. Забравшись в мурью (какой бы то ни было окраски), он любит понежиться и потягивается в ней до тех пор, пока блохи и другая нечисть не заставят выскочить. Тогда он с несвойственною ему стремительностью выбегает наверх и высматривает, куда укрыться.
Повторяю: роль солидного
читателя приобретает преувеличенное значение благодаря тому, что у нас общественная жизнь со всеми ее веяниями складывается преимущественно в столицах и больших городах, где солидные люди, несмотря на свою сравнительную немногочисленность, стоят на первом плане.
Само собой разумеется, что убежденному писателю с этой стороны не может представиться никаких надежд. Солидный
читатель никогда не выкажет ему сочувствия, не подаст руку помощи. В трудную годину он отвернется от писателя и будет запевалой в хоре простецов, кричащих: ату! В годину более льготную отношения эти, быть может, утратят свою суровость, но не сделаются от этого более сознательными.
До наступления эпохи возрождения
читатель вербовался преимущественно в среде «солидных».
Но с наступлением эпохи возрождения народилось, так сказать, сословие
читателей, и народилось именно благодаря простецам.
Я уже сказал выше, что читатель-друг несомненно существует. Доказательство этому представляет уже то, что органы убежденной литературы не окончательно захудали. Но
читатель этот заробел, затерялся в толпе, и дознаться, где именно он находится, довольно трудно. Бывают, однако ж, минуты, когда он внезапно открывается, и непосредственное общение с ним делается возможным. Такие минуты — самые счастливые, которые испытывает убежденный писатель на трудном пути своем.
По этому поводу считаю долгом оговориться: ни в наличности читателя-друга, ни в его сочувствии я не сомневаюсь, а утверждаю только, что не существует непосредственного общения между
читателем и писателем.
Кувырканье от нас не уйдет, — говорили
читатели, — но нужно и разнообразить газету".
Нужно до известной степени подготовить публику, приручить
читателя, образовать его вкусы в известном направлении, а потом уж и начать звонить вовсю.
Читатель в изумлении ждет, что будет дальше, — и подписывается.
Благодаря прочно организованной системе приспешничества газета Непомнящего получает возможность ежедневно снабжать
читателя целой массой новостей и слухов.
Читатель жадно ловит эти слухи, прежде всего потому, что он сам иной здоровой пищи не знает, а наконец, и потому, что всякая новость передается в газете бойко, весело, облитая соответствующим пикантным соусом.
Существует целая армия сотрудников, репортеров, странствующих витязей, которых назначение заключается единственно в том, чтобы оживлять столбцы и занимать
читателя целым ворохом небывальщины.
Запасшись этим ворохом,
читатель на целый день обеспечен.
Я сказал себе раз навсегда, что газету следует вести бойко, весело ("так! так!"), что нужно давать
читателю ежедневный материал для светского разговора ("совершенно справедливо! совершенно справедливо!") — и неуклонно следовал этому принципу.
Такие приветствия и прорицания известны под именем общественного чутья. Произнося их,
читатель как бы заявляет о своей проницательности и своими изумлениями указывает на ту действительность, осуществление которой ни для кого не покажется неожиданностью.
В заключение позволяю себе обратить
читателя к тому краткому вступлению, которое я предпослал настоящему этюду. При помощи сопоставлений он поймет, каким образом дело вполне реальное и содержательное может благодаря обстоятельствам обратиться в кучу бессвязных и не согретых внутренним смыслом мелочей.
В то же время, как газеты силились чем-то поделиться с
читателями или, по крайней мере, на что-нибудь намекнуть, Афанасий Аркадьич стрелою несся по Невскому и нашептывал направо и налево сокровеннейшие тайны дипломатии.
Затем я скоро совсем уехал и с тех пор не видал Гришки. Однако ж кое-что случайно слышал о нем, и это слышанное решаюсь передать
читателю уже не а качестве действующего лица, а в качестве повествователя.
Всего мучительнее было то, что писатель не мог определительно указать на своего
читателя, так что голос его раздавался, так сказать, наудачу.
Неточные совпадения
Начну с читателя-ненавистника.
Словом сказать, всякий новый труд писателя приводит читателя-ненавистника в суматошливое неистовство.
С наступлением ожиданного момента ненавистник-читатель пробуждается.
Впрочем, увлекшись вопросом о ненавистнической литературе, я невольно удалился от характеристики читателя-ненавистника. К удовольствию моему, мне остается сказать о нем лишь несколько слов.
Откуда явился ненавистник-читатель и какие условия породили его? Вышел ли он с сердцем, исполненным праха, из утробы матери, или же его создала таким жизнь?
В нравственном смысле он безразличен — и потому не может идти в сравнение с читателем-ненавистником; но в практическом отношении он почти столь же вреден, как и последний.
Читателя-ненавистника он боится… Последний давит его своею угрюмостью, и необходимость справляться с его мнениями и следовать его указаниям представляет не очень приятную перспективу. Того гляди, кому-нибудь на ушко шепнет или при всех в глаза ляпнет:
Под их давлением впадает в беспамятство читатель-простец и с болью в сердце стушевывается читатель-друг.
И в том и в другом случае впереди стоит полное одиночество и назойливо звучащий вопрос: где же тот читатель-друг, от которого можно было бы ожидать не одного платонического и притом секретного сочувствия, но и обороны?
Читатель-простец составляет ядро читательской массы; это — главный ее контингент. Он в бесчисленном количестве кишит на улицах, в театрах, кофейнях и прочих публичных местах, изображая собой ту публику, к услугам которой направлена вся производительность страны, и в то же время ради которой существуют на свете городовые и жандармы.
Быть может, он знает, что читатель-живчик назовет его «молодцом», и это поддерживает его в трудном странствии.
Диффамация, гнусная сама по себе, обостряется благодаря принимаемому в ней читателем-живчиком деятельному участию. Он рассевает ее, делает общим достоянием. Разумеется, он не сознает этого и предается своему распутному ремеслу единственно потому, что оно глубоко залегло в самую его природу.
Понятно, что ни от той, ни от другой разновидности читателя-простеца убежденному писателю ждать нечего. Обе они игнорируют его, а в известных случаях не прочь и погрызть. Что нужды, что они грызут бессознательно, не по собственному почину — факт грызения нимало не смягчается от этого и стоит так же твердо, как бы он исходил непосредственно из среды самих ненавистников.
К этому мне ничего не остается прибавить. Разве одно: подобно убежденному писателю, и читатель-друг подвергается ампутациям со стороны ненавистников, ежели не успевает сохранить свое инкогнито.
В последнее время я довольно часто получаю заявления, в которых выражается упрек за то, что я сомневаюсь в наличности читателя-друга и в его сочувственном отношении к убежденной литературе.
Покуда мнения читателя-друга не будут приниматься в расчет на весах общественного сознания с тою же обязательностью, как и мнения прочих читательских категорий, до тех пор вопрос об удрученном положении убежденного писателя останется открытым.
Цитаты из русской классики со словом «читатели»
Ассоциации к слову «читатели»
Синонимы к слову «читатели»
Предложения со словом «читатель»
- Но дорогие читатели имейте в виду что всё есть лекарство и яд – и только доза определяет и то, и другое.
- Но что касается упоминаний о брюках, внимание читателя могло привлечь лишь полное отсутствие таковых.
- Предлагаемая вниманию читателей книга представляет собой первую попытку, всестороннего, мультидисциплинарного рассмотрения данной проблемы.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «читатель»
Значение слова «читатель»
ЧИТА́ТЕЛЬ, -я, м. 1. Тот, кто читает, кто занят чтением каких-л. произведений, к кому обращены произведения письменности. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ЧИТАТЕЛЬ
Афоризмы русских писателей со словом «читатель»
- У писателя только и есть один учитель — сами читатели.
- Читатель-ребенок мыслит образами, а не отвлеченными понятиями, и книга должна обращаться к его воображению, вместо того чтобы быть дидактической.
- Спорить с читателем — дело невыгодное, безнадежное, но объясниться с ним при нужде можно и должно.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно