Неточные совпадения
У всякого мужчины (ежели он, впрочем, не бонапартист и не отставной
русский сановник, мечтающий, в виду Юнгфрау 1(Комментарии к таким сноскам смотри в Примечаниях I), о коловратностях мира подачек) есть родина, и в этой родине есть какой-нибудь кровный интерес, в соприкосновении с которым он чувствует себя семьянином, гражданином,
человеком.
Мальчик в штанах (испуганно).Позвольте, однако ж,
русский мальчик! Допустим, что я говорю скучно, но неужели это такое преступление, чтоб за него справедливо было лишить
человека жизни?
Кто самый бессердечный притеснитель
русского рабочего
человека? — немец! кто самый безжалостный педагог? — немец! кто самый тупой администратор? — немец! кто вдохновляет произвол, кто служит для него самым неумолимым и всегда готовым орудием? — немец!
Переехавши границу,
русский культурный
человек становится необыкновенно деятельным.
Словом сказать, с точки зрения подвижности, любознательности и предприимчивости,
русский культурный
человек за границей является совершенной противоположностью тому, чем он был в своем отечестве.
Но здесь я опять должен оговориться (пусть не посетует на меня читатель за частые оговорки), что под
русскими культурными
людьми я не разумею ни
русских дамочек, которые устремляются за границу, потому что там каждый кельнер имеет вид наполеоновского камер-юнкера, ни
русских бонапартистов, которые, вернувшись в отечество, с умилением рассказывают, в какой поразительной опрятности парижские кокотки содержат свои приманки.
Решительно невозможно понять, почему появление
русского культурного
человека в
русской деревне (если бы даже этот
человек и не был местным обывателем) считается у нас чем-то необыкновенным, за что надо вывертывать руки к лопаткам и вести к становому.
Почему желание знать, как живет
русский деревенский
человек, называется предосудительным, а желание поделиться с ним некоторыми небесполезными сведениями, которые повысили бы его умственный и нравственный уровень, — превратным толкованием?
Я не говорю, чтоб отношения
русского культурного
человека к мужику, в том виде, в каком они выработались после крестьянской реформы, представляли нечто идеальное, равно как не утверждаю и того, чтоб благодеяния, развиваемые
русской культурой, были особенно ценны; но я не могу согласиться с одним: что приурочиваемое каким-то образом к обычаям культурного
человека свойство пользоваться трудом мужика, не пытаясь обсчитать его, должно предполагаться равносильным ниспровержению основ.
Именно всеми, потому что хотя тут было множество
людей самых противоположных воззрений, но, наверно, не было таких, которые отнеслись бы к событию с тем жвачным равнодушием, которое впоследствии (и даже, благодаря принятым мероприятиям, очень скоро) сделалось как бы нормальною окраской
русской интеллигенции.
— Позвольте, дорогой сенатор! — прервал я его, — вероятно, кто-нибудь из
русских"веселых
людей"ради шутки уверил вас, что каторга есть удел всех
русских на земле. Но это неправильно. Каторгою по-русски называется такой образ жизни, который присвоивается исключительно
людям, не выполняющим начальственных предписаний. Например, если не приказано на улице курить, а я курю — каторга! если не приказано в пруде публичного сада рыбу ловить, а я ловлю — каторга!
Мы,
русские сытые
люди, круглый год питающиеся блинами, пирогами и калачами, кое-что знаем о том духовном остолбенении, при котором единственную лучезарную точку в жизни
человека представляет сон, с целою свитой свистов, носовых заверток, утробных сновидений и кошмаров.
Но ежели высказанные сейчас замечания верны относительно скитальцев вообще, то относительно
русских скитальцев из породы культурных
людей они представляют сугубо непреложную истину. Попробую объяснить здесь причины, обусловливающие это явление.
Во-первых, в целом мире не найдется
людей столь сообщительных, как
русские.
В-третьих, никто так не любит посквернословить — и именно в ущерб родному начальству, — как
русский культурный
человек.
И вот он бежит в
русский ресторан, съест bitok au smetane — и прав на целый день. И все думает: ворочусь, буду на Петровской площади анекдоты из жизни Гамбетты рассказывать! И точно: воротился, рассказывает. Все удивляются, говорят: совсем современным
человеком наш Иван Семеныч приехал!
Главное, чего
русский гулящий
человек должен всего больше опасаться за границей, — это одиночества и в особенности продолжительного.
—
Русские, действительно, чаще скучают, нежели
люди других национальностей, и, мне кажется, это происходит оттого, что они чересчур избалованы.
Русские не любят ни думать, ни говорить. Я знал одного полковника, который во всю жизнь не сказал ни одного слова своему денщику, предпочитая объясняться посредством телодвижений.
— Идеал, хотите вы сказать? Сомневаюсь. В сущности, разговаривать не только не обременительно, но даже приятно. Постоянное молчание приводит к угрюмости, а угрюмость — к пьянству. Напротив того,
человек, имеющий привычку пользоваться даром слова, очень скоро забывает об водке и употребляет лишь такие напитки, которые способствуют общительности.
Русские очень талантливы, но они почти совсем не разговаривают. Вот когда они начнут разговаривать…
Вообще
русский культурный
человек не имеет особенной склонности к передвижениям, а за границей он, сверх того, встречает при переездах множество неудобств, которые положительно застают его врасплох.
Нас ехало в купе всего четыре
человека, по одному в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром в Кёльне предстояло опять менять вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече
русских в последнее время. И затем все окунулось в безмолвие.
Люди эти слывут в земстве дельцами, сочиняют формочки с бесчисленным множеством граф, называют себя консерваторами, хвастаются связью с землею, утверждают, что «
русский мужичок не выдаст», и приходят в умиление от «Московских ведомостей».