Неточные совпадения
Тут-то вот именно и представился мне вопрос: зачем я, в самом деле, еду в Петербург? и
каким образом сделалось, что я, убегая из губернии и находясь несомненно за пределами ее, в вагоне, все-таки очутился в самом сердце оной? И мне сделалось так совестно и конфузно, что я совершенно неосновательно ответил Прокопу...
—
Тут, батюшка, зевать некогда!
Как раз из-под носа стибрят!
— А вам-то что? Это что еще за тандрессы такие! Вон Петр Иваныч снеток белозерский хочет возить… а сооружения-то, батюшка, затевает
какие! Через Чегодощу мост в две версты — раз; через Тихвинку мост в три версты (
тут грузы захватит) — два! Через Волхов мост — три! По горам, по долам, по болотам, по лесам! В болотах морошку захватит, в лесу — рябчика! Зато в Питере настоящий снеток будет! Не псковский какой-нибудь, я настоящий белозерский! Вкус-то в нем
какой — ха! ха!
— Ah! mais c'est encore un trait de genie… ca! [Подражая неподражаемому, кончают тем, что ломают себе шею. — Но
как она почесывается! бог богов!
как почесывается! —
Тут опять-таки гениальная черта…] Заметь: кого она представляет? Она представляет простую, наивную поселянку! Une villageoise! une paysanne! une fille des champs! Ergo…
Я думаю, что непрерывное их повторение повергло бы даже дедушку в такое же уныние,
как и меня, если бы
тут не было подстрекающей мысли о каких-то якобы правах.
«Вот, — мелькнуло у меня в голове, — скотина! заискивает, принимает и
тут же считает долгом дать почувствовать, что ты, в его глазах, не больше
как — все!» Вот это-то, собственно, и называется у нас «сближением».
— Это верно-с. Да что же
тут мудреного, ваше сиятельство! Сначала посредники, потом акцизные, потом судьи. Ведь это почти лихорадка-с! Вот вы недавно оттуда;
как вы об этом думаете?
— Я… что ж… я, конечно… Mais oui! mais comment donc! mais certainement! [Ну разумеется, ну
как же, конечно!] — пробормотал я опять на скорую руку и
тут же предпринял маневр, чтобы как-нибудь примкнуть к третьей группе.
—
Как не читать! надо читать! зачем же ты приехал сюда! Ведь если ты хочешь знать, в чем последняя суть состоит, так где же ты об этом узнаешь,
как не
тут! Вот, например, прожект о децентрализации — уж так он мне понравился! так понравился! И слов-то, кажется, не приберешь,
как хорошо!
— Ну, это уж ты трудись, а я — слуга покорный! Думать там! соображать!
Какая же это будет жизнь, коли меня на каждом шагу думать заставлять будут? Нет, брат, ты прост-прост, а тоже у тебя в голове прожекты… тово! Да ты знаешь ли, что
как только мы начнем думать —
тут нам и смерть?!
Рассуждая таким образом, отставные корнеты даже выходят из себя при мысли, что кто-нибудь может не понять их. В их глазах все так просто, так ясно. Новая форма жизни — фасон; затем следует естественное заключение: та же случайность, которая вызвала новый фасон, может и прекратить его действие. Вот тут-то именно и является
как нельзя кстати на помощь, слово „вычеркнуть“, которое в немногих буквах, его составляющих, резюмирует все их жизненные воззрения.
Зачем же он примешивает
тут какого-то господина Токевяля (удерживаю фамилию этого писателя в том виде,
как она является в плодах деревенских досугов [Токевиль положительно сделался популярнейшим из публицистов в наших усадьбах.
В каждой, в каждой-таки деревне кабак —
как хотите, а
тут хоть кого свалит!
— Ну, брат, уж нечего
тут очки-то вставлять! — ораторствовал Прокоп, уж всякому ведь известно,
как ты дядю-то мертвого под постель спрятал, а на место его другого в колпаке под одеяло положил! Чтобы свидетели, значит, под завещанием подписались, что покойник, дескать, в здравом уме и твердой памяти… Штукарь ведь ты!
— Ну да, держи карман — миллионщики! В прежнее время — это точно: и из помещиков миллионщики бывали! а с тех пор
как прошла над нами эта сипация всем нам одна цена: грош! Конечно, вот кабы дали на концессии разжиться — ну тогда слова нет; да и
тут подлец Мерзавский надул!
Зимний вечер близится к концу; в окнах усадьбы там и сям мелькает свет. Я незримо пробираюсь в дом и застаю моих присных в гостиной.
Тут и сестрица Машенька, и сестрица Дашенька, и племянницы Фофочка и Лелечка. Они сидят с работой в руках и при трепетном свете сальной свечи рассуждают, что было бы, кабы, да
как бы оно сделалось, если бы…
—
Как не остановиться! с утра до вечера водку жрал!
Тут хоть железный будь, а глаза выпучишь!
Но ехидная мысль: или самоубийство, или…, раз забравшись в голову, наступает все больше и больше. Напрасно он хочет освободиться от нее при помощи рассуждений о том,
какое можно бы сделать полезное употребление из украденного капитала: она
тут, она жжет и преследует его.
Однако ж нелепость этой угрозы была до того очевидна, что он едва успевал вымолвить ее,
как тут же начинал скрипеть зубами и с каким-то бессильным отчаянием сучить руками.
—
Какие тут успехи цивилизации,
тут убивства будут — вот что!"Что ты рот-то разинул!" — ах, черт подери! Ты понимаешь ли,
как в наше время на это благородные люди отвечали!
— Нет!
как хочешь, а что-нибудь
тут есть! Петр Иваныч — он прозорлив!
Но ежели ни фрондерство, ни наплыв чувств не могли произвести самообкладывания, то нужно ли доказывать, что экономические вицы, вроде того, что равномерность равномерна, а равноправность равноправна, — были
тут ни при чем? Нет, об этом нет надобности даже говорить.
Как люди интересов вполне реальных, наши деды не понимали никаких вицев, а, напротив того, очень хорошо понимали, что равномерность именно потому и называется равномерностью, что она никогда не бывает равномерною.
Но сторонники мысли о подкопах и задних мыслях идут еще далее и утверждают, что
тут дело идет не об одних окольных путях, но и о сближениях. Отказ от привилегий, говорят они, знаменует величие души, а величие души, в свою очередь, способствует забвению старых распрей и счетов и приводит к сближениям. И вот, дескать, когда мы сблизимся… Но, к сожалению, и это не более,
как окольный путь, и притом до того уже окольный, что можно ходить по нем до скончания веков, все только ходить, а никак не приходить.
Ужели
тут есть какая-нибудь жертва? а если и есть жертва, то
какое же она может принести за собой утешение?
А так
как коротенькие фразы, в сущности, даже усилий никаких не требуют, то представьте себе, сколько
тут можно разбросать двугривенных, нимало не трогая самого капитала, который так и останется навсегда неразменным двугривенным!
И
как хитро все это придумано! По наружности, вы видите
как будто отдельные издания:
тут и"Старейшая Всероссийская Пенкоснимательница", и"Истинный Российский Пенкосниматель", и"Зеркало Пенкоснимателя", а на поверку выходит, что все это одна и та же сказка о белом бычке, что это лишь рубрики одного и того же ежедневно-еженедельно-ежемесячного издания"Общероссийская Пенкоснимательная Срамница"! Каков сюрприз!
Собеседники стояли с раскрытыми ртами, смотря на обличителя Чурилки,
как будто ждали, что вот-вот придет новый Моисей и извлечет из этого кремня огонь. Но
тут Неуважай-Корыто с такою силой задолбил носом, что я понял, что мне нечего соваться с моими сомнениями, и поспешил ретироваться к другой группе.
Спрашиваем по совести: могут ли и в
какой мере действовать
тут климатические условия?
— Кто? я-то хочу отнимать жизнь? Господи! да кабы не клятва моя! Ты не поверишь,
как они меня мучают! На днях —
тут у нас обозреватель один есть принес он мне свое обозрение… Прочитал я его — ну, точно в отхожем месте часа два просидел! Троша у него за душой нет, а он так и лезет, так и скачет! Помилуйте, говорю, зачем? по
какому случаю? Недели две я его уговаривал, так нет же, он все свое: нет, говорит, вы клятву дали! Так и заставил меня напечатать!
— Не могу!
тут есть одно недоразумение! Неуважай-Корыто повертелся несколько секунд на месте,
как бы желая нечто объяснить, потом поспешно надел картуз на голову, махнул рукой и стал быстро удаляться от меня. Через минуту, однако ж, он остановился.
Конечно, коли хотите, и
тут должна же существовать известная логическая последовательность,
как была таковая и у тех харьковских юношей, которые от хорошего житья задумали убить ямщика; но для того, чтобы открыть эту последовательность и вынести для нее оправдательный вердикт, необходимо быть или всеоправдывающим присяжным будущего, или, по малой мере, присяжным харьковского окружного суда.
—
Каких там еще доказательств! Не религия — и все
тут!
— Нынче и дети-то словно не на радость, — продолжал он, — сперва латынь, потом солдатчина. Не там, так
тут, а уж ремиза не миновать. А у меня Петька смерть
как этой латыни боится.
Конечно, было
тут и не без опасений —
как бы не осрамиться перед иностранными гостями, — но когда мы стали с Прокопом считать по пальцам, сколько у нас статистиков, то просто даже остолбенели от удивления.
Тут только я догадался, что он пьян в последнем градусе и что, следовательно, все его признания были не что иное,
как следствие привычки блягировать, столь свойственной его соотечественникам!
Тут только я понял гнусный обман, которого были жертвою мы, простодушные провинциальные кадыки, и уже бросился с веником, чтоб наказать наглого интригана,
как вдруг передо мной словно из-под земли вырос Менандр.
Одно опасно: наврешь. Но и
тут есть фортель. Не знаешь — ну, обойди, помолчи, проглоти, скажи скороговоркой."Некоторые полагают","другие утверждают","существует мнение, едва ли, впрочем, правильное" — или"по-видимому, довольно правильное" — да мало ли еще
какие обороты речи можно изыскать! Кому охота справляться, точно ли"существует мнение", что оспопрививание было известно задолго до рождества Христова? Ну, было известно — и Христос с ним!
К несчастию для Прокопа, благодаря чрезмерному развитию промышленности, каждый год,
как на смех, возникает множество новых городов и местечек, так что ему беспрестанно приходится возвращаться назад, к букве А. А
тут еще и другое неудобство: порядок переезда из одного города в другой, вследствие канцелярского недоразумения, принят алфавитный, и Прокоп, по этой причине, обязывается переезжать из Белева в Белозерск, из Белозерска в Белополье и т. д.