Неточные совпадения
Теперь, мы спрашиваем себя только, должен ли повторяться этот едва совершившийся факт безгранично? и на вопрос этот позволяем себе думать, что ежели бы рядом с совершившимся фактом
было поставлено благодетельное тире, то от сего наши
сердца преисполнились бы не менее благоговейною признательностью, каковою
был фимиам, наполнявший их по поводу совершившегося факта.
Есть устрицы у Елисеева, да ужинать у Дюссо тогда хорошо, когда на
сердце легко.
А как наслушаешься прожектов «об уничтожении» да «о расстрелянии», так на сердце-то сделается так моркотно, так моркотно, что рад целую четверть
выпить, чтобы его опять в прежнее положение привести!
Что этот самый Хватов
будет заявлять претензию на вечную признательность
сердца со стороны твоего внука! что он
будет прохаживаться с ним по водочке, и наконец, в минуту откровенности, скажет ему „ты“!
— А уж ежели, — продолжал между тем Прокоп, — ты от этих прожектов запьешь, так, значит, линия такая тебе вышла. Оно, по правде сказать, трудно и не запить. Все бить да сечь, да стрелять… коли у кого чувствительное
сердце — ну просто невозможно не запить! Ну, а ежели кто закалился — вот как я, например, — так ничего. Большую даже пользу нахожу. Светлые мысли
есть ей-богу!
Мещерского, — может ли
быть зрелище более прискорбное для
сердца человека, сознающего себя патриотом!
Очевидно, тут
было какое-то указание, которому я, скрепя
сердце, должен
был повиноваться…
Как сказано выше, главная задача, которую науки должны преимущественно иметь в виду, —
есть научение, каким образом в исполнении начальственных предписаний
быть исправным надлежит. Таков фундамент. Но дабы в совершенстве таковой постигнуть, нет надобности в обременительных или прихотливых познаниях, а требуется лишь свежее
сердце и не вполне поврежденный ум. Все сие, в свежем человеке, не токмо налицо имеется, но даже и преизбыточествует.
В нумерах некоей Либкнехт умер некоторый миллионер, при котором, в минуту смерти, не
было ни родных, ни знакомых — словом, никого из тех близких и дорогих
сердцу людей, присутствие которых облегчает человеку переход в лучшую жизнь.
Конечно,
быть может, на суде, когда наступит приличная обстоятельствам минута — я от всего
сердца желаю, чтобы эта минута не наступила никогда! — я тоже
буду вынужден квалифицировать известные действия известного «друга» присвоенным им в законе именем; но теперь, когда мы говорим с вами, как порядочный человек с порядочным человеком, когда мы находимся в такой обстановке, в которой ничто не говорит о преступлении, когда, наконец, надежда на соглашение еще не покинула меня…
Не лежит
сердце к этому вопросу — да и полно!"Ну, там как-нибудь", или:"
Будем надеяться, что дальнейшие успехи цивилизации" — вот фразы, которые обыкновенно произносят уста мои в подобных случаях, и хотя я очень хорошо понимаю, что фразы эти ничего не разъясняют, но, может
быть, именно потому-то и говорю их, что действительное разъяснение этого предмета только завело бы меня в безвыходный лабиринт.
Наконец-то, думалось мне, я
буду в самом
сердце всероссийской интеллигенции!
И она сделала это тем бестрепетнее, что пенкосниматели
суть вполне вольные люди, приходящие в литературный вертоград с одним чистым
сердцем и вполне свободные от какой бы то ни
было мысли.
То-то порадуется русский мужичок, когда отдаленный Самарканд
будет носить ситцевые рубахи его изделия, а кичливый сын туманного Альбиона облечется в плисовые шаровары, изготовленные в самом
сердце России — в Москве — золотые маковки!
— Позвольте-с; я не смею не верить показаниям науки. Я ничего не имею сказать против швабского происхождения Чурилки; но за всем тем
сердце мое совершенно явственно подсказывает мне: не может
быть, чтоб у нас не
было своего Чурилки!
Нам
было бы несравненно приятнее
быть самим на месте счастливцев, снимающих пенки в веселии
сердца своего, нежели снимать таковые, посыпав главу пеплом, как мы это делаем.
Повторяю: в литературе, сколько-нибудь одаренной жизнью, они не могли бы существовать совсем, тогда как теперь они имеют возможность дать полный ход невнятному бормотанию, которым преисполнены
сердца их. Наверное, никто их не прочитает, а следовательно, никто и не обеспокоит вопросом: что сей сон значит? Стало
быть, для них выгода очевидная.
Мечты эти
будут, конечно, не важные: он
будет мечтать или о возможности выиграть двести тысяч, или о том, что хорошо
было бы завоевать Византию, или о том, наконец, в Москве или в Киеве надлежит
быть сердцу России.
Правда, что тогда же
был и Булгарин, но ведь и Булгарины бывают разные. Бывают"Булгарины злобствующие и инсинуирующие, но бывают и добродушные, в простоте
сердца переливающие из пустого в порожнее на тему, что все на свете коловратно и что даже привоз свежих устриц к Елисееву и Смурову ничего не может изменить в этой истине. Кто же может утверждать наверное, что современная русская литература не кишит как злобствующими, так и простосердечными Бултариными?
Сердце России, Москва,
было, comme de raison, [разумеется.] покрыто самым густым слоем ярко-красной краски; от этого центра, в виде радиусов, шли другие губернии, постепенно бледнея и бледнея по мере приближения к окраинам.
— Да-с! вы видите перед собой изменника-с! сепаратиста-с! Я, который всем сердцем-с! — говорил он язвительно, — и добро бы еще речь шла об Золотоноше! Ну, тут действительно еще
был бы резон, потому что Золотоноша от Канева — рукой подать! Но Миргород! но Хороль! но Пирятин! но Кобеляки!
Задумано — сделано. Посыльный летит к Менандру с письмом:"Любезный друг! ты знаешь, как горячо я всегда принимал к
сердцу интересы оспопрививания, а потому не желаешь ли, чтоб я написал для тебя об этом предмете статью?"Через час ответ:"Ты знаешь, мой друг, что наша газета затем, собственно, и издается, чтобы распространять в обществе здравые понятия об оспопрививании! Пиши! сделай милость, пиши! Статья твоя
будет украшением столбцов" — и т. д.
Быть свидетелем, как добродетель торжествует в Острогожске, Конотопе, Наровчате и т. д. — разве это не высшая награда для чувствительного
сердца?
Так, например, в сновидении я совсем не встречался с личностью официального Прокопова адвоката (Прокоп имел двоих адвокатов: одного секретного,"православного жида", который, олицетворяя собой всегда омерзительный порок, должен
был вносить смуту в
сердца свидетелей и присяжных заседателей, и другого — открытого, который, олицетворяя собою добродетель, должен
был убедить, что последняя даже в том случае привлекательна, когда устраняет капиталы из первоначального их помещения) теперь же эта личность представилась мне с такою ясностью, что я даже изумился, как мог до сих пор просмотреть ее.
Кто в двадцать лет не желал и не стремился к общему возрождению, про того трудно даже сказать, что у него
было когда-нибудь
сердце, способное сочувствовать и сострадать.
Неточные совпадения
Хлестаков. Прощайте, Антон Антонович! Очень обязан за ваше гостеприимство. Я признаюсь от всего
сердца: мне нигде не
было такого хорошего приема. Прощайте, Анна Андреевна! Прощайте, моя душенька Марья Антоновна!
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел
было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в
сердце.
Средь мира дольного // Для
сердца вольного //
Есть два пути.