Неточные совпадения
Как бы то
ни было, вопрос: зачем я еду в Петербург? возник для меня совершенно неожиданно, возник спустя несколько минут после того,
как я уселся в вагоне Николаевской железной дороги.
Как страстный любитель потрясаний, дедушка, разумеется, не мог
ни устоять,
ни усидеть, и потому притопывал, приплясывал, жаловал по рюмке, сам
выпивал по две, и проводил таким образом время до ужина.
Десятки лет проходили в этом однообразии, и никто не замечал, что это однообразие, никто не жаловался
ни на пресыщение,
ни на головную боль! В баню, конечно, ходили и прежде, но не для вытрезвления, а для того, чтобы испытать,
какой вкус имеет вино, когда его
пьет человек совершенно нагой и окруженный целым облаком горячего пара.
Все мы: поручики, ротмистры, подьячие, одним словом, все, причисляющие себя к сонму представителей отечественной интеллигенции, — все мы
были свидетелями этой „жизни“, все воспитывались в ее преданиях, и
как бы мы
ни открещивались от нее, но не можем,
ни под
каким видом не можем представить себе что-либо иное, что не находилось бы в прямой и неразрывной связи с тем содержанием, которое выработано нашим прошедшим.
Но, может
быть, нас заставляло задумываться соседство множества людей, которым старые порядки
ни в
каком случае не могли
быть по нутру?
В селе проживает поповский сын и открыто проповедует безначалие. По правилам централизации, надлежит в сем случае поступить так: начать следствие, потом представить оное на рассмотрение, потом, буде найдены
будут достаточные поводы для суждения, то нарядить суд. Затем, суд немедленно оправдывает бунтовщика, и поповский сын,
как ни в чем не бывало, продолжает распространять свой яд!
Посему, самым лучшим средством достигнуть благополучия почиталось бы совсем покинуть науки, но
как, по настоящему развращению нравов, уже повсеместно за истину принято, что без наук прожить невозможно, то и нам приходится с сею мыслию примириться, дабы, в противном случае, в военных наших предприятиях
какого ущерба не претерпеть.
Как ни велико, впрочем, сие горе, но и оное можно малым сделать, ежели при сем, смотря по обширности и величию нашего отечества, соблюдено
будет...
Везде, где присутствуют науки, должны оказывать свою власть и де сиянс академии. А
как в науках главнейшую важность составляют не столько самые науки, сколько действие, ими на партикулярных людей производимое, то из сего прямо явствует, что
ни один обыватель не должен мнить себя от ведомства де сиянс академии свободным. Следственно, чем менее ясны
будут границы сего ведомства, тем лучше, ибо нет ничего для начальника обременительнее,
как ежели он видит, что пламенности его положены пределы.
Если человеку жить хорошо, то
как бы он
ни притворялся, что жить ему худо, сны его
будут веселые и легкие.
Если жить человеку худо, то
как бы он
ни разыгрывал из себя удовлетворенную невинность — сны у него
будут тяжелые и печальные.
Печальные сны стали мне видеться с тех пор,
как я
был выбран членом нашего местного комитета по улучшению быта крестьян. В то время,
как ни придешь, бывало, в заседание, так и сыплются на тебя со всех сторон самые трагические новости.
Каким образом создалась эта круговая порука снисходительности — я объяснить не берусь, но что порука эта
была некогда очень крепка — это подтвердит каждый провинциал. Однажды я
был свидетелем оригинальнейшей сцены, в которой роль героя играл Прокоп. Он обличал (вовсе не думая, впрочем,
ни о
каких обличениях) друга своего, Анемподиста Пыркова, в присвоении не принадлежащего ему имущества.
Это
были до такой степени настоящие слезы, что мне сделалось жутко. Видя,
как они текут по его лоснящимся щекам, я чувствовал, что умираю все больше и больше. Казалось, я погружаюсь в какую-то бездонную тьму, в которой не может
быть речи
ни об улике,
ни об отмщении. Здесь не
было достаточной устойчивости даже для того, чтобы задержать след
какого бы то
ни было действия. Забвение — и далее ничего…
Стало
быть,
как ни кинь, а выходит, что даже лучше, что меня обокрал Прокоп, а не сестрицы.
А так
как он с утра
был пьян (очевидно, с самого дня моего погребения он
ни одной минуты не
был трезв), то к крику присоединились слезы.
Я не стану описывать дальнейшего разговора. Это
был уж не разговор, а какой-то
ни с чем не сообразный сумбур, в котором ничего невозможно
было разобрать, кроме:"пойми же ты!", да"слыхано ли?", да"держи карман, нашел дурака!"Я должен, впрочем, сознаться, что требования адвоката
были довольно умеренны и что под конец он даже уменьшил их до восьмидесяти тысяч. Но Прокоп,
как говорится, осатанел: не идет далее десяти тысяч — и баста. И при этом так неосторожно выражается, что так-таки напрямки и говорит...
И — странное дело! —
ни мне,
ни Прокопу не
было совестно. Напротив того, я чувствовал,
как постепенно проходила моя головная боль и
как мысли мои все больше и больше яснели. Что же касается до Прокопа, то лицо его, под конец беседы, дышало таким доверием, что он решился даже тряхнуть стариной и, прощаясь со мной, совсем неожиданно продекламировал...
Но ежели
ни фрондерство,
ни наплыв чувств не могли произвести самообкладывания, то нужно ли доказывать, что экономические вицы, вроде того, что равномерность равномерна, а равноправность равноправна, —
были тут
ни при чем? Нет, об этом нет надобности даже говорить.
Как люди интересов вполне реальных, наши деды не понимали никаких вицев, а, напротив того, очень хорошо понимали, что равномерность именно потому и называется равномерностью, что она никогда не бывает равномерною.
Мы не только фактически констатируем, что между жизненными явлениями существуют соединительные нити, но и понимаем, что, в
каких бы благоприятных условиях
ни стоял человек, он не может
быть вполне счастливым, если его окружают несчастливцы.
И она сделала это тем бестрепетнее, что пенкосниматели
суть вполне вольные люди, приходящие в литературный вертоград с одним чистым сердцем и вполне свободные от
какой бы то
ни было мысли.
Собеседник, произнося:"они наши?" — очевидно, страдал. Он и опасался и надеялся; ему почему-то ужасно хотелось, чтобы они
были нашими, и в то же время в душу уже запалзывали какие-то скверные сомнения. Но Неуважай-Корыто с суровою непреклонностью положил конец колебаниям,"
ни в
каком случае не достойным науки".
Я только однажды в жизни
был в подобном положении, и именно когда меня представляли одному сановнику, который мог (буде заблагорассудил бы) подать мне руку, но которому я
ни в
каком случае не имел права протягивать свою руку.
Но напомним при этом читателю, что нас постигло уже два предостережения, тогда
как другие журналы,
быть может менее благонамеренные по направлению (литературные приличия не позволяют нам назвать их), еще не получили
ни одного.
Ни для кого не тайна, что эта газета, издаваемая без цензуры, тем не менее пользуется услугами таковой;
ни для кого не тайна, что она всячески избегает вопросов, волнующих весь пенкоснимательный мир;
ни для кого, наконец, не тайна, что лучшие статьи по части пенкоснимательства (
как, например, замечательнейшая статья"О необходимости содержания в конюшнях козлов")
были помещены не в ней, а у нас или в дружеских нам литературных органах!
После этого вечер, видимо, начинал приходить к концу, так что некоторые пенкосниматели уже дремали. Я, впрочем, понимал эту дремоту и даже сознавал, что, влачи я свое существование среди подобных статей, кто знает —
быть может, и я давно бы заснул непробудным сном.
Ни водки,
ни закуски — ничего, все равно
как в пустыне. Огорчение, которое ощутил я по этому случаю, должно
быть, сильно отразилось на моем лице, потому что Менандр отвел меня в сторону и шепнул...
Как ты
ни прижимай меня к стене — во-первых, с меня нечего взять… гол, братец, я
как сокол! а во-вторых, я все-таки до последнего издыхания
буду барахтаться и высовывать тебе язык!
Я, брат, отлично эту штуку понял, что покуда я барахтаюсь —
какие бы я пошлости
ни говорил, публика все-таки скажет: эге! да этот человек барахтается, стало
быть, что-нибудь да
есть у него за душой!
Я уверен, что Неуважай-Корыто глубоко презирает и Менандра, и Нескладина, и всех остальных притворщиков. Притворство не в его характере. Зачем притворяться живыми, когда мы мертвы и когда нет положения более почтенного,
как положение мертвого человека? — так убеждает он своих сопенкоснимателей. И ежели он, за всем тем, якшается с ними, то потому только, что
как ни изловчаются они казаться живыми, все-таки не могут не
быть мертвыми.
Но
как бы там
ни было, а в результате оказывается какое-то безнадежное утомление.
По-видимому, и сам покойный генерал
был выморочный,
ни в
каком ведомстве не нужный генерал.
Собрались большею частью люди
ни мне,
ни Прокопу неизвестные, но нас так усердно потчевали,
как будто мы
были ближайшие родные покойного.
Может
быть, это от вина, а может
быть, и от того, что разговоры постоянно слышу какие-то пенкоснимательно-несообразные, —
как бы то
ни было, но куда бы я
ни пришел, везде мне кажется, что все глаза устремлены на меня, и во всех глазах я читаю: а ты зачем сюда пожаловал?
Очевидно, они
ни о чем другом не думали, кроме роскошного пира науки, который нигде не мог
быть устроен с таким удобством,
как в Петербурге.
Как ни неожиданна
была для меня эта встреча, но, взглянувши на Кирсанова поближе, я без труда понял, что, при скромности и аккуратности этого молодого человека, ему самое место — в статистике.
И представьте себе,
как ни груб
был этот факт самоуличения, но даже он не открыл наших глаз: до такой степени мы
были полны сознанием, что и мы не лыком шиты!
Сад опустел и обнажился; на дорожках лежала толстая стлань желтых, мокрых от дождя листьев; плетневый частокол местами совсем повалился, местами еще держался кой-как на весу,
как будто силился изобразить собой современное европейское равновесие; за садом виднелась бесконечная, безнадежная равнина; берега пруда
были размыты и почернели; обок с усадьбой темнели два ряда жалких крестьянских изб, уныло глядевших друг на друга через дорогу, по которой
ни проехать,
ни пройти невозможно.
Да, это
было чувство собственности, хотя чувство не полное, чисто женское, чувство, не умеющее отличить гривенник от рубля и,
быть может, по этой причине не способное
ни на
какие самопожертвования ради великих общих принципов!
Как бы то
ни было, но симпатии мои к Прокопу возрастали все больше и больше.
Им, по-видимому, казалось даже странным, что на обсуждение их предлагается вопрос о каких-то родственниках, тогда
как всем известно, что никаких заинтересованных в этом деле родственников нет, а
есть просто шайка пархатых жидов, которые, по старинной ненависти к христианству, нанимают легкомысленного Хлестакова, чтобы терзать человека за то, что он не пропускает
ни одной обедни!
Заняв во всех банках (вся Россия в то время
была,
как тенетами, покрыта банками, так что
ни одному зайцу не
было надежды проскочить, не попав головой в одну из петель) более миллиона рублей, он бежал за границу, но в Гамбурге
был поймай в ту самую минуту,
как садился на отправлявшийся в Америку пароход, и теперь томится в остроге (присяжные заседатели видели в этом происшествии перст божий).
Поэтому, увлекшись однажды, он очень скоро почал первую сотню тысяч, потом вторую, третью и т. д.; когда же, наконец, спохватился —
было уже поздно: процентами с оставшихся двухсот пятидесяти тысяч
ни под
каким видом издержек процесса удовлетворить
было невозможно…
Как бы то
ни было, но печальная истина не сразу выяснилась в моих глазах.
Таким образом, оказывается, что все стоящее до известной степени выше ординарного уровня жизни, все представляющее собой выражение идеала в
каком бы то
ни было смысле: в смысле ли будущего или в смысле прошедшего — все это становится заповедною областью, недоступною
ни для воздействия публицистики,
ни для художественного воспроизведения.
Эти люди не только не в состоянии видеть естественные последствия
какого бы то
ни было факта, но могут лишь скомкать самый конкретный факт и намеренно или ненамеренно довести его до бесплодия…
— Грош! — повторил он в раздумье, — один только грош! Сколько раз я об этом и сам с собой загадывал, и с Михайлом Никифорычем советовался: отчего, мол, у нас прежде благорастворение воздухов
было, а нынче,
как ни бьемся, грош!"Да и у меня, брат, не густо!" — говорит. Так-то вот!
Если нет предмета, которого благополучие оправдывало бы совершение подвигов, то
есть воспоминание о подвигах,
есть привычка к ним;
есть, наконец, сознание, что ему, Дракину,
ни при чем больше и состоять невозможно, кроме
как при подвигах.
Как бы то
ни было, но финансовый вопрос
есть в настоящую минуту самый жгучий вопрос для нашей интеллигенции. Умея только распоряжаться и не умея"делать", мы оказываемся совершенно бессильными относительно созидания новых ценностей, и
какие предприятия мы
ни затевали в этом смысле — всегда и везде, за очень малыми исключениями, оказывался, по выражению Дракина,"кавардак". Но этого мало: мы не умеем обращаться даже с теми ценностями, которые дошли до наших рук независимо от наших усилий…
И вот наступает третий период: оборотный капитал съеден и пропит. Ежели в два предшествующих периода человек не имел никаких надежд, кроме:"вот кабы"да"уж тогда бы", если он и тогда, в сущности, только слонялся, сам не понимая, зачем
ел и
пил больше, чем надо, и восхищался Патти, в душе припоминая девку Палашку, то теперь, когда все уже"совершилось", когда весь круг пройден и даже нет в виду
ни"кабы",
ни"если бы" —
какой удел может предстоять ему, кроме уныния?
Как бы то
ни было, новый тип народился. Это тип, продолжающий дело ветхого человека, но старающийся организовать его, приводящий к одному знаменателю яичницу, которую наделал его предшественник. Старый"ветхий человек"умирает или в тоске влачит свои дни, сознавая и в теории, и в особенности на практике, что предмет его жизни… фью! Новый"ветхий человек"выступает на сцену и, сохраняя смысл традиций, набрасывается на подробности и выказывает неслыханную, лихорадочную деятельность…
"Хищник"мстителен и зол, но в проявлении этих качеств не опирается
ни на
какие законы; пенкосниматель мстителен и зол, но при этом всегда оговаривается, что имеет право
быть мстительным на основании такой-то статьи и злым — на основании такого-то параграфа.